Интимная жизнь моей тетушки - Мейвис Чик

– О, Элисон приезжает когда может, – ответила тетя Лайза. – Но теперь она живет в Киддерминстере. А это далеко. На сколько ты старше ее, дорогая?

– На два или три года.

Она кивнула.

– Элли родилась в тот год, когда королева взошла на престол. – Ее глаза блеснули, она улыбнулась, вспомнив что-то. – Это забавно. Твоей матери ты была совершенно ни к чему, а мне пришлось ждать столько лет. Элли далась мне с таким трудом…

– И как теперь Элисон?

В моем вопросе заинтересованности не чувствовалось. Я никогда ее не любила. Она вечно кичилась своими игрушками и уроками на фортепиано, попрекала нас нашей бедностью. Должно быть, думала, что и мозгов у нас тоже нет. Опять же хвасталась тем, что у нее есть отец, замечательный, всеми уважаемый.

– Он – паршивый толстопуз! – прокричала я ей.

– Все лучше, чем пьяница, – парировала она.

– Моя мать говорит, что он ходит так, будто ему вставили в задницу шомпол.

– Какой еще шомпол?

Поскольку мы обе не знали, что это такое, обмен «любезностями» прекратился.

Но из всех знакомых мне отцов дядя Артур нравился мне меньше всего. Если у него и было чувство юмора, то очень уж злобное. Со мной его разговоры состояли, казалось, только из одной фразы: «Хорошо веди себя с матерью». Элисон он обожал, и у меня это вызывало скорее изумление, чем зависть. Это же надо, кто-то улыбается, едва ты входишь в комнату. Элисон этого словно и не замечала. Частенько грубила родителям. Но они все равно улыбались, едва она появлялась. Это просто завораживало. Мне также не нравилось, что я, не позволяющая в отношении матери ни одного грубого слова, должна выслушивать наставления дяди Артура, который не может научить хорошим манерам собственную дочь.

– Надеюсь, – сухо добавила я, – у нее все в порядке?

Легкая улыбка искривила губы моей тетушки, она расправила подол юбки.

– О да. У нее все очень хорошо. Она развелась с богатым молодым египтянином из королевского рода. Разумеется, он ее обожал, но слишком уж глубока оказалась культурная пропасть. У нее двое очаровательных детей, оба уже взрослые. – Она помолчала. – Девочка и мальчик. Оба выглядят как англичане, – торопливо добавила она.

– У них свои семьи? Вы уже прабабушка?

Я ждала хвалебных характеристик, но их не последовало. Лицо тетушки исказилось, улыбка исчезла, уступив место печали.

– Моя внучка, ей девятнадцать, ждет ребенка. Она не замужем. Говорит, что так и задумано.

Какое-то время мы помолчали, переваривая ее слова. Тетушка вздохнула.

– Нынче замужество для девушек ничего не значит, не так ли?

– Я думаю, в наши дни некоторые из них действительно не считают необходимым выходить замуж, – осторожно ответила я. Учитывая просьбу, с которой я собиралась к ней обратиться, не могла ратовать за главенство брачных отношений.

– Да. Развод Элисон тоже не подарок. Она связалась с каким-то никчемным типом и теперь живет с ним. Вроде бы нынче так принято. Мы с Артуром прожили больше пятидесяти лет. И не смотрели по сторонам. Я рада, что твоя бабушка этого не видит. Бабушка Смарт. Разумеется, моя мать особо возмущаться не стала бы. Она не хотела, чтобы я уходила из дома. Давно ты замужем за своим адвокатом, дорогая?

– Больше тридцати лет.

Она хлопнула себя по коленям.

– Правда? Твоя мать была бы довольна. Тебе досталось то, чего она не знала. Благословенная Нелли. Она всегда хорошо относилась ко мне. Но вот с мужчинами ей не везло, ужасно не везло.

Какое-то время она смотрела на стену, будто видела там мать.

– Но однажды она проявила характер. Знаешь, она была первой из всех десяти, кто самовольно открыл конверт с полученным жалованьем. Купила себе шелковые чулки. Твоя бабушка ей этого так и не простила. – Тетушка расхохоталась, на удивление вульгарно. – В этом мы с Нелл были схожи. Я тоже скрыла свою первую прибавку к жалованью. Я работала в очень дорогом книжном магазине и, как и Нелли, любила красивые вещи. О, в те дни она старалась модно одеваться. Я тоже. – Ее глаза вновь повлажнели, но она этого не замечала. – О, твоя дорогая мать. Я должна сказать, что на твоей свадьбе она выглядела, как в прежние времена. Мужчины были ее слабостью. Не разбиралась она в них. Слишком многое сказанное ими принимала за чистую монету. – Тетя Лайза потеребила шарф. – Она этого не заслуживала, знаешь ли. Когда ты появилась на свет, разразился ад.

Мне вдруг стало очень жалко мою мать, которая когда-то любила модно одеться и стремилась к лучшей жизни.

– Она радовалась нашим с Вирджинией успехам. И была без ума от внуков. Они во многом компенсировали ее прежние страдания. Ей также нравилось, что с деньгами у меня проблем нет.

– Их действительно нет, дорогая?

– Действительно. – Мне внезапно захотелось залечить раны детства. – Мой муж – очень известный и высокооплачиваемый адвокат. Мы богаты.

– Что ж, это хорошо, – кивнула она. – И несколько неожиданно.

Я маленькими глотками пила кофе, она маленькими глотками пила кофе, тикали часы, и я гадала, как выбраться из этой сдержанной вежливости и попросить ее солгать о моей интимной жизни.

– Вы часто выходите в свет? – спросила я.

– Ну, раньше выходила, с моим другом джентльменом, дважды в неделю. Но теперь нет. Выдохлась.

Я увидела возможность направить разговор в нужное мне русло.

– Как я понимаю, вы чувствуете обиду.

– В моем возрасте это глупо.

– Такое случается в любом возрасте.

Она бросила на меня короткий взгляд, словно поняла, что разговор приобретает некую серьезность, но давала знать, что поддерживать его не собирается.

– Когда становишься старше, дорогая, семья, конечно же, выходит на первый план. Не знаю, что бы я делала без дорогой Элли. – Она пожала плечами, колени хрустнули. – Чертовы колени. – Она вздохнула. – А ведь раньше у меня были такие красивые ноги… – Со столика, который стоял рядом с ней, она взяла фотографию в рамке и протянула мне. – Такой она была когда-то.

Я посмотрела на фотографию. Моя кузина, лет пяти от роду, рядом с отцом. Он в футбольной форме. А позади – команда, которую он тренировал на общественных началах, мальчишки одиннадцати или двенадцати лет. Даже в пять лет кузину отличали грубые черты лица: нос картошкой, близко посаженные глаза. Ничего в ней не было от черноволосого, со смуглой кожей, симпатичного отца и белокурой красавицы матери. Только светлые вьющиеся волосы. Я однажды слышала, как тетя назвала свою дочь маленькой уродиной и сказала моей матери:

– Не то что твои девочки, Нелл. Красивые, как персики.

На что мать ответила:

– И много мне от этого проку?

Но мне понравилось, что меня считали красивой, как персик.