Круг - Матс Страндберг

Наконец-то песня закончилась. Ида, играющая роль спутницы Люсии, забирает звонче на последней строчке: «Санта Люси-и-и-я!», и ее голос перекрывает остальные голоса. Видно за версту, что Ида больше всего хотела бы петь соло, чтобы как следует повыпендриваться. Все прошлые годы она была школьной Люсией, и сейчас Анна-Карин надеется только, что Ида удержится от соблазна поджечь ее волосы свечой. Хорошо, что замдиректора Томми Экберг стоит наготове с огнетушителем.

Рождественские песни сменяют друг друга, и Анна-Карин беззвучно раскрывает рот на каждой из них. Учительница музыки размахивает руками так, будто только что наступила в осиное гнездо.

И тут Анна-Карин видит Яри, который пробирается вдоль стены, чтобы встать поближе к ней. Он один. И смотрит только на Анну-Карин. Она радостно улыбается. Он улыбается ей в ответ, и кажется, будто он лучится и светится ярче самой яркой свечи. Анна-Карин успокаивается. Скоро все закончится.

Звучит народная рождественская песня. Анна-Карин не отрывает взгляда от Яри.

Последняя строчка. Анна-Карин слышит, как Ида громко допевает припев:

— …-а-а!

И вдруг ее голос переходит в душераздирающий крик:

— А-а-а-а!..

В зале повисает пронзительная тишина. Директор подается вперед на стуле. Рядом с Анной-Карин слышится стук, и она оборачивается так стремительно, что корона Люсии падает с ее головы, ударяется об пол, и с нее слетает несколько свечей. Спутники Люсии отпрыгивают от покачивающихся язычков пламени, и Анна-Карин видит краем глаза, как Томми Экберг бежит к ним с огнетушителем.

Ида упала на колени. Ее веки дрожат, глаза закатились так, что видны только белки.

Ее губы двигаются, и Анне-Карин кажется, что Ида произносит ее имя. Она наклоняется, чтобы лучше слышать.

Ида стремительно выбрасывает руку вперед и хватает Анну-Карин за запястье.

Вспыхнувший белый свет ослепляет Анну-Карин.

Анна-Карин видит голубое небо. И край крыши. Школьной крыши. Она лежит там, чувствуя себя усталой, бесконечно усталой. Сильный ветер хлещет ее по лицу. В голове кружится и взрывается что-то. Ей так хочется к Густаву.

Густав. Она любит его, живет только для него. Эта любовь пробивается даже через невыносимую боль, стучащую в висках.

Анна-Карин понимает, что находится не в своем теле. Она внутри Ребекки. Как маленький паразит, рассматривающий мир глазами Ребекки. Она не слышит ее мыслей, но каждое чувство и каждое ощущение пронизывают ее, будто ее собственные.

Чувство любви к Густаву сменяется желанием видеть Мину. Она единственная, кто может помочь. Нужно найти телефон, достать его.

Сзади раздаются шаги, они приближаются.

Ребекка и Анна-Карин поворачиваются вместе, одним движением, как будто они — одно тело.

И он стоит там. Анна-Карин чувствует, как недоумевает Ребекка.

— Привет, — говорит она. — Откуда ты знаешь, что я здесь?

Густав не отвечает. Он подходит ближе, но не смотрит ей в глаза. Ребекка едва узнает его. Она не понимает.

— Что с тобой? — спрашивает она.

В следующее мгновение Густав наклоняется и помогает ей встать на ноги. Но не отпускает ее. Вместо этого он начинает тащить ее по крыше.

— Перестань, Густав… Что ты делаешь? Отпусти меня…

Ее голос так слаб. У нее нет сил кричать, а пульсирующая в голове боль делает это еще более невозможным. Лицо Густава не выражает никаких эмоций, когда он тащит ее к краю, как будто он просто хочет закончить дело поскорее. Ребекка пытается сопротивляться, но ноги не слушаются.

— Густав, не надо… Пожалуйста, не надо!

Густав разворачивает ее спиной к школьному двору, который простерся там, далеко внизу. Ветер треплет ей одежду. Страх парализует Ребекку и Анну-Карин.

Анна-Карин пытается зажмуриться, но не может. Потому что Ребекка не может оторвать взгляда от своего бойфренда. Не может поверить в то, что происходит.

— Посмотри на меня, — просит Ребекка.

Густав встречается с ней взглядом. В течение нескольких ужасных мертвенно-тихих секунд Анна-Карин смотрит в эти холодные голубые глаза. Толчок в грудь застает ее врасплох — и она падает. Руки раскинуты в стороны, пальцы загребают воздух в тщетном поиске опоры, затем…

Анна-Карин слышит этот невыносимый звук, когда тело Ребекки касается земли. Но ничего не чувствует. Тело как-то странно распласталось по земле. Она не понимает, как еще может быть жива. Она пытается вдохнуть, но из легких вырываются только влажные пузыристые звуки, и рот наполняется кровью.

