Клоун. История одной любви - Юлия Владимировна Монакова

кусаюсь и огрызаюсь… Я задолбалась. Честно.

Макар молча хлопал глазами, не зная, как на это реагировать.

— Ты меня б-больше не любишь? — наконец беспомощно спросил он, надеясь, что голос не дрогнул, выдавая его панику.

— А что такое любовь? — Динка усмехнулась. — Ты знаешь?

— То, что я чувствую к тебе, — ответил он без запинки. — А вот что чувствуешь т-ты?

— Я устала, — повторила она, намеренно игнорируя основной смысл его вопроса. — Если то, что происходит между нами, и называют любовью… что ж, значит — мне не надо никакой любви. Я хочу нормальной, простой, скучной мещанской жизни. А с тобой мне это точно не светит. Понимаешь?

— Скучной жизни? — переспросил он в замешательстве, невольно вспоминая слова матери: «Предел Динкиных мечтаний — выскочить замуж и нарожать детей».

Она кивнула.

— Да. Именно скучной. Незамысловатой. Предсказуемой и удобной для всех. Я хочу окончить школу. Получить более-менее приличное образование… пусть даже не в столичном вузе, а в каком-нибудь попроще. Устроиться на работу. Выйти замуж за хорошего человека, варить ему борщи и вязать шарфы на зиму. Водить детей в детский сад и на кружки. Ходить за продуктами в супермаркет. Выезжать на шашлыки всей семьей. И чтобы… чтобы никакой нервотрепки, понимаешь? — в голосе ее, доселе бесстрастном, наконец зазвенели предательские слезы.

Он испугался. По-настоящему испугался, что теряет ее — вот прямо сейчас, в данную минуту!

— Дин, я… — выговорил он в замешательстве. — Я, честное слово, очень люблю б-борщ. И длинные вязаные шарфы — тоже.

Она покачала головой, глядя на него почти с жалостью.

— Этого мало, Макар, — прошептала она. — Мы с тобой все-таки слишком разные. Ты все время рвешься ввысь… во всех смыслах этого слова. А я… я такая земная! Если не сказать — приземленная.

Он отчаянно замотал головой, отказываясь понимать и принимать эти ее слова.

— Ну что ты такое говоришь? У нас с т-тобой все будет хорошо. Правда будет! Обещаю! Совсем немного п-потерпеть осталось. Скоро и мне, и тебе восемнадцать… нам никто не вправе б-будет указывать или запрещать!

— Но ты же не бросишь цирк, — сказала она, внимательно глядя ему в глаза.

— А ты хочешь, чтобы б-бросил? — подхватил Макар, вновь воскрешая в памяти давний разговор с матерью, когда она прогнозировала, что рано или поздно Динка потребует от него этой жертвы.

— Нет. Я этого не хочу, — внятно произнесла Динка. — Я же знаю, что у вас, цирковых, не принято уходить добровольно. Даже если человек стареет или… травмируется, он все равно всеми силами стремится остаться в цирке — хотя бы гардеробщиком. А я… пойми правильно, но существовать рядом с цирковым артистом всю жизнь я просто не смогу. Именно поэтому нам лучше не заниматься самообманом и все прекратить — здесь и сейчас, пока не стало слишком поздно.

— Да что ты как… как б-бабулька какая-то! — не на шутку разозлился он. — Ах, к-как бы чего не вышло, ох, боюсь-боюсь… Отключи разум ненадолго — живи чувствами!

— Это ты живешь чувствами, Макар, — она нашла в себе силы слабо улыбнуться. — Именно поэтому и такой отчаянный… ничего не боишься. А я… я жуткая трусиха. Я должна все продумать и взвесить, прежде чем прыгать с обрыва. А ты постоянно подбиваешь меня на какие-то сумасбродные поступки, которые мне, вообще-то, совсем не свойственны. Мне… трудно с тобой, — поколебавшись, добавила она. — Очень хорошо и очень трудно.

Он так отчаянно уцепился за это «хорошо» — как за последнюю надежду, робким лучиком пробивающуюся сквозь кромешную тьму.

— Динка, п-пожалуйста, не бросай меня… — выговорил он беспомощно. — Честное слово, я просто не смогу жить б-без тебя. Вообще никак. И не буду.

— Сможешь, — сказала она, отворачиваясь. — Будешь.

«Это конец?» — пульсировало у него в висках. И тут же, отвечая на собственный вопрос, подтверждало: «Это конец».

— Прости… — тихо сказала Динка, наблюдая за ним — вероятно, на его лице сейчас отражались все муки ада.

Макар снова упрямо замотал головой, пытаясь вдохнуть.

— Подожди… — хрипло выговорил наконец он. — Д-дай мне хотя бы немного времени.

Она вздернула брови.

— Времени на что?

— Просто не т-торопись объявлять, что мы расстались, — отозвался он. — Не руби с плеча, ладно? Обещаю… нет, даже к-клянусь, что не б-буду тебя беспокоить до твоего восемнадцатилетия. Ни словом, ни д-делом. Но потом мы все-таки еще раз встретимся и п-поговорим. Серьезно. И уже тогда… — слова давались ему с трудом, — тогда ты п-примешь окончательное решение. Я не стану его оспаривать.

— Хорошо, — как-то слишком быстро и легко согласилась Динка — то ли была уверена в собственной непоколебимости, то ли просто уже не знала, как отделаться от Макара. — Полтора месяца я могу подождать.

— Спасибо… — выдохнул он, взял Динкино лицо за подбородок, а другой рукой осторожно — практически невесомо — коснулся ее щек, губ, бровей… словно пытался на ощупь запомнить каждую черточку.

У Динки задрожали ресницы, но больше она не выдала себя ничем.

49

Учеба в новой школе не вызывала у Макара ровным счетом никаких эмоций. Ему было абсолютно по барабану, какие у него одноклассники и учителя, какое расписание уроков и какая нагрузка, словно все это не имело к нему отношения. Он просто на автомате выполнял то, что от него требовалось: послушно учил то, что задают на дом, выполнял проверочные и контрольные работы — и мечтал, чтобы все оставили его в покое.

Поначалу новые одноклассники еще как-то пытались сблизиться с ним, втянуть в свою компанию — что ни говори, а артисты цирка неизменно вызывали интерес окружающих. Девчонки предсказуемо оживились: вау, новенький, вау, циркач, вау, еще и такой симпатяга! Но Макар просто не замечал своих одноклассниц, смотрел сквозь них. Не специально, конечно — он действительно никого не видел… точнее, не был заинтересован в том, чтобы хоть что-то или кого-то рассмотреть, и потому не реагировал ни на осторожные намеки, ни на откровенный флирт.

Красотка Милана Тальникова — звезда не только класса, но и, пожалуй, всей школы — подошла как-то к Макару на перемене и поинтересовалась в лоб, не хочет ли он сходить на вписку[15].

Он даже не сразу заметил ее появление — сидел, рассеянно уставившись в раскрытый учебник и глубоко погрузившись в свои мысли. Милане пришлось дважды его окликнуть, прежде чем он встрепенулся и сообразил поднять голову.

— Что, п-прости?

— На вписку сегодня вечером приходи, — терпеливо повторила Милана.

— Куда? — непонимающе переспросил он.

Она закатила глаза:

— Господи, ну на вписку! Ко мне домой. Оставь свой номер, адрес сброшу. Родители уезжают на все выходные,