Азеф - Валерий Шубинский

Никто не знал, что делать: одни предлагали «ликвидировать дело», другие — ждать Савинкова или Азефа и продолжать пока наблюдения, третьи, самые горячие головы, «настаивали на как можно более быстром окончании с выслеженными уже Треповым и Булыгиным». «Самую, пожалуй, большую дезорганизацию внесло то, что начал прибывать из разных мест народ, предлагавший свои силы на активную борьбу».

Началась революция, и двери БО ломились от кандидатов в убийцы. Добровольцы являлись в самый неподходящий момент и к самым неподходящим людям — и невольно проваливали организацию. А Азеф был далеко.

Дело Азефа-террориста рушилось на глазах. А Азефа-осведомителя обошел удачливый конкурент. Трудно даже представить, насколько отлегло от сердца у властей после 17 марта. Через 12 лет были найдены расходные ведомости Петербургского охранного отделения. Оказалось, что за год работы (из которого вторые полгода он был охранке совершенно бесполезен, ибо попал у революционеров под подозрение) Татаров получил 16 100 рублей — в среднем 1300 рублей в месяц. Это было сопоставимо с жалованьем самих Трепова и Рачковского. И, считая все «премиальные», это в два раза превосходило жалованье Азефа. Не говоря уже обо всех остальных агентах охранки.

ВЕЛИКАЯ ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ВОЙНА

Сразу же скажем: победа, одержанная полицией, была пирровой.

Начались новые времена.

В 1902–1904 годах в России была одна подпольная террористическая организация. За три года она совершила три политических убийства — по одному в год: Сипягин, Богданович, Плеве. Терактов (считая неудачные попытки покушений) было не более десятка.

В 1905-м (в основном — после мартовского «Мукдена») эсерами было совершено 59 терактов. Убито более 200 человек, ранено — более 400. Из них лишь считаные занимали сколько-нибудь видный пост. В 1906 году (по уточненным данным) — 93, в 1907-м — 81. Всего 233 эпизода. Из них всего семь совершила центральная Боевая организация.

Антигосударственное насилие перестало быть монополией небольшой, хорошо отобранной и организованной группы. Оно расползалось, становилось стихийным. Это и называлось «первой русской революцией». Именно так осуществилась многолетняя мечта русских интеллигентов.

А ответом на террор революционный стал сначала террор черносотенный, потом — государственный.

Это была новая реальность. И прежнему Азефу в ней не находилось места.

Эсеры, униженные событиями января 1905 года, когда они (как и эсдеки) вынуждены были заключить соглашение с Гапоном и присоединиться к его демонстрации на его условиях, после Кровавого воскресенья уже сами возглавляли забастовочное движение кое-где в провинции — от Риги до Баку и от Пятигорска до Белостока. Рутенберг, только что официально вступивший в партию, пытался добиться от Савинкова и Швейцера помощи в организации восстания в Петербурге. Но террористы отмахнулись от него, решив, что силы столичных рабочих уже на исходе, — да и не хотелось им отвлекаться от своих дел, от выслеживания царских дядей.

Всё же они выправили фальшивый паспорт для скрывавшегося в Петербургской губернии Гапона. Однако вождь 9 января не дождался Рутенберга с паспортом: кто-то спугнул его (может быть, эсдеки, которые старались перехватить популярного беспартийного лидера и привлечь его в свои ряды). В итоге Гапон бежал из своего укрытия и переправился через границу без паспорта, с помощью контрабандистов. В Женеве он в первую очередь явился к Плеханову и объявил себя социал-демократом. Через какое-то время его «догнал» Рутенберг. Гапона, жившего у эсдека Дана, уговорили переехать к эсеру Шишко и, что называется, взяли под опеку.

Эсеры хотели использовать Гапона для «работы в деревне». А нужда в такой работе была очень велика.

Декабрьские споры о допустимости «аграрного террора» отошли в прошлое. То, чего полвека безуспешно добивались народники, пришло само собой. В январе отмечено 17 нападений крестьян на барские усадьбы, в феврале — уже 103. Задача теперь заключалась не в том, чтобы подбить мужичков на «экспроприацию», а в том, чтобы возглавить их стихийное движение. Кое-где эсерам это удалось: во многих губерниях под их руководством создавались крестьянские союзы и «братства».

Но из попыток вовлечь вождя 9 января в ПСР мало что вышло. Статус рядового члена партии не устраивал бывшего (в феврале он уже был отстранен от служения, в марте лишен сана) священника, в одночасье ставшего европейской знаменитостью. А большего предоставить ему эсеры не хотели. Между тем Гапона активно обхаживал Ленин — «чертов поп» стал частым и желанным гостем у лидера «бэков» (большевиков). Недовольный этим влиянием Рутенберг в середине февраля по новому стилю увозит Гапона в Париж. Они останавливаются у Азефа.

В Париже Гапон работал над очередными прокламациями (которые показывал Азефу и другим эсерам), встречался с французскими политиками. Рутенберг вспоминает следующий любопытный эпизод:

«… К парижскому представителю партии, Рубановичу, явился молодой человек, заявивший, что он состоит на службе в русской полиции, что раскаивается в этом и хотел бы быть полезным партии. Молодой человек предоставлял себя в полное распоряжение партии, соглашаясь чем угодно доказать свою искренность.

Гапон в это время жил в семье Азефа и однажды из своей комнаты услышал, как Азеф рассказывал об этом своей жене. Он завозился, позвал к себе Азефа, заставил пересказать себе всё и точные приметы молодого человека, так как ему казалось, что он знает его по России, видел его там в полицейских кругах. Разговорившись с Азефом, Гапон рассказал ему подробно о своем знакомстве и сношениях с Зубатовым и другими полицейскими.

Азеф передал мне этот разговор. Но я совершенно не могу восстановить его. Азеф отплевывался, как от чего-то мерзкого. „Прошлое попа“ ему претило»[161].

Азеф Гапону тоже не понравился. Он увидел, что глава БО грубо «командует» своими людьми, «а они безропотно сносят все его капризы». Гапон попытался вмешаться во внутренние дела эсеровских боевиков, совершенно его не касавшиеся, и был одернут.

Несколько недель спустя, уже в Женеве, Азеф (вместе с Черновым и Савинковым) продолжал с Гапоном переговоры о сотрудничестве, но за глаза по-прежнему признавался в своем недоверии к «попу». Между тем у «попа» уже были другие интересы. В Париже некто (скорее всего, Циллиакус или представитель Циллиакуса) передал ему деньги (японские) на организацию еще одной объединительной конференции — на сей раз только социалистических и «национально-освободительных» партий, без либералов. Конференция состоялась 20 марта (2 апреля), но толку от нее было мало: меньшевики вторично мудро бойкотировали спонсируемое японцами собрание, а представители большевиков (Ленин собственной персоной) и национальных социал-демократических организаций (Бунд и пр.) покинули зал в самом начале заседания из-за спора о мандатах. Эсерам (Чернову и Брешко-Брешковской) осталось объединяться с националистами всех наций, кроме великорусской.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});