Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы - Григорий Ширман

Скажи, скажи, какая плата

В твой тихий безнадежный ад.

Г.Ш.

Тебя мы славили, еретиков мы жглиНа черных площадях и мучили в подвалахУпорных гениев, внезапных, небывалых,Почувствовавших вдруг вращение земли.

Мы славили тебя, и в розовой пылиВ летучем пурпуре на конях одичалыхВрывались в города, в позорных покрывалахЗа победителем чужие жены шли.

Замаслен истиной как желтый плащ ПилатаЗакат бессмысленный, как пятна, облака.В твой безнадежный ад, скажи, какая плата?..

Быть может, вскоре нас задаром, а покаНад миром властвуют певучая тоска,Седое серебро и пламенное злато.

"Я пред тобой как древний пленник нем..."

Я пред тобой как древний пленник нем,Поник я головой и вылил очиНа голубой ковыль прозрачной ночи,Твой смуглый блеск сравнить чтоб было с чем.

Все думы обнаженные поэм,Вся вечность, что мгновения короче,Твои теперь, их резво разворочай,Без слов я в эту ночь тебя воспем.

Я вспомню Персию времен Эсфири,Египта вспомню золотую грусть.Пусть звезды улыбаются в сафире,

Луна пусть бродит в облаках, и пустьНикто любовь не знает наизустьПод голою луной в подлунном мире.

"Из тонкой перекладинки одной..."

Из тонкой перекладинки однойТой клетки тесной, сердце где томится,Ты выстругана, легкая, как птица,Носительница сладости земной.

Тебя я создал в жаркий час ночной,Летала в мире синяя зарница, –Не оттого ли за твоей ресницейСинеет небо точно край иной.

И сердце пленное не оттого ли,Как бы предчувствуя конец неволи,К тебе стремится и стучит живей,

Когда в саду, посыпанном луною,Печально умолкает соловей,И ты, любимая, воспета мною.

"Давно, давно витийствует вода..."

Давно, давно витийствует вода,И берега безмолвствуют понуро,Утесов непонятная скульптураМертво глядит в бегущие года.

И пышно увядают города,И стрелы рассыпаются Ассура,И Рим гремит как лютня трубадура,Пока растет у камня борода.

О, время, твой эфир горяч и дымчат,Туман миров кругом, но, верю, вымчатКогда-нибудь и нас ветры твои,

Взнесемся мы за облачные кручи,И камни будут петь как соловьи,Как женщины, что слабостью могучи.

"Я каюсь, не читал я Калевалы..."

Я каюсь, не читал я Калевалы,Но жаждою познания горя,Узнал я кое-что из словаряПро этот финский эпос небывалый.

Я вспомнил вас, могучие обвалы,Суровые потехи бытия,То время шелестит, и слышу яБылых веков умолкнувшие шквалы.

То Сампо, что сковал ИльмариненВ ущельях голубеющих Похьолы,Упало в море глыбою тяжелой,

И пена вьюг, белейшая из пен,Покрыла землю радугой веселой,Седым сияньем северных камен.

"На самом дне, где сумрачно томясь..."

На самом дне, где сумрачно томясьКолышутся холодные глубины,Воркует с кротостию голубинойСветящаяся рыба Стомиас.

Над ней стихий не молкнет шум и пляс,Вселенские вращаются турбины,Она роняет бледные рубиныВ крутую тьму качающихся масс.

Певец непревзойденный, не таков лиИ ты, под ужасом небесной кровлиЗазвездный зов услышавший миров

Твоя строка от вечности промозгла,Суровый взор от кротости суровИ смешан с тишиной твой гордый возглас.

"Моя душа в печальном кипарисе..."

Моя душа в печальном кипарисе.Но я могуч и весел как Нимврод,Я продолжаю знаменитый род,Что с гневом львиным и с улыбкой лисьей.

Мои глаза тогда еще зажглися,У финских темно-бронзовых воротКогда плясал и пьянствовал народНа празднестве весенних дионисий.

Я был как олимпиец обнаженСредь матовых снегов и снежных жен,Меня венчали миртом зверолова.

Священных птиц ловил я на лету,И знал я то единственное слово,Что кости облекало в красоту.

МУЗА

Средь бурой мглы, наполнившей альков,Ты розоватым засияла воском,Окаменела ты с холодным лоскомОгромных перламутровых белков.

Медлителен и тяжек шаг веков,А ты на полотне желтеешь плоском,Внимая временам и отголоскамГромово проходящих облаков.

Твой свет безжалостный, твой сумрак хмурыйНеумолимо стерегут лемуры,Начальник их пузатый Вельзевул.

Ты неизменчива, одну и ту жеТебя я вижу в миг, когда разгул,И в час, когда затишье вечной стужи.

"Я мудрости спокойствия постиг..."

Я мудрости спокойствия постиг,Узнал я то, что просто и велико,Лучом непотухающего ликаМне очи опалил Архистатиг.

Насытился я пылью старых книг,И слеп как Ариосто, АнжеликаМоя не блещет словно майоликаИ радостно не гнется как тростник.

Мой кабинет – столетий кладовая,Не раз от скуки щеки разрываяХламиду я худую надевал.

Я воспевал законы Хаммураби,В руке моей был бронзовый кимвал,Я заглушал им вой и ропот рабий.

"Пернатый ветр Европу сотворил..."

Пернатый ветр Европу сотворилС когтями львицы, с головой коровьей,Наполнил жилы красной вьюгой кровиИ душу вдунул, мощь орлиных крыл.

И океан тяжелый отступилНа север и на запад и суровейЗавыл, тая в колеблемом покровеПодземного огня бессонный пыл.

И острова легли кругом как детиМатерика на ледяной планетеУ розовых надувшихся сосцов.

И у прибрежий скалы стали тверже,Цедя звезду, стал неба край пунцов,В быка преобразился Громовержец.

"Ты, брага строф, хмелейшая из браг..."

Ты, брага строф, хмелейшая из браг,Еще душа тобой не оскудела,Я верю в то, что выше нет удела,Чем песней рассекать вселенский мрак.

Я верю в то, что млечный путь овраг,В нем старый серый снег вселенной белой,И кажется луна мне каравеллой,Что грабит облаков архипелаг.

И весело за то, что глаз раздвоен,Что равнодушный вечер мировойНа день и ночь разрезал сумрак свой,

И в зорях глина розовых промоин,И скучно оттого, что в поле войВетров, и лишь певец единый воин.

"Я вам напомню, други, о Прокрусте..."

Я вам напомню, други, о Прокрусте.Он укорачивал и удлинялПолубогов, разбойников, менялИ радостных творцов тягучей грусти.

Он губы не кривил при костном хрусте,Он меру ложа чтил и отдыхалПод сумраком древесных опахалВ глухом незаселенном захолустьи.

Проклятье Геркулесу, что убилЕго, по предсказанию Сибилл.Не то бы одинакового роста

Жильцы планеты были уж давно.И так легко, неумолимо простоНавеки было б зло усмирено.

"Вы не шумите, бледные ладоши..."