Последнее желание гейши - Ольга Володарская

– Но если она на самом деле к вам редко ходит, так что ж ты шляешься? Мог бы уважить тещу…

– Два раза в неделю, это, по-твоему, редко? – насупился Леха. – Главное, зачем: как придет, сразу к телеку садится? Она дома, что ли, посмотреть его не может?

– Вдруг у нее свой сломан…

– Я тоже так думал, поэтому купил ей на день рождения телек «Шарп» и дециметровую антенну. Две недели ее не видел… А на третью приперлась!

– На следующий день рождения подари ей спутниковую тарелку.

– Хорошая мысль, – буркнул Леха, поднимаясь с табурета. – Ладно, пошел я. Мои мегеры без меня, наверное, извелись все – погрызть некого!

– Ну давай, до завтра.

– Да, пока!

Проводив Леху до двери, Митрофан вернулся в кухню. Вымыл посуду – чего никогда до этого не делал. Затем протер плиту, стол, подоконник, что тоже не входило в число его обязанностей – так повелось, что всю домашнюю работу в семье Голушко выполнял отец. Митя только мусор выкидывал и половики тряс, иногда красил окна (у Василия от запаха краски кружилась голова), менял лампочки, ходил в подвал за картошкой, к остальным же делам отец сына не допускал, говорил, что после него приходится перемывать тарелки и перестирывать белье…

Митрофан осмотрел кухню пристальным взором, пытаясь найти еще один участок для уборки, но, как назло, все сверкало чистотой, даже окно. Значит, придется возвращаться в комнату – не сидеть же тут до прихода отца… Или посидеть? Не до ночи же тот будет блондить!

«Трус, – тут же укорил себя Митрофан. – Жалкая ничтожная личность! Бабы испугался…»

Устыдившись своей трусости, Голушко решительно вышел из кухни. Тоже выдумал, робеть перед маленькой шлюшкой! Бандюков с пушками никогда не боялся, а тут нате вам, какой-то пигалицы испужался!

Когда он вошел в комнату, «пигалица» сидела на диване и смотрела телевизор. Показывали фильм «Место встречи изменить нельзя».

Митрофан опустился в самое дальнее от дивана кресло, уставился в голубой экран. Он понимал, что надо что-то сказать, но решительно не знал, что именно. Поговорить о погоде, о ценах на бензин? Рассказать милицейскую байку, пошлый анекдот, сказку про белого бычка? Поинтересоваться самочувствием, настроением, планами на будущее? Черт, черт, черт, все не то!

– Хотите есть? – выпалил Митрофан, устав ломать голову.

– Нет, спасибо…

Ну почему она не сказала «да»? Тогда не пришлось бы Митрофану думать над вторым вопросом, он просто пошел бы на кухню, поставил на газ кастрюлю с супом, красиво нарезал хлеб, выложил майонез в пиалу, достал серебряную ложку, салфетки, перечницу… Потом перелил щи в глубокую тарелку, поставил ее на поднос, затем расставил бы на нем пиалку, перечницу, солонку, положил салфетку, на нее вилку… О! Как много времени это могло занять! Полчаса – не меньше! А там, глядишь, и Базиль бы вернулся…

– Может, чаю? – уже ни на что не надеясь, спросил Митрофан.

– С удовольствием, – ответила она, оторвавшись от экрана.

Слава тебе господи! Хоть от этого не отказалась!

– Я сейчас организую, – с нескрываемой радостью воскликнул Голушко. – Айн момент…

На самом деле чай он собирался готовить не меньше четверти часа. Кипятить воду, мыть заварной чайник, перекладывать варенье из полупорционной суповой тарелки в «розетку», красиво укладывать на тарелке крекеры… Пожалуй, эти манипуляции могут занять даже двадцать минут!

Он только успел ополоснуть чайник, когда гостья (хоть и званная, но в сто раз хуже татарина!) появилась на пороге кухни со словами:

– Вам помочь?

– Нет, я справлюсь… А вы кино смотрите…

– Там реклама началась, а я ее не люблю…

– Я тоже, – болтнул Митрофан, но тут же замолк – побоявшись, что мамзель расценит его «я тоже», как приглашение к дружеской беседе, к которой он пока был морально не готов.

– Можно, я сяду? – спросила она и, не дождавшись ответа, уселась на табурет.

– Садитесь, – запоздало разрешил Митрофан. – Вы чай с чем пьете?

– С чем угодно. С конфетами, например…

– У нас их нет, – радостно сообщил он, – но я могу сходить за ними в магазин…

– Не стоит беспокоиться… Варенье я тоже люблю, – она указала глазами на тарелку с вишневым вареньем.

– Хорошо, – согласился Голушко, сопроводив свое согласие тяжким вздохом. – Только это уже засахарилось… Я с балкона новую банку принесу…

– Валяйте.

Митрофан кинулся вон из кухни.

– Здесь тоже есть выход на лоджию, – услышал он насмешливый голос за спиной.

– Эта дверь забаррикадирована с той стороны, – выкрутился он. – Старой тумбочкой… Не пройдешь!

Пробормотав сию глупость, Голушко отправился на балкон окружным путем – через комнату. Там он долго гремел банками с краской, изображая поиски, хотя испокон веку варенье в их доме стояло на одном и том же месте: в той самой тумбочке, которая якобы перегораживала выход на лоджию.

Когда он вернулся в кухню, обнимая банку с вареньем, Марго протирала стол посудным полотенцем.

– Вы что делаете? Зачем? