Ветхозаветные пророки - Александр Мень

Пал Бел, низвергся Набу!

Идолы их на зверях и скотах —

ноша вьючных животных.

(46.1)

Но Набонид обманулся в своих расчетах: лишившиеся богов города пришли в смятение, а вавилонская знать увидела в новой акции посягательство на престиж Бела-Мардука. Таким образом оппозиция Набониду еще больше усилилась.

В сентябре 539 года персы прорвали «Мидийскую стену» и нанесли вавилонянам ряд поражений. Город Сиппар, одна из ключевых крепостей, добровольно открыл ворота Киру. Персидский царь к этому времени уже знал, что и Вавилон не окажет сопротивления…

Сведения о дальнейших событиях сбивчивы и неполны, но в целом картина достаточно ясна.

12 октября, через два дня после капитуляции Сиппара, персидский командующий Гобрий Мидянин уже вступил в Вавилон. Набонид сдался на милость победителя.

Порядок в оккупированной столице был образцовый: Кир приказал строго следить за тем, чтобы не было грабежей; храмовые здания Эсагилы оцепили войсками, чтобы уберечь их от посягательств.

А через несколько дней был устроен парад, и Кир торжественно въехал в столицу мира. Толпы народа встречали его как освободителя, улицы были устланы ветвями. Персидский царь даровал городу неприкосновенность и в своем манифесте объявил себя почитателем Мардука, чем окончательно покорил жрецов, и без того ставших на его сторону.

«Когда я мирно вошел в Вавилон, — говорилось в манифесте, — и при ликованиях и веселии во дворце царей занял царское жилище, Мардук, великий владыка, склонил ко мне благородное сердце жителей Вавилона за то, что я ежедневно помышлял о его почитании». Это была победа, непохожая на все, которые прежде знала история: взятие Вавилона не сопровождалось ни разрушениями, ни расправами. Даже царь Набонид был пощажен и отправлен в почетную ссылку. Лишь одно событие явилось исключением на общем спокойном фоне.

Согласно вавилонской хронике, через восемь дней после въезда Кира в столицу Гобрий ночью «умертвил сына царя». В Книге Даниила несколько подробнее говорится об этом. Она повествует о том, как Валтасар пировал во дворце и при этом святотатственно наливал вино в ритуальные сосуды Иерусалимского храма. Внезапно на стене явились загадочные знаки. Пророк Даниил прочел их и истолковал как предсказание гибели халдейского царства. В ту же ночь Валтасар был убит.

Как бы то ни было, смерть царевича — единственное, что омрачило пребывание в Вавилоне «царя стран». Иудейский пророк мог торжествовать: люди теперь воочию убедились, что «муж правды», чей приход он приветствовал, действительно был освободителем, а не тираном. Но с другой стороны, манифест Кира недвусмысленно показал, что никакой надежды на его обращение к Богу нет. Человек, который принес жертвы Мардуку, вернул городам их идолов и сблизился с жрецами Эсагалы, вряд ли собирался отказываться от язычества. Это было большим разочарованием для пророка, крушением затаенных его надежд. Орудие Провидения оказалось всего лишь орудием. После взятия Вавилона Второисайя больше нигде не говорит о Кире и даже не намекает на него. Перс сделал свое дело, сломал запоры темницы Израиля, но на этом его миссия в истории Спасения заканчивается…

Впрочем, было бы несправедливым по отношению к Киру сказать, что он забыл о пленниках, которые так ждали его. Вскоре же после своей победы над Набонидом он принимает иудейскую делегацию, а весной 538 года уже в Эктабанах издает эдикт, касающийся евреев. В указе объявляется, что все иудеи, если того пожелают, могут вернуться на родину предков. Этим он, вероятно, не только хотел поддержать свою славу «царя-освободителя», но и оказать милость народу, бывшему на его стороне еще до падения Вавилона.

Более того, воздав должное Мардуку и другим богам Халдеи, Кир не желал оставлять без внимания и «Бога, Который в Иерусалиме», и поэтому предписал начать восстановление Сионского «Дома Божия». Дорогую храмовую утварь, вывезенную в качестве трофея Навуходоносором, приказано было вручить еврейским старейшинам, а а наместнику возрожденной Иудеи выдать средства для постройки храма. Даже размеры его были предусмотрены в указе, дабы впоследствии избежать любых недоразумений.

Наместником был назначен некто Шешбацар, вероятно, сын царя Ехонии, вскоре отбывший в Палестину в сопровождении неизвестного числа лиц.

