Собор - Жорис-Карл Гюисманс

«Без стыда называю те части тела, где образуется и питается зародыш, да и что мне стыдиться называть их, если Бог не постыдился их создать?»

Никто из великих церковных писателей не был ханжой. Столь давно оглупляющая нас ложная стыдливость восходит именно к эпохам нечестивым, к тому времени язычества и возвращения поврежденного классицизма, которое назвали Возрождением; и как же она развилась с той поры! Самую плодородную почву она нашла в пышно-похотливые годы так называемого Великого века; вирус янсенизма, старый протестантский яд проник в кровь католиков да так и остался там.

«Ну и впрямь до чего же дошли с этим триппером благопристойности!» — и Дюрталь расхохотался, припомнив, что сделали в Шартрском соборе.

Слезай, приехали, думал он: дальше благочестивая глупость не заберется. Среди скульптур алтарной ограды этого храма есть изображение Обрезания Господня: святой Иосиф держит младенца, Богородица готовит пеленки, а первосвященник подходит, чтобы совершить операцию.

И нашелся же полоумный причетник, что нашел эту сцену неприличной и приклеил Младенцу Христу на животик бумажку!

Бога сочли непристойным, новорожденного младенца соблазнительным — дожили!

Черт возьми, спохватился он, я тут сижу и размышляю, а время идет, аббат ждет меня. Он опрометью кинулся вниз по лестнице и подбежал к собору. Аббат Плом прогуливался около северного портала, читая молитвы из служебника.

— Сторона храма, отведенная бесам и грешникам, это и сторона Божьей Матери, бесов сокрушающей, грешным же помогающей, — сказал он. — Северные порталы во всех базиликах обычно самые насыщенные действием, но здесь черти изображены с полуденной стороны, тем более что это часть сцены Страшного суда, представленного на южном входе, а то бы в Шартре, в отличие от его собратьев, и не было бы картин такого рода.

— Что же, в XIII веке было правилом помещать Пресвятую Деву на севере?

— Да, ведь для людей того времени полунощный край был образом зимней тоски, меланхолии мрака, бедствий холода; гимн ледяных ветров был для них голосом самого Зла; Север был страной дьявола, адом природы, а Юг — раем.

— Но это же бред! — вскричал Дюрталь. — Самое тяжкое заблуждение из совершенных символикой стихий! Средневековье ошибалось; ведь снега чисты, морозы непорочны! Наоборот, это солнце сильней всего действует, способствуя прорастанию гнилостных спор, закваски порока!

Или тогда забыли, что в 91-м псалме, 3-м псалме повечерия, говорится о бесе полуденном, самом назойливом и опасном из всех; или не приняли во внимание дикие пот и испарину, опасность размягчения нервов, рискованность приоткрытых одежд; или не знали ужаса полотняно-белых облаков и синего неба!

Сатанинские токи — в грозе, в той погоде, когда воздух, вырываясь будто из печных отдушин, гонит на случку и с ревом кружится хоровод падших ангелов.

— А припомните тексты Исайи и Иеремии, где жилищем Люцифера назначаются порывы аквилона. Еще подумайте, что великие соборы строились не на юге, а в центре и на севере Франции; следовательно, усвоив символику времен года и климатов, церковные архитекторы представляли себе людей, отрезанных снегами, мечтающих о лучике солнца и о ясном деньке; они поневоле думали, что Восток наследует древнему Эдему, считали эти страны мягче, милостивее своих родных.

— А между тем такой взгляд опроверг Сам Господь.

— Где же, по-вашему? — воскликнул аббат Плом.

— На Голгофе. Умирая, Христос повернулся спиной к распявшему его Югу и раскинул руки на кресте, чтобы благословить и обнять Север. Он словно отнял Свою благодать у Востока и передал Западу. Так что если есть проклятые места, где живет диавол, то это юг, а не север!

— Вы, кажется, терпеть не можете южные страны с их жителями, — улыбнулся аббат.

— Не люблю, это верно. Эти пейзажи, опошленные прямым светом и пыльными деревьями на фоне такого синего неба, что хоть белье стирай, меня совсем не привлекают; а шумных, волосатых южан, у которых после бритья под носом остается синяя полоса, избегаю…

— Ну что ж, однако факт есть факт, и сколько бы мы ни рассуждали, тут ничего не изменишь. Северный фасад посвящен Деве Марии. С вашего позволения, изучим его сперва в целом, а после в деталях.

Портал, выдвинутый перед входом, как крыльцо под кровлей, своего рода веранда — это аллегория Спасителя, указывающего вход в Иерусалим Небесный; он был начат в 1215 году, при Филиппе Августе, и окончен в 1275-м, при Филиппе Смелом, так что его строительство продолжалось около 60 лет, почти на всем протяжении XIII века. Он делится на три части соответственно трем вратам, которые предваряет; в нем около семисот больших и малых статуй, в большинстве своем изображающих персонажей Ветхого Завета.

