Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня - Андре Кастело

— Мог ли я ожидать такого оскорбления от человека, которому заменил отца? — кричит он. — Я воспитывал его на свое грошовое жалованье артиллерийского лейтенанта, я делил с ним хлеб и единственный матрас на постели. Куда он уехал?

В Австрию, в Грац, где решил отдать свое королевство под покровительство царя. Но Наполеону плевать на братние планы. Через неделю он присоединит Голландское королевство к Франции и разделит на департаменты по французскому образцу. В ходе операции Гортензия, эта несчастная девочка, как выразился император, обретает свободу и два миллиона годового содержания, а также великое герцогство Берг для своего старшего сына. Все эти добрые вести она узнает в Пломбьере. Больше того, она получает там письмо от матери, приглашающей ее приехать в Экс-ле-Бен[144]. А там будет г-жа де Суза и, главное, сын последней Флао.

«Я миновала первую почтовую станцию, — рассказывает она, — когда заметила вдалеке двух всадников, галопом летевших мне навстречу. Когда голова занята одним предметом, нам кажется, что мы видим его повсюду. Поэтому, вглядевшись в одного из наездников, я воскликнула: „Угадала!“ Сердце мое отчаянно забилось, но я скрыла свое волнение, и на моем лице читалось только удивление, когда к моему экипажу приблизились гг. де Флао и де Пурталес, шталмейстер моей матери».

Жозефина, которая уже больше месяца в Эксе, сняла для дочери скромный дом под «четырехлопастной крышей из коричневой черепицы». На террасе выстроились горшки с цветами.

Бывшая императрица приехала сюда под именем «графини д'Арбер». С нею только ее дорогой Ланселот, г-жа д'Оденард и любовник последней шталмейстер Пурталес. «Любовь вчетвером», — съязвит граф де Клари[145]. Жозефина проехала инкогнито через Лион, где отказалась принять жандармского полковника и заместителя мэра, а затем с двумя своими горничными и псом Аскеном поселилась в Эксе в доме Шевале, тут же получившем прозвище «дворец», поскольку она в нем живет. Она сняла также соседнее шале — там расположились Тюрпен и Пурталес в ожидании г-жи де Ремюза, которая вновь приступит к своим служебным обязанностям утром 29 июня.

Жозефина счастлива: ни мундиров, ни визитов, ни этикета. Теперь она, как говорит Фредерик Массон, «уже не государыня, а просто дама, приехавшая на воды со своей обычной компанией». По утрам души, ванны и отдых, потом завтрак во «дворце». После полудня прогулка в коляске с императорскими гербами. В четыре, а иногда и в пять — возвращение. В шесть маленький двор обедает, потом опять прогулка. «В девять вечера, — сообщает мужу г-жа де Ремюза, — мы играем, потом немножко поем, а в одиннадцать ложимся. Вот видишь, какая у нас скромная упорядоченная жизнь».

Евгений с Августой в Женеве. Поэтому, несмотря на тропическую жару, Жозефина совершает краткую поездку на берега Лемана, но без Тюрпена. Что сказали бы ее сын и невестка, встретясь с камергером «на все про всё»?

По возвращении возобновляется жизнь курортной дамы. На пути экс-императрицы всегда собирается народ. «Красивая коляска, великолепные лошади, ливреи, наши драгоценности — все это производит большое впечатление, а кроткое и всегда благожелательное лицо моей хозяйки посреди всей этой роскоши — и подавно, — рассказывает г-жа де Ремюза мужу. — Народ съезжается из Шамбери, Женевы, Гренобля, чтобы хоть взглянуть на нее, к ней проявляют исключительный интерес. Особенно меня радует, что, по всей видимости, никто не допускает мысли, будто она стала чужой императору: ей передают множество адресованных ему прошений». С «замечательной» добротой она обещает просителям походатайствовать. Но выполнит ли она обещанное? Ловкость разведенной императрицы приводит в восторг г-жу де Ремюза. «Герцогиня Наваррская» быстро научилась «упрощать любую кажущуюся затруднительной ситуацию». В самом деле, она чужда тщеславия, отнюдь не «стремится к эффектам» и говорит об императоре так, как положено и когда это нужно.

