День цветения - Ярослава Кузнецова

Пропасть! Он свернул направо. В комнату, где дыра.

Наверное, испуг придал мне силы. Подхватив извивающихся коз подмышки, я ударом ноги вышиб заколоченную дверь и выбежал в коридор.

Грохот! Что-то взорвалось, в клочья разнося воздух у меня за спиной. Волна ошеломляющей ярости — я и не знал, что такое может быть — вломилась между лопаток, и понесла перед собой, как снежная лавина. Легкие моментально опустели. Почти ничего не соображая, я накренился в сторону комнаты с дырой, и лавина протащила меня и вымела в дыру, как клок соломы или козий помет.

Я едва успел подставить крылья. Белое зимнее небо бросилось в лицо, но тотчас провалилось назад и вниз. Вместо него на верхние веки, как сползшая шапка, надвинулась земля. В этот момент меня догнал рассвирепевший снежный поток. Я понял, что прежде он всего лишь подбрасывал меня лапой, а сейчас решил убить. Он налетел на меня, скомкал и смял. Кости превратились в крошево, жилы перекрутились и порвались. Меня закатало в снежный клубок. Снега стало так много, что для моего трупа не осталось места. Тогда я развалился на крошечные частички, рассыпался и тоже стал снегом.

Йерр

Большая Липучка слышит. Слышит — решение. Испугалась. Убежала. К себе, наверх. Эрхеас пошел наверх по стене. Эрхеас хорошо ходит по стене. Там, дома, Лассари просила его учить ее ходить по стене, да. Эрхеасу не нравятся два вкусного наверху. Сбросит вниз. Вкусное, может быть, умрет. Тогда мы — съедим.

Маленькая Липучка тоже испугалась. Тоже убежала. Вторая собака — с ней. А Эрхеас ищет вкусное. Эрхеас не слышит вкусное, как мы. Эрхеас сердит. Мы тоже пойдем. Пойдем на улицу. На всякий случай.

Убью!!!

Других слов — нету. Расплавились. Как Гора, когда плюется. Горячо и больно. Так не было раньше. Никогда не было.

Что Липучки ему сделали?

Сверху, из дырки — Большая Липучка. Не вылетела, выпала.

Эрхеас бросил лезвие-цветок. Хотел убить. Попал в пятку. Эрхеас — промазал.

Что они ему сделали?!

Эрхеас, мы здесь. Успокойся, Эрхеас.

Нет. Не слышит.

Собаки — умные. Быстро-быстро кусают Большую Липучку, Маленькая Липучка тащит. Вкусное разбежались…

Эрхеас — прыгнул. Прыгнул сверху. Не вниз-вперед, просто — вниз. Просто внизу — камни.

ЧТО ЛИПУЧКИ ЕМУ СДЕЛАЛИ?!!

Эрхеаса нет — есть Злая Гора.

Больно. Нога. И бок.

Эрхеас!

— Убью, — говорит он, — Зубами убью. Лапами убью. Догоню и убью.

И выдирает себя из щели между камнями. Снова боль. С ногой нехорошо.

Спокойно, Эрхеас.

Поймали. Успели.

Бегать нельзя. А то нога совсем испортится.

Когда Эрхеас что-то хочет, он не думает, что лечить потом — нам.

Удавлю!!! Догоню! На куски порву!

Спокойно, Эрхеас. Не надо догонять. Не надо давить. Сейчас — не надо. Потом. Догоним, удавим. Порвем. Съедим. Все будет хорошо. Не надо дергаться, бокам больно.

Вот так, Эрхеас. Они убежали. Все убежали. И мы пойдем. Пойдем к себе. К себе. И успокоимся. И полечим ногу. Полечим, да.

Альсарена Треверра

В темной пещере пролома на втором этаже возник Стуро. Он кое-как удерживал подмышками брыкающихся коз. Не сбавляя шага, выбросился в пустоту. Мокрый хлопок — развернулся черный зубчатый парус. И поплыл наискосок, на мгновение заслонив небо над головой.

