Порочные ангелы (ЛП) - Халле Карина

— Нет. Потому что я больше не знаю, что это такое.

Я положила руки на его пиджак и провела ими по шелковистым лацканам.

— Ну, — сказала я печально, — это то, что ты чувствуешь к своим костюмам. И твоим деньгам. И твоим особнякам. И всей твоей власти, — я подняла на него глаза. — Кроме того, ты чувствуешь это и ко мне.

В дверь постучали. Я неохотно перевела взгляд с него, с его потерянного и беспомощного взгляда, и увидела Хуанито, стоящего в дверях.

— Очень жаль, босс, — нервно сказал он, стараясь не смотреть на нас. — Но пора идти.

Хавьер кивнул, прочищая горло.

— Она сейчас придет.

Хуанито ушел, и мы снова остались вдвоем, в последний раз.

— Мне жаль, — искренне сказал Хавьер, потянувшись к моему лицу и нежно заправив прядь волос мне за ухо.

Я не была уверена, за что он извиняется — за то, что не любит меня, за то, что Хуанито прервал его, за то, что ему приходится прощаться. Возможно, он просил прощения за тот первый момент, когда решил, что моя жизнь будет стоить транспортной полосы. В конце концов, это не имело значения.

— Мне тоже жаль, — сказала я ему.

Затем отстранилась от его прикосновения и пошла к двери, по коридору и вниз по лестнице, где Хуанито ждал меня в фойе.

Ждал, чтобы отвезти меня домой.

Я не оглядывалась назад. Я держала голову высоко поднятой и уверенно держалась прямо, даже когда Хуанито надел мне на голову мешок, чтобы я все равно не видела, как войти и выйти из этого места.

С его помощью я села во внедорожник, который стоял на улице, и в тысячный раз за этот день сказала себе, что поступаю правильно.

Меня стало беспокоить то, что правильные поступки стали казаться совсем неправильными.

Дорога обратно в Кулиакан была длиннее, чем дорога к Хавьеру. Я не была уверена, были ли это горные дороги, или вождение Хуанито, или тот факт, что с каждой последующей милей мои вены наполнялись ледяным страхом. То, что я не могла видеть, не помогало, но через несколько часов Хуанито наклонился и стянул мешок с моей головы.

Я прищурилась в полуденном свете. Должно быть, мы были достаточно далеко от Хавьера, чтобы не имело значения, что я вижу. Думаю, я не могла винить их за то, что они подумали, что я могла выдать их местонахождение. Эта мысль заставила меня задуматься о том, что, возможно, Сальвадор решит, что я сама была крысой.

Но если я войду в его двери — если я вообще зайду так далеко — я уже никогда их не покину. Перешла ли я на другую сторону или нет, не имело значения. Я знала, что умру в этой позолоченной клетке.

Ночь только наступала, небо превратилось в яркое сочетание фиолетового и оранжевого оттенков, от которых у меня болела душа, когда Хуанито остановил машину на обочине шоссе. Он заглушил двигатель и выжидающе посмотрел на меня.

— Что ж, — сказал он.

— Что ж, — сказала я в ответ.

— Вот здесь ты сойдешь, — он кивнул на пыльную обочину, усеянную мусором.

— Но мы даже не рядом с городом, — запротестовала я. — На знаке было написано, что у нас есть еще два часа или около того.

— Верно, — сказал он. — Но мой приказ был высадить тебя здесь. Как ты попадешь в город — это твоя забота. Скоро начнутся контрольно-пропускные пункты, все под руководством картеля твоего мужа. Они будут осматривать каждую машину. Я не могу рисковать, если меня увидят с тобой.

— И что же мне тогда делать?

— Автостоп, — сказал он.

— Но это так небезопасно, — сказала я. — На меня могут напасть или изнасиловать.

Он меланхолично улыбнулся.

— А что, по-твоему, с тобой случится, когда ты вернешься к мужу?

Я вздрогнула. Правда ужалила.

— Ты становишься бессердечным, как и они, — предупредила я его.

— Профессиональный риск, я полагаю, — сказал он. — Это может спасти тебе жизнь, если ты станешь такой же.

