Жалитвослов - Валерий Вотрин

До самолета оставалось два часа. Пора было трогаться. Страшно хотелось спать. В желудке наступило какое-то нехорошее, насильно сдерживаемое зеленым чаем затишье. За окном едва рассвело, и невыразимый голос, приближаясь откуда-то издалека, гнусил с равными промежутками: «Малякёёё!»

Джейсон Яррет стоял на берегу и смотрел, как из-за дальней речной излучины выплывает труп его врага. Он отчего-то знал совершенно точно, что это именно его враг, а не чей-то, хотя труп был пока лишь далеким неясным предметом, медленно влекшимся по течению. И так же медленно и неотвратимо, как надвигался на него этот предмет, начинающий просматриваться все яснее и яснее, накатывало на Яррета желание срочно позвонить в полицию. Но одновременно с этим какое-то непонятное чувство держало его на месте. Неужели он прожил на востоке довольно, чтобы дождаться первых своих врагов, плывущих по реке вниз лицом? Неужели у него вообще появились враги, люди хитрые и жестокие, чья ухмылка прячется под ассирийской, колечками, бородой, а коварное сердце замирает в радостном предвкушении перед ударом. И вот один такой враг плывет сейчас по течению. Как он себя ни заставлял, Яррет не мог радоваться тому, что кто-то сбросил его врага в реку за него. Кажется, это называется преднамеренное убийство. Быть замешанным в таком деле в чужой стране страшно даже с иностранным паспортом. С таким делом любая неприкосновенность хлипка. Яррет в тоске оглядывался и видел, что неподалеку и вдалеке, на берегу и в некотором от него отдалении сидят, уставясь на реку, неподвижные люди. Кто-то из них сидел на стуле, кто-то на полосатых одеялах, брошенных на землю, кто-то на помосте, возведенном прямо над водой. Кто был врозь, а кто и парами, некоторые попивали чай из пиал, а некоторые его уже допили; кто курил, а кто бросил за давностью ожидания. И эти люди заинтересованно, с некоторым одобрением и даже с плохо скрытой завистью поглядывали то на него, то на труп, потому что не исключено и такое обстоятельство, что бывает один враг на двоих, а то и сразу на многих. Похоже, ярретовского врага знали тут многие. Взгляды их были так пристальны, тело подплывало так неотвратимо, что его медленно начал пробирать тошный страх. Он мог бы разглядеть черты мертвеца, но ему было страшно разглядывать. Видно, он поступал против правил, люди стали привставать со своих мест, смотреть то на него, то на реку, несущую тело, он не хотел смотреть на реку, ему было страшно смотреть на реку, почему они так смотрят, у меня здесь нет врагов, мой сон — частная собственность, уходите, я позвоню в полицию… Против своей воли он взглянул, и вот, тело проплыло мимо него, на нем были его брюки и рубашка, и немного ниже по течению оно заплыло в редкие камыши и чуть затонуло, как намокшая коряга. Страх уже отпускал его, тело было уже нестрашным, люди были снова поглощены рекой, потому что из-за дальней речной излучины выплывал новый труп. И Яррет тоже стал вглядываться в него, как и они, хотя надо было скорей уйти, но он стоял и зачем-то смотрел, как вновь исполняется поговорка, и Восток сидит на берегу и деланно равнодушно смотрит, как ты, Запад, плывешь по реке и навсегда скрываешься за поворотом. Потом он шел, долго шел куда-то, начал куда-то подниматься, будто всплывая, и так проснулся. До самолета было два часа. «Каймок!», — квакал за окном голос. — «Каймок!»

Едучи в такси, Мурин задремал. Неоднократно уже, когда он оставлял свой дом, отправляясь в командировки, его весь день не покидало чувство, будто он что-то забыл, хотя по опыту он знал, что все, что нужно, было им с собой прихвачено, а это всего лишь неуверенность, от которой давно пора бы избавиться. Чувство было похоже на то, будто, выходя, он зацепился за косяк рукавом, и тонкая ниточка протянулась между ним и домом, становясь длиннее и длиннее, а сам он — короче и короче, точно распускающийся свитер. Он с каким-то даже интересом следил, как петля за петлей уходят в нить, а сама нить споро, как челнок, бегает по его телу, и под ней ничего не остается, пустота, надо бы вернуться домой и отцепиться от того, что держит его там, оно только мешает, какой-то неприметный крючок, и приделан как неудобно, вечно за него цепляешься. Но тебя уже уносит, вот пополз рукав, аэропорт уже недалече, Яррет хитро подмигнет, желудка уже нет, там одна пустота, подбегает к горловине, какая длинная нить, лишь бы не порвалась, а то я назад дороги не найду, клубок в горле, вот ведь как распустился, стыд и срам. На переговорах в таком виде не поприсутствуешь, поставщики начнут волноваться, Яррет потупится, какие же вы все крючкотворы, как же я от вас устал. Почему этот парень так резко тормозит, чего доброго, оборвет мне нить, связывай потом концы. До Фарзанда меня может не хватить, ничего, если терпение лопнет, смотаюсь в отпуск. Нить натянута, как струна, я ловлю ее, конец ускользает, ловлю ее, тщетно пытаюсь вновь уловить себя, других мне не надо, ловцы человеков нынче не у дел, я на себя крючок закинул, отцепите меня, отцепите…

