Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945 - Отто Дитрих

Когда слуга докладывал Гитлеру, что все готово, мужчины предлагали руки дамам, и все следовали за Гитлером по широкому коридору с колоннами в столовую, обшитую панелями из натурального дерева. Всякий раз Гитлер подавал руку той из дам, которой выпало счастье сидеть справа от него, если на обеде не было какого-то особо важного гостя. Ева Браун всегда сидела слева от него, а ее соседом за столом неизменно был Борман. В этом кружке, где преобладал прекрасный пол, Гитлер был очаровательным хозяином. Дам всегда полагалось обслуживать в первую очередь; при малейшем нарушении этикета Гитлер бросал гневные упреки своим слугам. С дамами он, как правило, говорил на темы, не связанные с политикой. Поскольку они испытывали перед ним благоговейный ужас и поэтому были немного смущены, да и сам он испытывал некоторое смущение, разговор иногда получался принужденным и натянутым. Но часто, когда находилась подходящая тема, все проходило гладко и интересно.

Гитлер был полным вегетарианцем; он никогда не ел ни мяса, ни рыбы. Он жил почти целиком на овощах и некоторых злаках; даже хлеб с маслом вызывал у него расстройство пищеварения. Сдобные сухари, миндальное печенье, мед, томатный кетчуп, грибы, творог и йогурт долгое время были основными составляющими его диеты. В поздние годы он перестал пить кофе и даже ограничил потребление молока. Еда для него готовилась специально; даже супы на званых обедах были не те, что подавались гостям. В поздние годы он пригласил из Вены специального повара-диетолога, который даже в военных условиях готовил фюреру в специальной небольшой кухоньке. Кстати, в 1932 году, когда Гитлер жил в отеле «Кайзерхоф» в Берлине и подозревал, что его собираются отравить, фрау Геббельс нередко готовила ему у себя дома, а еду приносили в его номер в отеле.

Я часто удивлялся, как при такой строгой диете и бессоннице в течение стольких лет Гитлеру удавалось сохранять физические и душевные силы. Его энергия выходила за рамки нормальной. Единственное возможное биологическое объяснение такого феномена я вижу в том, что подобное растрачивание физических запасов, безусловно, приводит к преждевременной физической деградации.

Гитлер не принуждал своих гостей к вегетарианству, хотя нередко говорил с ними об этом и дразнил их за пристрастия в еде, называя «пожирателями трупов». Лишь несколько человек следовали его застольным обычаям. Среди них был Борман, хотя все знали, что дома он не откажется от хорошего бифштекса. Гитлер угощал своих гостей сытной, но вовсе не роскошной пищей, а во время войны любой обед всегда состоял только из одного блюда. Даже на самых пышных государственных банкетах подавались один вид супа, один вид жаркого и десерта. Одно время врачи рекомендовали ему употреблять икру из-за ее питательной ценности. Она пошла ему на пользу, но через некоторое время он отказался от этой роскоши, заявив, что это «преступно дорого».

Гитлер презирал алкоголь, вкус которого внушал ему отвращение. На торжественных церемониях, когда ему приходилось произносить тост, его бокал всегда был наполнен минеральной водой. Но из уважения к гостям вино на стол подавалось, а уж пить или не пить, решали они сами. Однако пить спиртное за его столом гости стеснялись. Его неприязнь к курению была еще сильнее. Он считал никотин в высшей степени вредным и говорил, что может предложить сигары и сигареты только своим худшим врагам, но друзьям – никогда! В своих комнатах он курить запрещал. Исключения делались только на важных официальных приемах в Берлине или Мюнхене, но после приема курить разрешалось только в курительных комнатах, куда Гитлер никогда не заходил. В конце войны при входе в его бункер в Берлине висела табличка «Не курить».

Я уже упоминал, что Гитлер избегал за столом разговоров на политические темы. В кругу гостей ему хотелось хотя бы на время отвлечься от политических и военных проблем, которыми постоянно была занята его голова. Если кто-то невзначай касался политики, он резко и гневно обрывал его. Тем, кому довольно часто приходилось участвовать в застольных беседах, они вскоре наскучивали, так как Гитлер всегда затрагивал одни и те же темы. Он любил поговорить о еде и диете, о способах приготовления пищи в разных частях страны, о витаминах и калорийности – тема весьма уместная для разговора за обеденным столом. В эти разговоры Гитлер всегда вовлекал своих врачей, спрашивая их мнение. Сам он придерживался вегетарианской диеты, считая ее первоначальной диетой человечества, и предсказывал, что она станет диетой будущего благодаря своей полезности и экономичности. К неудовольствию Геринга, одной из его любимых тем было решительное осуждение охоты, если она не вызвана жизненной необходимостью. Он говорил, что никогда не причинит вреда такому красивому животному, как лань, и запрещал всякую охоту в Оберзальцберге. Он высмеивал спортсменов-охотников, но оправдывал браконьеров, которые, по крайней мере, убивают ради еды. Во время войны он выпустил из тюрем всех браконьеров и определил их в испытательные батальоны. В последние годы войны, раздраженный какой-то газетной статьей, он вдруг запретил всякое упоминание в прессе об охоте, кроме простых сообщений о продаже дичи.

До войны он часто и упорно говорил о защите животных и антививисекции. Он решительно осуждал вивисекцию, чем расположил к себе сострадательных дам, искренне аплодировавших ему. Гитлер признавал вивисекцию, только если эксперименты на животных служат какой-нибудь военной цели. Он считал, что животные способны мыслить, и испытывал к ним сочувствие, в отличие от людей. Видеть страдания животного было для него невыносимо, и он всячески старался помочь ему. Но никогда он не произнес ни одного слова о гуманизме, кроме одного случая, когда охарактеризовал его как смесь глупости, трусости и интеллектуального тщеславия. И это действительно был его фундаментальный взгляд на этот вопрос. Он старательно избегал говорить о концентрационных лагерях.

Гитлер придавал блеск разговору, рассказывая истории, случавшиеся с ним в путешествиях. Всякий раз, присутствуя на подобных сборищах, я безошибочно замечал его склонность к преувеличению; он часто приукрашивал свои рассказы причудливыми выдумками. За столом велись разговоры о музыке, кино, театре, живописи и архитектуре. Тут, оседлав любимого конька, Гитлер не упускал шанса выразить свои личные взгляды. Однако подобные разговоры не выливались в плодотворные дискуссии, поскольку собеседники были строго ограничены в возможности ему ответить. Иногда Гитлер старался шутить. Некоторые его гости, в частности Гофман, обладали природным даром легкой, остроумной беседы; пока говорили они, все шло хорошо. А вот остроумие Гитлера чаще вызывалось саркастичным расположением духа, а не природным юмором. Он грубо поддразнивал некоторых гостей, рассказывал бородатые анекдоты. Поскольку он упорно поддерживал этот шутливый тон, а отплатить ему той же монетой никто не осмеливался, нередко все кончалось всеобщим смущением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});