Флёр - Синтия Хэррод-Иглз

— Сложилась весьма деликатная ситуация, — произнес капитан Джером.

— Слишком деликатная, на мой взгляд, старик, — возражал лорд Джеймс Пэджет. — Это не по мне.

— Но ведь ты ее знаешь значительно дольше, чем я. Как старый друг, не мог бы ты…

— Исключено! Это будет большой наглостью с моей стороны!

— С моей возможно, — уговаривал его Джером, — но с твоей… может быть, поговоришь с ней, по-доброму…

— Ты ее не знаешь, — торопливо отпарировал Пэджет. — К тому же я сомневаюсь, что есть основания для разговора. Ты заблуждаешься. Я в этом уверен! Клянусь Богом, этот человек не из нашей среды.

— О чем я и толкую, он не понимает наших манер. Я видел, как он смотрит на нее, как все время старается остаться с ней наедине. Придется, видно, крупно поговорить, хотя мне этого и не хочется.

— Чепуха! Это все игра твоего воображения. В конце концов он друг ее отца. И этим все сказано. У него к ней чисто отеческий интерес. И все со мной согласны, могу заверить тебя…

— А, вот вы где!

Флер резко обернулась, она покраснела до корней волос, словно только что окунулась в кипяток. За ее спиной возле двери стоял граф.

— Простите меня ради Бога, я, кажется, напугал вас? — сказал он, глядя на ее пылающие щеки.

— Я не ожидала вас с этой стороны, — с трудом произнесла Флер. — Мне казалось, что вы в дальнем углу вместе со всеми.

— Я там был. Но когда увидел, что вас в гостиной нет, я выскользнул оттуда, надеясь встретиться с вами в другом месте. Я хотел попросить у вас прощения за то, что сегодня не оказывал вам достойного внимания.

— У вас не было другого выхода, я понимаю, — невпопад ответила она.

— Конечно нет, — ответил Карев с полунасмешливой и полугорестной улыбкой. — Ваш дядя постоянно заботится, чтобы я не скучал! Вот проклятие всех наших благопристойных встреч. У меня не было времени, чтобы обстоятельно поговорить с вами обо всем наедине. Мне пришла в голову мысль — а не покататься ли нам верхом в Гайд-парке? Вы могли бы туда приехать одна? Вам разрешат?

Флер удивилась.

— Вы думаете, там нам не помешают? Да мы с вами, вероятно, знаем всех в Лондоне. Вам придется раскланиваться через каждые пять ярдов.

— Ну, а если встретиться пораньше? Я привык совершать прогулки рано утром, когда в парке почти никого нет. Я обычно выезжаю около восьми.

— Ах, вот почему… — она осеклась.

Карев улыбнулся.

— Мне нравится, как ваш непослушный язык вас выдает. Значит, вы искали меня в парке, так? Теперь все ясно. Так я вас завтра увижу?

Флер колебалась, не зная, что ответить.

— Я… не знаю. Это зависит не только от меня…

Граф слегка приподнял руку.

— Понимаю. Не беспокойтесь. Я не стану настаивать и не хочу вас к этому принуждать. В любом случае в восемь утра я буду возле Стэнхоуп-гейт. Если приедете — хорошо. А теперь мне нужно идти, пока меня не хватились. Я ушел без увольнительной!

Он уже поворачивался к двери, как вдруг что-то пришло ему в голову. Граф снова пристально посмотрел ей в глаза.

— Кажется, вы несколько подавлены. Что-нибудь случилось?

Недаром говорится в поговорке, что любители подслушать обычно слышат то, что им совсем не нравится, — подумала Флер. Нет, этого она ему не скажет. Как подозрения со стороны Джерома, так и полное доверие со стороны Пэджета для нее в равной степени были оскорбительны — они были ниже ее достоинства, значит, и ниже достоинства его. Он уберег ее от одного навязчивого нежеланного поклонника, и она не намерена, чтобы это вошло у него в привычку.

— Нет, ничего, — беззаботно ответила она.

 9

В эту ночь Флер спала урывками, не досматривая до конца сны. Она просыпалась через каждые пятнадцать минут, опасаясь, как бы не проспать. Когда часы на церкви Святого Георгия пробили семь, Флер облегченно вздохнув, встала. Подойдя к окну спальни, она отдернула шторы и посмотрела на улицу.

Стояло чудесное, ясное, росистое утро, высокое бледное небо обещало полуденную жару. Она до конца подняла окно и, не отрывая рук от холодного подоконника, выглянула наружу. Воздух был недвижим, он уже почти нагрелся. До Флер доносилось пение пробуждающихся птиц и приглушенные звуки первых экипажей на Оксфорд-стрит. На углу Харвуд-плейс какой-то грязный мальчуган неохотно мел перекресток. Он часто останавливался, наклонялся к метле и, стоя на солнечном квадратике, довольно жмурился. Из дверей дома леди Мелроуз вышла с кислой физиономией пожилая служанка, ведя перед собой на поводке двух собак серой масти. Они осторожно ступали на подушечки лап, как танцоры на кончики пуантов, а она брезгливо держала пальцами поводок, словно боялась заразиться.

Под своим окном Флер увидела фигуру их младшего привратника Филипа, который надраивал бронзу на входной двери. Он ловко работал локтями и напевал одну и ту же фразу из популярной песни:

Она — моя голубка, мой маленький жаворонок,Она моя любовь, она моя любо-о-вь.

Улыбнувшись, Флер вполголоса повторила эти вздорные слова — «Она моя любовь…» В такой прекрасный день грех рано не встать. Утро представлялось ей какой-то изысканной акварелью в золоченой рамке, и у нее возникло непреодолимое желание прокатиться верхом перед всем миром, пока не стерлась позолота и не поблекли восхитительные краски нового дня. Разве может вызвать подозрения девушка, совершающая верховую прогулку в такое дивное утро в Гайд-парке, ну а если она нечаянно встретит там знакомого — тем лучше!

Флер надела темно-синюю амазонку и быстро сбежала по лестнице вниз. В доме было тихо, и первого слугу она встретила только в прихожей. Молодой привратник удивленно уставился на нее и тут же начал беспокойно озираться в поисках старшего, чтобы спросить у того, как ему следует в такой ситуации поступить.

— Закрой рот, Филип, — тихо проговорила Флер, — и отложи в сторону свою тряпку. Отправляйся бегом в конюшню и скажи там, чтобы немедленно оседлали мою лошадь, и подведи ее к крыльцу. Понимаешь?

Да, мисс, — сказал Филип, хотя в голосе его чувствовалось сильное сомнение. Прежде он не получал таких приказов, и у него, как у всех слуг, была скрытая неприязнь к незнакомой работе и всем связанным с ней подводным камням.

— Да поскорее, — поторопила его Флер. — Чего стоишь, как вкопанный?

Он бросился прочь, странно выгибая спину, что свидетельствовало о внутреннем конфликте между желанием повиноваться и нарушением установленного в доме порядка.

Флер показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она услыхала цоканье копыт. Она бросилась к двери.