В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

В 1572 г. леди Фрэнсис Кобэм, заведовавшая королевской гардеробной, женщина, к которой Елизавета все чаще обращалась за советом, потеряла место на службе королевы после того, как ее муж временно впал в немилость из-за заговора Ридольфи. Будучи лордом-губернатором Пяти портов и комендантом замка Дувр, Уильям Кобэм отвечал за сбор разведданных, слежку и досмотр подозрительного дипломатического багажа, прибывающего с континента. Однако в апреле 1571 г., когда в его руки попали письма от Ридольфи, Кобэм ничего не предпринял. По его словам, «его неблагодарный брат Томас» умолял его не показывать письма Тайному совету, «сказав, что в противном случае падет герцог Норфолк и он сам».[612] Кобэма поместили под домашний арест за халатность, а его жена лишилась места во внутренних покоях королевы.

Судя по тому, что лорд Кобэм провел под арестом всего семь месяцев, а затем королева его простила, он, возможно, действовал с одобрения своего друга Сесила, который желал, чтобы корреспонденция из Европы достигла адресата и заговор Ридольфи был разоблачен. Как бы там ни было, леди Кобэм недолго пробыла в опале. Летом 1574 г. она вернулась во внутренние покои, и ей даже вернули жалованье за пропущенные месяцы. Как 9 июня сообщал Дадли, «миле[ди] Кобэм, слава богу, снова пользуется очень большой милостью и любовью, и я думаю, вскоре окажется на прежнем месте, как недавно пообещала ее величество».[613]

Глава 24

У ее постели

В конце марта 1572 г. Елизавета, которая тогда находилась в Ричмонде, жаловалась на недолгие, но сильные боли в желудке. Некоторые считали, что королева заболела после того, как ей пришлось подписать смертный приговор герцогу Норфолку, однако, скорее всего, боли возникли из-за пищевого отравления или неудачной попытки отравить ее. Фенелон в своей депеше в Париж описал «сильные крутящие боли (torcion)» в желудке королевы, «как говорят, из-за того, что она поела рыбы», и «тяжелую, мучительную боль (douleur), от которой она страдает». Три тревожных дня и ночи Дадли, Сесил и фрейлины Елизаветы дежурили у ее постели.[614]

Как только королеве стало легче, она встала с постели. На аудиенции с французским послом она говорила о «сильной боли», которая пять дней так «мешала ей дышать и так сжимала сердце», что она решила, что ее смерть близка. Елизавета отвергла мысль о том, что причиной болей стала съеденная ею рыба, сказав, что она часто ест рыбу, но никогда с ней не было ничего подобного. Елизавета считала, что ее болезнь стала следствием беспечности; последние три или четыре года ей «так хорошо», что она «забыла о строгом режиме, предписанном ей врачами. Ей рекомендовали регулярно проводить очищение и время от времени делать небольшое кровопускание».[615]

Советники Елизаветы считали, что нелады со здоровьем вызваны происками заговорщиков-отравителей. В очередной раз заговорили о нерешенном вопросе с престолонаследием и о хрупкости королевы. Сэр Томас Смит, посланник Елизаветы во Франции, который регулярно получал сводки о состоянии ее здоровья, поблагодарил Сесила за «напоминание и изложение причин трудностей, неопределенности, беспорядка и опасности, которые воспоследовали бы, если бы в то время Господь лишил нас порядка в стране и надежды на покой».[616] 2 апреля английский агент Джон Ли писал Сесилу из Антверпена: «Итальянцы распускают слухи, будто королева очень больна и подвержена большой опасности, отчего паписты в Нидерландах весьма торжествуют и дружно желают посадить на ее место королеву Шотландии».[617]

* * *

8 мая 1572 г., меньше чем через год после предыдущих сессий, вновь созвали парламент. Обычно летние сессии устраивали раньше, до начала жары и эпидемий, однако, как объяснил в открытом обращении Бэкон, лорд – хранитель Большой печати, «дело столь срочное и столь важное, что не терпит отлагательств».[618] Далее он говорил о «великих изменах и крупных заговорах, весьма опасных для персоны ее величества и для всего состояния страны». Парламентарии должны были рассмотреть два основных вопроса: судьба Томаса Говарда, герцога Норфолка, и судьба Марии Стюарт.

Через несколько недель обе палаты приняли решение принять меры против королевы Шотландии, «ради спокойствия и сохранения ее королевского величества». В проекте постановления Марию объявляли изменницей и потому лишали ее «претензий» на престол.[619] Как и следовало ожидать, Елизавета не пожелала сразу ставить свою подпись. Она благодарила парламент за «заботу» о ее безопасности и сохранении, но вычеркнула слова «косвенно или голословно» из параграфа, в котором Марию Стюарт обвиняли в притязаниях «на корону по законам данной страны и любому другому праву».[620] В письме, которое позже отправил Сесил, явственно проступают его усталость и отчаяние: «Я не могу писать терпеливо: все, чего мы с таким трудом достигли… Я имею в виду закон, по которому королева Шотландии признается неспособной и недостойной считаться наследницей престола… Ее величество не одобрила наш проект и не согласилась с ним, но отложила его подписание до Дня Всех Святых; нетрудно догадаться, что подумают о таком исходе все остальные мудрые и добрые люди».[621]

Елизавета согласилась лишь перевести Марию в другое место с более суровыми условиями; однако жизнь одной родственницы покупалась ценой жизни другого. Елизавета наконец согласилась подписать смертный приговор герцогу Норфолку. 2 июня, в понедельник, в начале восьмого утра, Томасу Говарду отрубили голову на Тауэрском холме.[622]

* * *

Отношение Елизаветы к вопросу престолонаследия встречало все больше досады и недоверия. «Боже мой! – говорила Екатерина Медичи Томасу Смиту. – Неужели ваша государыня, королева Елизавета, не понимает, что ее жизни всегда будет угрожать опасность до тех пор, пока она не выйдет замуж? Если она выберет себе достойного мужа из хорошей семьи, кто посмеет злоумышлять против нее?» – «Мадам, – ответил Смит, – по-моему, выйдя замуж, она выбьет почву из-под ног всех, кто злоумышляет против нее. Одно дерево срубить нетрудно. Когда деревьев несколько, дело занимает больше времени. Если у нее родится ребенок, все эти дерзкие и смутьянские претензии королевы Шотландии или других, которые домогаются ее смерти, быстро замолчат». – «По-моему, ваша королева вполне может родить пятерых или шестерых детей», – заметила Екатерина. «Молю Бога хотя бы об одном!» – ответил Смит.[623]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});