Итак, в портале три больших проема, три глубоких горловины.

Сюжет центрального проема, перед которым мы сейчас стоим, — Увенчание Богоматери.

Левый боковой проем посвящен жизни и добродетелям Приснодевы.

В правом боковом проеме — собственно изображения Марии.

По другому толкованию, придуманному аббатом Давеном, тот портал, построенный в те времена, когда святой Доминик ввел молитву розария{75}, воспроизводит и иллюстрирует великие чудеса Богородицы.

По предложенной им системе, левый проход со сценами Благовещения, Посещения Елисаветы и Рождества Христова соответствует чудесам радостным, средний, где показаны Успение и Увенчание Богоматери, чудесам славным, правый проход, имеющий изображение Иова, провозвестителя смерти крестной в Ветхом Завете, таинствам скорбным.

— Есть и третье изъяснение, — заметил Дюрталь, — но совсем абсурдное: концепция Дидрона, который считает этот портал первой страницей книги Шартра. Он раскрывает ее и будто бы убеждается, что скульпторы именно отсюда начали перевод энциклопедии Винцента из Бове: рассказ о сотворении мира; но где же тут прячутся эти пресловутые изображения книги Бытия?

— А вон там, — ответил аббат, указав глазами на ряд маленьких скульптур, затерянных на самом краю портала в кружеве его орнамента.

— Такую важность приписывать крохотным фигуркам, по сути просто закрывающим пустые места и дыры, — это же идиотизм!

— Еще бы! А мы теперь рассмотрим портал поближе.

Прежде всего вы можете заметить, что вопреки чину, принятому в большинстве храмов того времени: в Амьене, Реймсе, Париже, хватит и трех примеров, — на столбе между створками врат стоит не Дева Мария, а святая Анна, мать Ее; то же и на витражах внутри собора, где святая Анна в виде мавританки с белым платом на голове прижимает к груди Марию, также черную ликом.

— Почему же так?

— Потому, конечно, что после взятия Константинополя наш собор получил в дар от императора Балдуина главу прародительницы Господа.

Десять колоссальных статуй в углублениях по обеим сторонам от входа вам хорошо известны: они окружают Богородицу во всех храмах XIII столетия: в Париже, Амьене, Реймсе, Бурже, Сансе. Пятеро стоящих слева имеют знаки, изображающие Сына Божия, а стоящие справа — образ Господа во плоти.

Это персонажи, пророчествовавшие о Мессии, Его пришествии, смерти, воскресении и вечном царстве или прообразовавшие Его; они стоят в хронологическом порядке.

Слева Мелхиседек, Авраам, Моисей, Самуил и Давид.

Справа Исайя, Иеремия, Симеон, Иоанн Креститель и апостол Петр.

— Но почему же, — удивился Дюрталь, — сын Ионин помещен среди ветхозаветных лиц? Его место не здесь, а в Евангелии.

— Верно, однако заметьте, что на портале Петр соседствует с Иоанном Крестителем: статуи стоят рядом, касаются друг друга. А раз так, вы, должно быть, постигнете смысл, на который указывает такое соседство. Один предтеча, другой наместник; Иоанн заложил, а Петр довершил дом Христов. Вполне естественно, что их соединили вместе, что первоверховный апостол представлен как заключающий предвещания остальных, населяющих портал.

И в завершение ряда патриархов и пророков, на входящих углах пилястров по сторонам врат вы можете видеть парные статуи Илии Фесвитянина и Елисея, ученика его.

Первый своим восхищением на небо в колеснице огненной провозвещает вознесение Спасителя нашего; второй воскрешением сына суннамитянки — Христа воскресшего и спасшего мир.

— Что ни говори, — прошептал Дюрталь задумчиво, — а пророческие писания поразительны. Все аргументы раввинов, протестантов и вольнодумцев, все потуги хитроумных немцев найти в них трещины и сотрясти древние устои Церкви оказались тщетными. Они столь очевидны, столь бесспорны, столь явно показывают истину, столь нерушимо монолитны, что дерзнуть отрицать их может лишь совершенно слепой духовно.

— Верно; и чтобы тут никто не заблуждался, чтобы не было возможности утверждать, будто богодухновенные тексты написаны позднее явления возвещенного в них Мессии, для доказательства, что они не придуманы и не отредактированы задним числом, Бог изволил, чтобы они были переведены на греческий язык семьюдесятью толковниками, распространились по всему миру и стали известны более чем за двести пятьдесят лет до Рождества Христова!