На восходе луны - Татьяна Туринская

— Она не хуже, — устало ответила Марина. — Она ничуть не хуже, она, напротив, самый замечательный ребенок в мире. Но она от Наташиного весьма существенно отличается: аж девяносто девятью процентами. Все, Антоша, я устала, давай закончим беспредметный спор.

— Беспредметный?!! — удивленно воскликнул Антон.

— Да, беспредметный, — убежденно ответила Марина. — Абсолютно беспредметный. Потому что нельзя обсуждать то, что обсуждению не подлежит. Нельзя забирать мужа у беременной жены, как нельзя забирать отца у еще не рожденного сына, и нет ни малейшей необходимости объяснять почему. Потому что 'нельзя', и точка! А поэтому, повторяю, я отвечаю 'Нет'! Все, Антоша, прощай. Желаю счастья.

И, словно подводя черту под их разговором, к ним подлетела счастливая Аришка, аккуратно держа за деревянную палочку эскимо в шоколаде.

Но не хотели какие-то высшие силы помочь Марине смириться с неласковою судьбою, устроили вдруг бунт на корабле. Ведь как иначе объяснить, что, не успела еще Марина привыкнуть к жизни в родном доме, не прошло и двух недель после разрыва с Каламухиным, как раздался в телефонной трубке до боли знакомый голос:

— Ну и добрый вечер!

Маринино сердце заколотилось часто-часто, а потом вдруг замерло. Пальцы свело судорогой, и казалось, телефонная трубка теперь навсегда останется в ее руке. Язык не повиновался.

— Алло! Ну же добрый вечер! — возмутилась трубка.

Голос был требователен, нагл и даже чуточку возмущен. О да, он всегда так говорил, он всегда здоровался именно так, уверенный в том, что его звонку непременно обрадуются. Больше того, в его голосе всегда сквозила легкая снисходительность, словно одним только фактом звонка он делал ей немыслимую услугу. Но от этого наглого, даже несколько хамского голоса почему-то так сладко заныло где-то 'под ложечкой'…

Марине хотелось кричать от восторга, обнародовать несусветную свою радость перед всем миром. Душа пела: ах, как же вовремя я ушла от Каламухина! Ведь, останься она с ним, смирись в очередной раз и с его маразматической мамашей, и с самим Витольдом, она бы пропустила этот наисчастливейший миг в ее жизни. Он вспомнил ее, он позвонил!

Однако разум тут же остудил ее восторг. Позвонил. И что? Можно подумать, он изменился за прошедшие шесть лет. Нет, такие, как Андрюша, не меняются, никогда не меняются. Иначе Потураев не был бы Потураевым. Тогда к чему эта радость? Разве для нее есть повод? Ни малейшего. Он просто в очередной раз решил удостовериться в том, что Марина у него в кармане, что никогда никуда от него не денется, что всегда, до последнего вздоха готова будет в любое мгновение мчаться к нему по первому же зову, по едва уловимому движению его пальца. А потом… А потом все будет как всегда — минутная радость и многолетняя боль. Вечная боль…

Нет, хватит! Хватит! Она теперь не одна, она больше не имеет права так бездумно бросаться в его объятия. Нет, нет, нет!!!

— Алло, — не унималась трубка. — Я не понял, со мной будут говорить или никого нет дома?!

— Возможен еще один вариант, — ожила наконец Марина. — Дома кто-то есть, но с вами упорно не желают говорить.

Ответила максимально сухо, даже холодно, а сама боялась, как бы он ни услышал, как сильно-сильно бьется ее сердце. Даже воочию представила себе, как километры телефонных проводов колышутся в унисон ее сердцу, словно дышат 'уу-у, уу-у, уу-у'…

— Ладно, перестань, — отозвался собеседник, и Марина представила, как он скривился в эту минуту. — Позвонил же, как и обещал.

— И правда, — саркастически произнесла Марина. — Ведь позвонил же! Подумаешь, через каких-то шесть лет, но ведь все-таки позвонил!

— Ой, ну ладно, чего ты придираешься! Ну занят был, ты же знаешь, я человек занятой.

— Вот и иди занимайся делами, — сухо парировала Марина. — А у меня свои дела имеются, свои планы. И для тебя в них место не предусмотрено. Всего хорошего.

Трубка легла на рычаг телефона, а Марина никак не могла успокоиться. Привалилась к стене, сердце стучало так, что казалось, грудь не удержит его внутри и оно вот-вот пойдет на взлет. Ноги почему-то дрожали от слабости, а к глазам немедленно подобрались предательские слезы.

Что она наделала?! Всего-навсего — собственноручно отказалась от счастья. И пусть это был бы всего лишь еще один миг, краткое мгновение в бесконечности жизни, но это было бы еще одно мгновение выпавшего на ее долю счастья. А она сама от него отказалась!

Телефон вновь запиликал. Марина пыталась игнорировать его назойливую мелодию, не уверенная в том, что ей хватит сил доиграть роль холодной недоступной женщины до конца. А телефон все звонил и звонил…

— Маринка, ты где? Возьми же наконец трубку, ты же знаешь, мне тяжело вставать, — донесся недовольный материн голос из спальни.

Ну вот и решилась Маринкина судьба. Даже если бы она и не хотела, а трубку ей взять придется хотя бы ради того, чтобы не беспокоить маму. Значит… От надежды сердце забилось еще чаще. Подождав еще несколько невыносимо долгих секунд, Марина все-таки сняла трубку.

— Ты же знаешь, как я ненавижу, когда ты бросаешь трубку! Что за нахальство? Ты где воспитывалась?!

— Что надо? — Марина не хотела грубить, все ее естество в эту минуту хотело петь и шептать в трубку 'Андрюшенька', но то ли разум опять вмешался, то ли противоречивость характера, настрадавшегося от мужчин, но голос ее прозвучал нарочито грубо. — Если бросила трубку, значит, не имею ни малейшего желания с тобой говорить. И нечего трезвонить. Гуляй, Вася.

И трубка вновь легла на свое место. Но проклятый телефон звонил снова и снова, терзая тишину и Маринкино сердце. Хотелось треснуть его об пол, но рядом вопросительно заглядывали серые глазки-озерца. И от них, от этих сдержанно-любопытных глаз, хотелось спрятаться, убежать, только бы они, эти глазоньки, ничего не спросили, не задали тот самый страшный вопрос, которого Марина ждала ежедневно на протяжении пяти лет.

Когда телефон пропиликал уже раз семь, когда мать в очередной раз пригрозила подняться с постели, Аришка таки не выдержала:

— Мам, а почему ты трубку не берешь? Там что, плохой дядя?

Господи, ну почему она такая разумная? Кто ей говорил про плохого дядю? Может, Ираида Селиверстовна успела наговорить ребенку гадостей? А может, Тореадорович постарался, пока Марина в очередной раз готовила ужин? Почему Аришка смотрит на нее, словно просвечивая душу рентгеновскими лучами?! О нет, Марина может выдержать все, что угодно, только не этот взгляд, требующий немедленного ответа!

— Алло! Что тебе еще непонятно? Каким языком тебе еще сказать, что твоим звонкам здесь не рады?! Что еще ты хочешь от меня услышать?! — На сей раз Марина не притворялась, она действительно ненавидела Потураева в эту минуту, ведь своими звонками он разбередил не только ее душу, но и — самое страшное — Аришкину. А Аришку Марина никогда и никому не даст в обиду. Никому, даже родному отцу.