26-го июля маленькая компания, «колония», как именует ее г-жа де Ремюза, весело проводит целый день в аббатстве Откомб. Ланселот набросал великолепный карандашный портрет своей возлюбленной императрицы в головной повязке с воткнутым в нее страусовым пером. Затем Ланселот «влюбленными пальцами» изобразил ее сидящей под зонтиком у пресловутого пересыхающего ручья, который так мало галантен, что отказывается течь даже в честь бывшей императрицы. На обратном пути — гроза, переходящая в форменную бурю. Ветер рвет гирлянды, паруса и украшения, придававшие лодке праздничный вид. Тюрпен и Пурталес ведут себя мужественно и держат императрицу за руки, «приготовившись ее спасать». Флао принимается распевать романсы. Г-жа де Ремюза тоже напевает, но «про себя», и, как она сама признается, «поручив под весь этот аккомпанемент свою душу Богу». Гребцам, отчаянно работающим веслами, удается достичь порта, где уже собралась большая толпа. «Для уроженки океанских островов утонуть в озере было бы катастрофой», — напишет впоследствии император.

По приезде королевы в Экс, Жозефина нашла дочь «бледной, худой, совершенно убитой, каждую минуту готовой беспричинно расплакаться». Гортензия сама объясняет нам причины своей хандры: один только взгляд на красивого полковника Флао производил «впечатление, скрывать которое было все труднее и которое было не в меру сильным для моего слабого здоровья. Впервые с тех пор, как я его полюбила, я регулярно виделась с ним. Глаза у меня были постоянно заплаканы». Он плакал меньше. Сердце у него билось ровнее. «В конце концов я полюбил, потому что видел тысячи доказательств ее преданности», — признается он впоследствии. Эта любовь из признательности не была горячей, но королева не сетует на его сдержанность. В августе 1810, в «счастливейшую пору моей жизни», — признается Гортензия, — она смотрит на Шарля с обожанием.

По Эксу ходят слухи, эхом которых становится г-жа де Ремюза: Мария Луиза, кажется, в тягости. Жозефина тотчас же пишет бывшему мужу и справляется о сопернице. «Императрица, действительно, тяжела по четвертому месяцу, — отвечает он. — Чувствует она себя хорошо и очень привязана ко мне».

Во время краткой вылазки в Женеву — «чтобы попасть туда, она мчалась всю ночь» — Тюрпен еще остается в Эксе «с глазу на глаз» с г-жой де Ремюза. Но через несколько дней Жозефина, оставив дочь предаваться своему роману, решает заняться «туризмом» уже в сопровождении Тюрпена. Она поселяется в Сешероне, на берегу Женевского озера, среди виноградников, в гостинице «Англия», или, иначе, в гостинице Дежана. Там живал Вольтер. Там побывают Байрон, Гете, Шатобриан, Мюссе. «Мы отправились туда, — рассказывает юная Жоржетта Дюкре[146], дочь маркиза Дюкре, — в убеждении, что ввиду присутствия подобных особ там все будет поставлено вверх дном и что обычных приезжих попросят съехать, чтобы освободить место для этого двора. Каково же было наше удивление, когда, приехав, мы обнаружили, что внешне там все так же спокойно, как и до прибытия императрицы, которая путешествовала с простотой богатой частной особы.

Г-жа д'Оденард, которая стала гофмейстериной после императорского развода, ввела нас в небольшую комнатку без прихожей. Там и спала ее величество: она была в домашнем туалете, но выглядела бесконечно лучше, чем в былые времена на троне. Она пополнела, сохранив, однако, свою несравненную талию; цвет лица у нее стал более светлым, а учтивые и благородные манеры сообщали ей неотразимую обольстительность».

Женевцы устраивают в честь Жозефины праздник на воде. Разукрашенные флагами и лентами лодки с музыкантами сопровождают влекомое двумя лебедями суденышко, на котором расположилась герцогиня Наваррская. Вечером бывшую государыню чествуют фейерверками и ракетами. В ярком платье она посещает театр, где знаменитый Эльвиу[147] поет в «Ричарде Львином Сердце»[148].

Но Жозефина предпочитает совершать экскурсии в обществе своего милого камергера и нескольких близких людей, поощряющих ее роман. Так они посещают Ферне, а ужинают и ночуют на постоялом дворе «Союзный» в Бе. Побывав в Шильонском замке и в Вевейской церкви, — эта поездка оставила нам два новых рисунка Тюрпена, — они проводят ночь в лозанском «Золотом льве», дом N 20 по улице Бур. Затем, после короткой остановки в Сешероне, опять в путь, в долину Арвы и Шамуни. М-ль д'Аврийон, историограф этой вылазки, повествует: «Мы вылезали из экипажа всякий раз, когда встречали на дороге что-либо достопримечательное. Г-н де Тюрпен тут же набрасывал рисунок. Он неоднократно писал ее величество и сопровождавших ее дам, как только они на минутку присаживались отдохнуть, что случалось довольно часто, и всякий раз группировал их на рисунке по-новому. Второй день мы завершили в Шамуни, где переночевали в „Приорстве“ — тогда это был довольно скверный постоялый двор».