Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

ругать Симу, он благодарит ее. Но иначе нельзя.

– Ты – лучшая, кого мне довелось когда-либо встречать, – говорит он, немного отстранив ее от себя, и смотрит прямо в ее небесно-голубые, почти прозрачные глаза. – И знаешь… мне отец дал немного денег на карманные расходы. Теперь я знаю, на что их потратить.

36 глава

На следующий день Назарий с самого утра ищет Симу, чтобы поговорить, и находит ее на кухне. Здесь и отец. Вроде бы они мило беседуют, но судя по Симиному выражению лица, ей здесь некомфортно. Она скованно сидит на стуле и смотрит в одну точку. Папаша же стоит над ней, как цербер.

– Ты живешь в каком-то своем мире, – говорит он в своей привычной надменной манере. – Почему ты не можешь вспомнить такие простые вещи? Интересно, это можно как-то вылечить?

Сима поднимает на него глаза. В них мольба и страх. Назарий подходит ближе, чтобы вмешаться в беседу, ведь для девушки воспоминания о больнице и всякой там медицине отнюдь не самые радостные. Но останавливается, сдерживая желание защитить. Ведь отец пытается наладить с ней отношения и попутно разобраться в себе. Пусть пытается, это им обоим на пользу.

– Может, ты мне расскажешь еще что-нибудь о своем детстве? – продолжает тот.

Сима думает несколько секунд, потом неуверенно кивает, делает неловкое движение рукой и опрокидывает на столе вазочку, в которой несколько дней назад лежало застарелое дешевое печенье. Только теперь там конфеты. Они высыпаются, ярким узором покрывают стол, несколько из них оказывается на полу.

Сима выглядит маленькой и беспомощной. У нее дрожат руки, когда она пытается собрать эти злосчастные конфеты. В итоге она бросается это занятие на полпути и начинает плакать.

Назарий инстинктивно делает шаг к ней, чтобы помочь, исправить неловкую ситуацию. Но останавливается, видя, как папаша сам складывает конфеты в вазу, а потом ставит ее перед девушкой. Вот так номер! Но что же Сима? Она все еще расстроена и немного отодвигается от вазы. Кажется, она боится даже дышать, чтобы ненароком опять не опрокинуть неустойчивую посудину.

– Возьми сколько хочешь, – говорит ей тот. – Возьми все!

Сима смотрит так, будто не понимает, что обращаются к ней. Папаша придвигает вазу еще ближе, а потом, видя, что она не берет, высыпает пригоршнями конфеты прямо перед ней на стол.

– Бери, – повторяет он. – Это все твое. И еще есть, я сейчас достану.

Он идет к шкафчикам.

– Нет, не надо! – надрывно просит девушка. Никак не может остановиться и плачет все сильнее, хотя ее никто не обижает.

Сима отодвигает от себя конфеты одними пальцами, стараясь почти не прикасаться к ним. Тогда отец сгребает их со стола и пытается переложить их ей в руки. Она срывается с места, зажимает рот рукой и убегает, будто ей предложили взять змею или таракана.

Назарий испытывает смешанные чувства, наблюдая со стороны за происходящим. Это все так забавно, но в то же время не ясно, почему так испугалась Сима.

Минутой позже Назарий мерит шагами холл, потом уверенно идет наверх, в Симину новую комнату.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Девушка сидит на кровати, судорожно заламывая пальцы, и молчит.

– Похоже, папаша больше не сердится на тебя, – бодрым голосом продолжает он. – Много чего изменилось. Ты можешь остаться здесь и не беспокоиться о том, что будет с тобой завтра. Но что тебя так тревожит?

Сима проводит тыльной стороной руки по лбу. Она вовсе не выглядит счастливой после его слов.

– Конфеты, в них все дело, – говорит она. – Папа тоже иногда приносил мне конфеты. Это был настоящий праздник. Он садил меня на колени и сам кормил, а потом отдавал мне фантик. Я собирала их в коробочку, чтобы сделать конфетное дерево. Папа мне часто рассказывал про него сказки, и я верила, что цветные бумажки превратятся в сладости, и у нас их будет много, чтобы папа тоже мог их кушать… он ведь всегда отказывался. Наверное, мы были небогаты. А дерево… Папа сделал для меня такое. Как сейчас его помню. Он держал меня на руках, что-то рассказывал и смеялся. А я трогала пальцами обертки. Конечно, они не превратились в конфеты, но сегодня… сегодня мне показалось, что это маленькое деревце ожило и начало плодоносить. Что мой папа где-то близко, совсем рядом, просто я не могу понять, где…

Назарий быстро подходит и берет ее за плечи.

– Послушай, ничего страшного не произошло, – говорит он. – Ты зря волнуешься. Просто отцу стало стыдно, что он к тебе плохо относился, и теперь все будет по-другому, вот увидишь.

Сима качает головой.

– Я не могу, понимаешь, не могу взять у него этих конфет. Я знаю, он будет снова их предлагать. И еще много всего.

– Это еще почему? – удивляется Назарий. – Ты мне никогда не казалась гордой.

– Потому что это напоминает мне о моем отце, – говорит она, и ее глаза снова наполняются слезами. – Будто я его предаю.

Назарий отпускает ее и подходит к окну. А ведь уже была подобная ситуация. Сима как будто нарочно портит его планы.

Совсем недавно папаша повел ее на чердак, чтобы показать старые вещи. Назарий увязался за ними. Он не упускал возможность быть в таких моментах рядом, чтобы слышать все разговоры и видеть, как развиваются их отношения.

На чердаке папаша открыл громоздкую цветную коробку, похожую на сундук, и вытащил из нее запыленные толстые альбомы со старыми фотографиями.

Он из кожи вон лез, показывая ей снимки и рассказывая одну историю за другой. В основном это были семейные фото, где непременно присутствовала Сара – пухленькая кудрявая девочка с черными озорными глазенками. Назарий хорошо помнил ее. Это был пышущий здоровьем подвижный ребенок, которому не сиделось на месте. Малышка то и дело придумывала забавы и наслаждалась жизнью.

Сара не замечала натянутых отношений между родителями. Не печалилась из-за бесконечной грусти в глазах матери. Назарий был уверен, что, если бы она осталась в живых, то выросла бы поверхностной и несколько легкомысленной девушкой, радующей окружающих своим заливистым смехом, миловидным лицом и умением завоевывать любовь. И ее вряд ли бы беспокоили такие мелочи, как чья-то жизнь, висящая на волоске.

Назарий все глядел на миниатюрное создание, стоящее рядом с отцом. Сима даже и близко не была похожа на Сару. Сквозь чердачное полукруглое окошко пробивался свет, бросая на нее блики и делая ее бледную кожу почти прозрачной. Ее взгляд порой отрывался от фотоальбома и рассеянно направлялся вглубь себя. Она не переставала думать о