Я сразу поняла, что-то с ним не так. Весь он какой-то скованный, зажатый. Словно воздух выворачивается из-под крыл. Или сами крыла не держат, подламываются.

Странно болтаясь в полете, Стуро спланировал через торчащие клыками обломки. В локте от земли выронил своих рогатых подружек, и они забарахтались в снегу, а сам протянул чуть дальше и рухнул куда-то в бурьян.

О, Господи!

Псы бросились к нему напрямик, по камням и сугробам. Тут в воздухе опять что-то прошумело, совсем рядом. Удар, сиплое рычание. Я аж подскочила.

Некромант. Хотел, видимо, догнать Стуро, но за неумением летать грохнулся вниз, прямо в россыпь торчащих обломков. Ноги, наверное, переломал. Теперь рычал и бился, энергично взметывая снег. Ничего, подождет. Остынет. Сначала — Стуро.

Я подобрала юбки и побежала, огибая непроходимый участок. Вот он, среди сухих репейников и полыни. Лицом вниз, раскинул крыла во всю их непомерную ширь. Ун гавкал и тянул его за ворот. Редда со странной яростью тяпала за пятки.

Из-за спины доносилось нечеловеческое рыканье некроманта, но я, еще не успев добежать, расслышала-таки Стуровы стенания и бормотания. Он подтянул ногу, спасаясь от Реддиных укусов, потом вторую. Потом поднялся на четвереньки, и тут я налетела на него сзади и споткнулась.

— Где? Что? Ушибся? Разбился?

— М-м-м… — мычал он, — нет, нет, нет, оставьте меня, оставьте меня, оставьте меня…

Редда не прекращала остервенелых наскакиваний. Стуро вяло шевелился, пытаясь отползти.

— Крылья собери! Крылья! Затопчут ведь! Что, сломано? Да говори же наконец, где болит?!

— Нет, нет, нет, не трогай, не трогай, не трогай…

Однако, шевелился он все бойчее — Редда старалась. Прошелся на четвереньках, волоча крыла, которые я принялась было складывать. Вырвал их из рук у меня, поднялся на ноги и побежал. Мотаясь как пьяный, кося сухостой направо и налево. Собаки гнали его вперед. С ума сойти. Ничего не понимаю.

Я оглянулась. Над некромантом уже работала Маукабра, или как там ее зовут на самом деле. Вызволяла своего неуравновешенного фаворита из каменной ловушки. Он проклинал все на свете на неизвестном человечеству языке, состоящим исключительно из рокота и свиста. А может, это хрип из пробитых насквозь легких? Но уж больно громко получается. Вернулся Ун, и, применив Реддин метод, избавил меня от сомнений, кому из больных я нужнее. Пришлось убегать, и с хорошей скоростью. На переферии зрения мелькнуло черное пятно — Ночка улепетывала в лес. Другой козы нигде не было видно.

Стуро мы нагнали не сразу. Правда, теперь он уже не бежал, а брел, как сомнамбула, по щиколотку в снегу, спотыкаясь и задевая за стволы. Редда руководила передвижением, покусывая то справа, то слева. Похоже, только благодаря ей Стуро не налетал на деревья. За ним волочился распустившийся ремешок от сапога. Следов же крови заметно не было. Я прибавила шагу.

— Стуро, радость моя, что с тобой?

Он дернулся, как испуганная лошадь, скосив дикий черный глаз. Не узнал, что ли? Выдохнул, схватился обеими руками за грудь, словно вдруг вспомнил о потере.

— А…Альса…

— Это я. Что случилось?

Он сделал шаг и упал. Я взвизгнула от страха и неожиданности. Но тут же поняла, что он просто наступил на разорванный ремешок.

— Стуро! Господи, да что же с тобой! Поднимайся!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});