Итак после полувека, протекшего с крушения Сиона, ворота неволи стояли распахнутыми.

Но тут возникло препятствие, которого и следовало ожидать. К этому времени многих переселенцев с их второй родиной связали тесные узы. Иные из них владели землями имуществом, домами, другие вступили в родственные отношения с вавилонскими семьями. Выросло новое поколение, не знавшее земли отцов и наполовину забывшее родной язык; подрастало уже и третье.

Пока «исход» был невозможен, о нем часто говорили и платонически мечтали о свободе. Но вот он стал реальностью, и страх, колебания, сомнения завладели многими: как уходить из богатой цивилизованной страны, где теперь под эгидой Кира жизнь должна течь мирно и спокойно? Как идти в эту пустую заброшенную Иудею, где нет ничего, кроме развалин? Здесь, в Вавилоне, к услугам каждого все плоды высокоразвитой культуры, там — глухая провинция, одичавшая за десятки лет запустения. Если для тех, кто в ней родился, воспоминания еще что-то говорили, то для «детей изгнания» земля отцов — лишь миф. Особенно трудно было принять идею «исхода» тем, чьи предки прибыли из Палестины еще в 700 году при Синахерибе.

Но людям, поставившим на первое место религиозное призвание народа Божия, все колебания казались непростительной трусостью. Энтузиасты энергично взялись за подготовку «исхода». Проповедники Исайевой школы приняли в ней горячее участие.

На субботних собраниях Второисайя выступал с речами, которые мы теперь назвали бы сионистскими. Но, в отличие от политического сионизма, в центре его проповеди стояло не просто национальное возрождение. Пусть свобода любого народа есть цель всегда достойная, но пророка одушевляло нечто гораздо большее, перерастающее племенные рамки. Для него «исход» был Религиозным подвигом общечеловеческого масштаба. С точки зрения чисто внешней восстановление карликового государства между Средиземным и Мертвым морями едва ли могло иметь значение для судеб мира. Но Второисайя, стоя выше мелкого национализма, не воспринимал Израиль как обычную нацию. Его убеждение можно было бы кратко выразить так: единый Бог всего человечества предназначил израильтянам роль Его благовестников в мире. Господь говорит:

Я образовал для Себя этот народ,

он будет возвещать славу Мою.

(42.21)

Для выполнения этой задачи Израилю нужен духовный центр, ось или стержень, вокруг которого он бы сплотился. Иерусалиму издревле было предначертано стать им; так говорили все прежние пророки. Сион явится опорой не только для сынов Иакова, рассеянных по земле, но и для каждого, кто «станет прибегать к имени Господа».

От Меня изойдет Учение,

и Правда Моя будет светом для народов!

Правда Моя близка, спасение Мое явлено,

руки Мои дадут справедливость народам,

на Меня будут уповать Острова!

(51.4–5)

«Островами» в Ветхом Завете называли Греческий Архипелаг, и, следовательно, пророк предвидел то время, когда весть о едином Боге будет возвещена и в далеком западном мире.

Пророк призывал во имя дела Божия побороть робость, оставить житейскую осмотрительность, пренебречь тяготами и лишениями. Разве не «кротких» и «неимущих» возлюбил Ягве?

Большую поддержку дело «исхода» получило среди духовенства. Для священников и левитов жизнь на чужбине была фактически лишена смысла. Не в пример своим собратьям в Египте, они строго держались предписания Торы и не совершали жертвоприношений вне Иерусалимского храма.

В то же время состоятельные люди не хотели и слышать о том, чтобы покинуть Вавилон. Для них это означало разорение. Самые патриотичные из них ограничивались тем, что вносили пожертвования на оснащение каравана.

Что мог возразить пророк на логичные доводы рассудительных людей, считавших «исход» безумной затеей? Он мог лишь ссылаться на то, что дело Божие не может оказаться тщетным. Все преграды рассеются как дым перед силой Господней. У Ягве — Свои замыслы, и Он знает, каким способом их осуществить:

Мои мысли — не ваши мысли,

и пути ваши не таковы, как пути Мои;

Но как небо выше земли,

так и пути Мои выше путей ваших.

(55.8–9)

В эти лихорадочные дни мыслями Второисайи целиком завладевает древнее сказание об исходе; он живет им, в его глазах оба события — старое и новое — как бы сливаются воедино. Времена Моисея переносятся в эпоху Кира. Пророк изображает странствие Израиля в землю обетованную в чудесном виде: горы скачут, как овцы, пустыня расцветает, как сад, превращаясь в Эдем.