Призраки Черного леса - Евгений Васильевич Шалашов

как ты кобылу у рыцаря украл.

— Так просто же! — оскалил цыган белоснежные зубы. — Иду я как-то по лугу, иду себе, цветы нюхаю, а тут кобыла пасется. Ну прямо-таки просит, чтобы украли. Как же ромало мимо белой кобылы пройдет? Я и украл!

— Да что ты врешь-то? — возмутился Томас, приостанавливая Кургузого. — Все не так было.

Ишь, а вчера конюх плакался — глухой, с памятью плохо. Услышал, хоть и впереди был.

— Из господской конюшни кобылу украл, — сообщил Томас. — Уж как я ее холил, лелеял, а он… Ночью пришел, словно вор! Тьфу ты — так он и есть вор! Меня господин Йорген, царствие ему небесное, арапником отходил. Рыцарь на этой кобыле должен был на турнир ехать, пришлось новую покупать.

— Правильно сделал, что отходил! — хохотнул Зарко. — Ты же вместо того, чтобы конюшню стеречь, ухажера Курдулы ловил! Скажи спасибо, что я всех лошадей не скрал.

— Ухажера-то поймал? — поинтересовался я. Весёлая жизнь была у Курдулы с Томасом, есть чего вспомнить!

— Поймал, как не поймать, — рыкнул Томас. — Когда поймал, так его отходил — вспомнить приятно! Мне хоть разорвись было — тут конокрад кобылу воровать хочет, а там хахаль, — пожаловался старик.

Зарко склонился к луке седла, с легким смешком пробормотал что-то по-цыгански. Я понял лишь одно слово — «хохавэса».

— Почему врет? — заинтересовался я.

— А врет он, что ухажера поймал! — сообщил цыган. — Ни кобылу не устерег, ни хахаля, да еще и арапника отведал.

— Зарко, а ты с тем хахалем не в доле ли был? — спросил я. — Он Томаса отвлекал, а ты в конюшню лез? А хахаль-то, он вообще был? — догадался вдруг я.

— Ты про то мужа спроси, — уклончиво предложил цыган. — Я ведь по кобылам мастак, не по бабам.

— Ах ты, сволочь! — вскипел вдруг Томас. Вытащив топор, старик повернул Кургузого на цыгана. — Да я тебя прямо щас зарублю!

— Гей! — дернул поводья Зарко, и кобыла понеслась вперед.

Томас, размахивая топором, ринулся следом.

— И-г-го! — буркнул мне Гневко. Дескать, кобылка от него никуда не денется и далеко не уйдет. Так что чего напрягаться?

Я был согласен с жеребцом. Главное, чтобы старики друг друга не убили. Но не должны. Томас, возможно, и зарубил бы обидчика, если бы догнал, но не догонит. Не потянет кургузый мерин против горячей кобылки.

Компания у меня подобралась — конюх и конокрад! Я сам виноват, что разбередил в Томасе старую обиду, но откровенно — сделал это нарочно. Пусть лучше спутники свои претензии друг другу сразу выскажут, побегают немножечко, устанут и успокоятся.

И действительно, скоро цыган и конюх сбавили скорость. Верно, догадались, что не стоит раньше времени морить коней, и мы с гнедым, не особо напрягаясь, догнали стариков. Когда гнедой поравнялся с мерином, я снял баклагу и протянул ее запыхавшемуся конюху. Прежде чем отдать, сказал:

— Топором не размахивай. Будешь махать от всей дури — мерину уши отрубишь.

— Да я это… — засмущался старик, пряча топор за пояс и принимая трясущимися руками посудину с водой.

«А ведь мое упущение! — посетовал я. — Не проверил, как старый хрыч топор повезет. Надо было проследить, чтобы чехол сшил!»

Вздохнув, как бывалый солдат при виде бестолкового новобранца, принял обратно баклагу. Забавно, но за все время пребывания в Силингии сам ни разу не пользовался флягой, зато не раз давал ее другим.

— И чего ты на цыгана накинулся? — поинтересовался я, когда Томас немного успокоился.

— Вспомнил я, — обреченно махнул рукой старый конюх. — Гадалку старую вспомнил. А только сейчас дошло, что не баба это была старая, а он сам, собственной персоной. Платок напялил, бабье платье надел, гадалкой прикинулся. Как же я его сразу-то не узнал?

— Э, гаджо, чего ты ерунду мелешь, какое платье?! — выкрикнул Зарко, подскочивший к нам откуда-то сбоку, пристраиваясь так, чтобы я закрывал его от старика.

Но оправдывался цыган неубедительно, со смешком и гримасками. И захочешь поверить, да не поверишь.

Пожалуй, не нужно иметь великого ума, чтобы сложить один и один. С таким действием даже я справлюсь.

— Не иначе, встретил наш Томас гадалку, а та ему хахаля в постели Курдулы напророчила, — предположил я.

— Вот-вот, — подтвердил конюх. — Прямо в усадьбу пришла, зараза такая. Говорит — позолоти ручку, красивый, тебе правду скажу! Ну, дал я ей полукрейцер, а она говорит — мол, сегодня ночью, красивый мой, как петух пропоет, беспокойся. Мол, попользуются твоей главной ценностью! Так я, как дурак, всю ночь с топором вокруг дома ходил, хахаля караулил. А наутро лучшей кобылы нет! Узнал я его. Не цыганка это была, а конокрад переодетый. Вон он, зубы скалит! А сам, подлец, в бабьем платье ходил!

— Эх, старик, так в чем тут моя вина? — хохотнул цыган. — Драбовкиня правду сказала — бойся за свою главную ценность. Она же не сказала, какую ценность? Сам должен решать, что дороже. Да и не в платье я был, а в шали. Не наденет рома бабью одежду.

Видя, что Томас снова начинает закипать, я решил вмешаться:

— Кобылу белую ты обратно не вернешь. Померла она давным-давно, даже костей не сыщешь. Зато узнал, что Курдулу оговорили, а это дорогого стоит. Сколько лет-то прошло с тех пор?

Томас не ответил, только сурово запыхтел в бороду, как рассерженный ежик, и я перевел взгляд на Зарко.

— Да разве я все упомню? — усмехнулся цыган. — Может, сорок, может, и все пятьдесят. Кобыл с жеребцами помню. Разбуди ночью — скажу, как воровал, кому продал! А время — зачем мне его считать? Цыгане свои годы не считают.

— Пятьдесят с лишним лет минуло, — неожиданно сказал Томас. — Даже точнее скажу — пятьдесят два. Мы с Курдулой три года уж как женаты были.

— Получается, пятьдесят пять лет? — восхищенно проговорил я. — Это какая годовщина? Пятьдесят лет со дня свадьбы — золотая, а пятьдесят пять?

— Через пару месяцев будет, — буркнул смущенный Томас. — Фрейлейн Кэйтрин вычитала, что пятьдесят пять — изумрудная свадьба. Муж на свадьбу должен жене кольцо с изумрудами подарить. Мы тогда смеялись — у нас с Курдулой и