Потом возникает странное ощущение чьего-то присутствия.

— Скоро все кончится, — произносит чей-то голос.

И тут накатывает боль, не сравнимая ни с чем даже в полной мучений жизни Анны-Карин. Эта боль, как ослепительно-яркое радиоактивное излучение, выжигает все мысли, все чувства, все воспоминания, все, что есть Ребекка, — все, чем она когда-то была.

И потом — пепел. Пустота. Кусок синего неба где-то высоко вверху. Кусок синего неба, медленно переходящего в темноту. Как будто черная тушь, медленно растекаясь, заполняет собой все, и не остается ничего, кроме голоса:

— Прости меня.

Анна-Карин открывает глаза и смотрит прямо в глаза Иде. Видит, как в них отражается ее собственная паника. И понимает, что они только что пережили одно и то же. Ида выпускает руку Анны-Карин и отшатывается от нее.

Анна-Карин оглядывается и видит сотни устремленных на нее глаз. Одна из выпавших из короны свечей все еще катится по полу. Томми Экберг все еще бежит к ним со своим огнетушителем.

Здесь, в реальном мире, не прошло даже доли секунды.

37

На черном небе блестят звезды. Ели гнутся под тяжестью снега.

«Идиллия, как будто сошедшая с рождественской открытки, была бы полной, — думает Мину, — если бы не голубой огонь, отбрасывающий зловещий мерцающий свет на лица девочек, и не то, о чем только что рассказали Анна-Карин и Ида».

Густав убил Ребекку, и, по-видимому, он же убил Элиаса. Густав — то зло, которое они должны остановить.

— Но я не понимаю, — говорит Ванесса. — Как они это увидели?

Анна-Карин, которая, сидя на полу, пыталась выдрать из волос куски стеарина, поднимает глаза на Иду, но смотрит на директрису. Все ждут от нее ответа.

— Мы привыкли говорить о прошлом, настоящем и будущем, — объясняет директор. — Но линейное представление о времени, у которого есть начало и конец, в корне неверно. На самом деле время циклично, это движение по кругу без начала и конца.

Мину косится на остальных. Ванесса слушает директрису, приоткрыв рот.

— Высокочувствительные ведьмы, с ведущим элементом металла могут различать события из других частей временного круга, которые по действующим представлениям о времени были бы классифицированы как «уже произошедшие» или «будущие».

— Мне все равно, — шипит Ида и упрямо смотрит на директрису. — Что мне сделать, чтоб такого больше не случалось? У меня как-то нет желания разыгрывать эпилептические припадки на глазах у всей школы.

— Ты не можешь ничего сделать, — отвечает директор. — Однако ты можешь научиться считывать знаки и чувствовать приближение видений. Попытайся найти спокойное малолюдное место, если чувствуешь сухость во рту, ощущаешь нереальность происходящего, головокружение или…

— Этого больше не случится, — говорит Ида, обращаясь к самой себе. — Я не позволю этому случиться еще раз.

— Твои видения, судя по всему, наделены сильной эмпатией, — продолжает директор.

Линнея фыркает, а Мину вынуждена подавить улыбку. Слова «Ида» и «эмпатия», в ее представлении, могут употребляться вместе, только если к ним прибавить слово «отсутствие».

— Свои видения ты переживаешь через другого человека и чувствуешь то, что чувствует он или она, — говорит директор, взглядом ставя Линнею на место.

— Но как я могла пережить то же самое, если видение было у Иды? — спрашивает Анна-Карин, выковыривая из волос большой белый кусок стеарина. Вместе с ним выдираются несколько волос, и девочка морщится от боли.

— Вы связаны друг с другом, — отвечает директриса.

В эту минуту она кажется Мину похожей на доморощенного психотерапевта.

— Я не верю в то, что это Густав, — вдруг говорит Ида.

Все взгляды обращаются к ней.

— Я тебя не понимаю, — отзывается директор.

— Он не мог убить кого-то. Зачем ему было убивать?

— Существует множество причин… — начинает Адриана.

— Вы не знаете Гу так же хорошо, как его знаю я, — перебивает Ида.

— Вы никогда не были друзьями, хотя ты и дала ему это дурацкое прозвище, — говорит Ванесса.

— Вы серьезно думаете, что Гу мог убить Ребекку? Свою девушку? — восклицает Ида.

— Парни убивают своих девушек всегда и везде, — холодно говорит Линнея.