Непрошеная повесть - Нидзё

…Мне снилось, будто я сижу рядом с покойным отцом; вдруг кто-то объявляет о прибытии государя. Я поднимаю глаза и вижу государя — на нем кафтан из ткани, окрашенной соком хурмы, узор парчи изображает двух птиц, повернутых головами друг к другу; государь как-то странно клонится на правую сторону. Я выхожу из-за занавеса и усаживаюсь напротив, а государь удалился в храм бога Кэцумико и, немного приподняв занавес, улыбается, и так весел… Опять слышится голос: «Пожаловала государыня Югимонъин!», и я вижу ее сидящей за занавесом в храме бога Мусуби, в простом наряде, на ней всего лишь косодэ и белые хакама; государыня приподнимает до половины занавес, достает два белых косодэ и подает мне.

— Мне так жаль, что тебе пришлось расстаться с памятными подарками матери и отца… — говорит она. — Вот, возьми взамен эти косодэ!

Я беру ее дар, возвращаюсь на свое место и говорю отцу:

— Как же так, ведь он украшен всеми Десятью добродетелями… По какой же причине, унаследованной из былых воплощений, стал он таким калекой, что не может держаться прямо?

— Это оттого, что с одной стороны у него нарыв… — отвечает мне дух отца. — А нарыв этот означает, что под властью государя много таких, как мы с тобой, неразумных смертных людей, и он всех их жалеет и лелеет… Так что вовсе не по своей вине он не может держаться прямо…

Я опять взглянула на государя и вижу, что он все так же ласково улыбается.

— Подойди поближе! — говорит он. Я встаю, опускаюсь перед ним на колени, и он подает мне две ветки — стволы у них обструганы добела, как палочки для еды, а на кончиках — по два листочка дерева наги [144]…

…На этом я открыла глаза. Как раз в это время началась служба в храме Нейрин. Безотчетным движением проведя рукой по полу рядом с собой, я внезапно нащупала какой-то предмет — это оказался веер на каркасе из кипарисовых спиц. Поистине чудесной и благостной показалась мне эта находка, ведь лето на дворе давно миновало! Я взяла веер и положила его рядом со столиком, на котором писала сутру. Когда я рассказала о своем сновидении одному из местных монахов, он сказал:

— Веер — символ Тысячерукой Каннон. Вам привиделся благой сон, стало быть, вы непременно сподобитесь благодати!

Образ государя, увиденный во сне, сохранился в моей душе: закончив переписывать сутру, я, в слезах, пожертвовала храму последнее из косодэ, некогда подаренных государем, ибо какой смысл было бы по-прежнему держать его при себе?

Печалюсь о том,что больше уже не увижупридворный наряд,бесценный дар государя,которым так дорожила…

Я оставила у священного водопада Нати и мои списки, и косодэ, приложив к ним стихотворение:

Предрассветной поройот сна пробудившись на ложе,слышу издалекаропот горного водопада,что моим стенаниям вторит…

Теперь памятным даром государя стал для меня веер, найденный в ту ночь, когда, мне приснился тот вещий сон, и я взяла веер с собой в столицу. Вернувшись домой, я узнала, что государь Камэяма уже скончался. Давно известно, сколь жесток наш бренный мир и как все здесь недолговечно, но все же скорбь охватила меня, когда я узнала о его смерти. Только моя жизнь все еще тлела, курилась, как бесплодный дымок над угасшим костром…

* * *

В начале третьей луны я, как обычно, пошла на поклон в храм Хатимана. Два первых месяца нового, 1-го года Токудзи [145]. я провела в Наре. Никаких вестей из столицы не получала. Откуда ж мне было знать, что в храме Хатимана ожидают прибытия государыни Югимонъин?

Как всегда, я поднялась к храму со стороны холма Кабаний Нос, Иносака. Ворота павильона Баба-доно были открыты, и мне вспомнились минувшие времена. На дворе, перед храмом, я тоже заметила приготовления к встрече какой-то знатной особы. Я спросила, кого ждут, и в ответ услыхала: «Государыню Югимонъин!» Меня поразило, что мой приход словно нарочно совпал с ее посещением, я вспомнила сон, приснившийся в прошлом году, в Кумано, облик государя, явившийся мне в том сне; взволнованная, всю ночь я провела в молитвах. Наутро, едва забрезжил рассвет, я увидела пожилую женщину, похожую на придворную даму, — она занималась приготовлениями к приезду государыни. Я обратилась к ней, спросила, кто она, и она рассказала, что зовут ее Оторан и что состоит она при дворцовой трапезной. С волнением слушала я ее речь.

— Из тех, кто служил в прежние времена, никого уже не осталось, — сказала она в ответ на мои расспросы о жизни при дворе государыни. — Теперь там все молодые…

Мне захотелось как-нибудь дать знать государыне, кто я такая, взглянуть на нее хотя бы издалека, когда она. павильон за павильоном, будет обходить строения храма, ради этого я даже не пошла перекусить в хижину, служившую мне приютом. Как только послышались восклицания: «Вот она, вот!», я спряталась в сторонке и увидела богато украшенные носилки, которые поднесли к храму.