— Господин Яррет, мы очень внимательно прочитали ваш меморандум по текущему состоянию проекта. Мы полностью согласны с вашей концепцией экспортных продаж. Согласно проведенным маркетинговым исследованиям, европейские рынки перенасыщены безоарами, завозящимися по большей части из Турции, Индии и Китая. Кроме того, имеются местные производства. По этой причине и в соответствии с вашими пожеланиями мы сократили объем готовой продукции, предполагаемой первоначально к экспорту, с шестидесяти до сорока процентов. Издержки на сбыт готовых безоаров в странах Евросоюза составляют от двух до четырех процентов от объема производства. При этом учитывается качество завозимых в Европу безоаров, в основном китайского происхождения, которое не всегда отвечает нуждам потребителей. Уже сейчас можно с уверенностью сказать, что предполагаемые к выпуску безоары смогут успешно конкурировать с китайскими и турецкими в плане цены и качества (иностранный поставщик сырья и спецдобавок иранская фирма «Парвиз Трейдинг» предоставила гарантию качества и обязалась содействовать сбыту готовой продукции на экспорт). Что касается местных продаж, то со сбытом особых трудностей не предвидится. Иранские безоары, составляющие на рынке основную долю импорта, зачастую даже не имеют соответствующей упаковки. При покупке и промышленной переработке таких безоаров возникает определенный риск. Однако собственной производственной базы у нас не имеется. Как известно, до обретения независимости республика являлась частью единого хозяйственно-экономического комплекса, где действовали установившиеся торгово-промышленные связи, и нужды в местном крупном производстве безоаров, которые завозились по заранее условленным госзаказам, не возникало. Теперь же, когда старые связи нарушились, а поставки сырья и материалов прекратились, республика испытывает острую нужду в одном из главных сырьевых компонентов — безоарах. Их импорт каждый месяц встает государству в десятки сотен долларов, тогда как мы в состоянии сами производить эту продукцию в достаточных объемах, поскольку в наличии сырьевые запасы и простаивающие производственные площади. Учитывая вышеизложенное, на базе Фарзандского мясокомбината было решено создать совместное предприятие «Безоаринвест» по выпуску высококачественных и конкурентоспособных безоаров. С этой целью учредители нового СП приняли решение взять через Государственный инвестиционный банк валютный кредит в рамках кредитной линии Международного банка аграрного развития, МБАР. Целью кредита является насыщение внутреннего рынка качественной готовой продукцией, частичное сокращение импортных ввозов, повышение экспортного потенциала области, внедрение передовых технологий по производству и переработке безоаров, отвечающих всем международным стандартам, а также социальный эффект в виде создания девяти рабочих мест. Создание нового производства позволит республике…

На подлете к Фарзанду кто-то вырыл ближнему сразу несколько глубоких воздушных ям. Проваливаясь поочередно в каждую из них, Мурин упорно глядел в иллюминатор. Сначала смотреть было особенно не на что: внизу была только степь, в которую там и сям были вделаны слепые оконца озер. Потом вдруг появилось множество дорог, разбегающихся в разных направлениях. Мурину было интересно наблюдать за дорогами, как иногда бывает интересно наблюдать в поезде метро за перебегами труб по стенам туннеля. Сама степь его не интересовала, даже раздражала: слишком часто приходилось оказываться ему там по пути в Фарзанд. С тех пор он не ездил по степи и не слушал известную песню: ему почему-то даже в городе иногда казалось, что вокруг степь да степь. Тогда он начинал тосковать. Но дороги в степи, они будили воображение. Казалось, что они резвятся, наслаждаясь степным простором. Поэтому Мурин решил, что эти дороги бегут с гор, где простора им недоставало и вообще было тяжело в прямом и в переносном выражении. Вот они, вместо того, чтобы жаться по осыпающимся уступам и проскальзывать древними навесными мостиками, и играют в степи, радуются открытому воздуху и пространству.