При этом он кивнул на дверь, желая, чтобы я покинула его. Я со вздохом согласилась и вышла. Хотя я сказала Хавьеру, что хочу, чтобы мне связали запястья, он заверил меня, что в этом нет необходимости, чтобы все выглядело так, будто я сбежала. Я была благодарна ему за это. Мне нужна была каждая унция силы, которую могла получить, даже если это была всего лишь иллюзия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как только мои ноги коснулись земли, Хуанито отъехал в сторону. Я следила за его красными фарами, пока он не сделал разворот в нескольких метрах от меня.

Затем он с ревом пронесся мимо меня, направляясь обратно к Хавьеру, обратно в безопасность.

Никогда в жизни так не завидовала.

Я стояла там долгое время, просто черная фигура на фоне темнеющего неба, проезжающие безымянные машины с их ослепительными огнями, мои волосы и платье развевались вокруг меня вслед за ними. Только когда я набралась смелости и вытянула большой палец, одна машина в конце концов остановилась.

К моему огромному облегчению, за рулем оказалась женщина средних лет. Я села в машину и молчала, пока она ругала меня за то, что я оказалась на шоссе. Я не стала объяснять ей, почему я там оказалась — оставила это на потом — и отвернула от нее лицо, чтобы она не увидела поблекшие желтые и синие синяки, которые все еще окрашивали мою кожу после нападения Франко.

Она составила хорошую компанию, рассказывая о своем недавно родившемся внуке и о том, как скандально, что он еще не крещен, и как все соседи сплетничали. Я задумалась, каково это — жить абсолютно нормальной жизнью. Влюбляться, жениться, иметь детей и внуков.

Ездить в супермаркет, пить растворимый кофе, смотреть дневное телевидение, ходить в церковь и принимать каждый гребаный день как должное.

Из-за ее нормальности мы промчались мимо единственного контрольно-пропускного пункта. Вооруженные люди даже не остановили нас. Мы просто продолжали ехать, их глаза были устремлены только на таких людей, как Хуанито.

Когда мы наконец приехали в город, и я попросила ее высадить меня на одной из оживленных площадей, я сказала ей, что ей повезло, что у нее есть все, что она имеет. Она лишь недоверчиво посмотрела на меня. Затем я поблагодарила ее и вышла из машины. Она уехала, покачивая головой и разговаривая сама с собой, а я задумалась о том, буду ли я утром новостью, будет ли она листать свою утреннюю газету и поймет ли, кого она подвезла.

Теперь настало время сыграть свою роль, роль меня из другой реальности, реальности, где Хавьер был жестоким похитителем. Я закрыла глаза, впуская в себя другую личность: испуганную, испытывающую облегчение, ликующую по поводу побега. Я оглядела площадь в поисках кого-нибудь, кто знал бы, кто я такая, кто услышал бы подпольный говорок картеля Синалоа, кто выслушал бы мою историю.

Я нашла музыканта — исполнителя нарко-корридо, который сидел у фонтана и играл на аккордеоне баллады об убийствах. Мужчина с зачесанными назад волосами и проникновенным голосом посмотрел на меня, когда я обняла его, дрожа от волнения, и сразу понял, кто я такая. Я была уверена, что он спел много песен о женах наркоманов. Возможно, даже одну специально для меня.

«Спой мне песню о Луизе, о той, которую похитили, о той, которую не хотели возвращать. О той, которая обрела свободу в постели другого мужчины».

Прошло совсем немного времени, прежде чем меня завернули в одеяло и проводили в полицейскую машину, мигающие огни которой освещали площадь красным и синим. Несколько зрителей наблюдали за происходящим, держа телефоны с камерами наготове, фиксируя мое очевидное спасение так же, как они фиксировали убийства, которыми был усеян город.

Когда я оказалась в машине, офицеры были очень вежливы, меня повезли в другом направлении, чем я думала. Потом я поняла, что после моего похищения, Сальвадор, должно быть, оставил свой старый особняк ради безопасности.

Для меня не было никакой разницы, все они таили в себе одни и те же ужасы.

Вскоре мы проезжали мимо контрольно-пропускных пунктов — некоторые из них обслуживались другими полицейскими, некоторые — людьми в черных лыжных масках и с автоматами — а затем через тщательно охраняемые ворота нового дворца моего мужа.