Священный дар «гохэй» вручил жрецам храма сопровождавший государыню царедворец наследника, вельможа Канэсуэ Сайондзи. Он был так похож на своего отца Акэбоно, в ту пору, когда тот, еще совсем молодой, служил в Правой дворцовой страже, что одно это уже наполнило мою душу волнением.

Был восьмой день третьей луны. После посещения главного храма государыня, как положено, проследовала к павильону Тоганоо. Прибыли всего два паланкина, очевидно, выезд совершался как можно более незаметно, так, чтобы не привлекать внимания. «Стало быть, разгонять народ не будут, а значит, и меня в толпе не заметят, взгляну на нее хотя бы одним глазком…» — подумала я и пошла следом. В свите государыни было еще несколько женщин, пеших. Как только я увидела, узнала сзади знакомый облик, я уже не могла сдержать слезы. Уйти, однако, тоже была не в силах и осталась стоять у входа. Церемония поклонения закончилась, государыня вышла.

— Откуда вы? — спросила она, остановившись возле меня.

Мне хотелось рассказать ей все-все, начиная с давно минувших времен, но я сказала только:

— Из Нары…

— Из храма Цветок Закона? — переспросила государыня. У меня выступили на глазах слезы, я испугалась, что ей покажется это странным, и хотела молча уйти. Но уйти, так и не сказав ничего, я была не в силах и так и осталась стоять на месте, а государыня меж тем уже удалилась. Вне себя от сожаления, я взглянула ей вслед и увидела, что она в нерешительности остановилась у лестницы, затрудняясь спуститься по высоким ступеням. Не теряя мгновения, я приблизилась и сказала: «Обопритесь на мое плечо!» — она посмотрела на меня удивленно, но я продолжала:

— Я прислуживала вам, когда вы были еще ребенком… Вы, конечно, меня забыли… — И слезы хлынули градом. Но она обратилась ко мне ласково, обо всем расспросила и сказала, чтобы отныне я всегда приходила к ней, когда захочу.

Мне снова вспомнился сон, приснившийся в Кумано, вспомнилось, что и с покойным государем случай свел меня тоже здесь, в обители Хатимана, и радость проникла в душу при мысли, что не напрасно уповала я на великого бодхисаттву. Разноречивые чувства теснились в сердце, но, кроме слез, не было им исхода…

Одна из женщин, пешком сопровождавших государыню, заговорила со мной, звали ее Хёэноскэ. Она сказала, что завтра утром государыня вернется в столицу, а сегодня вечером будут исполняться священные пляски и песнопения. Когда наступили сумерки, я сломала ветку цветущей сакуры, отдала ее даме Хёэноскэ со словами: «Я навещу вас в столице прежде, чем увянут эти цветы!» — а сама собралась утром, еще до отъезда государыни, вернуться домой. Однако мне пришла в голову мысль, что счастливая встреча с государыней состоялась не иначе как по милости великого бодхисаттвы, мой долг — поблагодарить его за эту великую милость, и я решила еще на три дня остаться в храме, дабы вознести благодарственную молитву.

Вернувшись в столицу, я написала государыне, спросила: «Как мои цветы?» — и приложила стихотворение:

Должно быть, цветыдавно на ветру облетели -ведь минуло днеймного больше противу срока,что указан был прежде мною?…

Ответ государыни гласил:

Разве может сорватьцветы запоздалые ветер,даже если прошломцого больше дней против срокавами данного обещанья!…

* * *

С тех пор я стала часто бывать у государыни Югимонъин, разумеется стараясь, чтобы мои посещения не посчитали слишком назойливыми, и временами у меня было такое чувство, будто я снова служу во дворце, как в минувшие времена. Но вот наступила шестая луна, приблизилась третья годовщина со дня смерти покойного государя. Мне захотелось послушать проникновенную заупокойную службу. Теперь у меня уже ничего не осталось из подарков, полученных на память от государя, а меж тем надо было закончить списки сутры, оставалась еще одна, последняя глава, я боялась, что так и не сумею закончить мой труд до конца года, но все же решила пойти во дворец Фусими и хотя бы в сторонке, издали, послушать заупокойную службу. Ранним утром пятнадцатого дня я пришла в храм Цветок Закона в селении Фукакуса и увидела, что там устанавливают рисованное изображение государя, — могла ли я без волнения взирать на знакомый облик? Тщетно пыталась я скрыть слезы, падавшие на рукав. Монахи и прочие стоявшие в молитвенном зале люди, наверное, удивились, заметив, что я плачу. «Подойдите поближе, там лучше видно!» — сказал мне кто-то. Обрадованная, я подошла, поклонилась изображению государя и убедилась, что еще не все слезы выплакала, они продолжали литься…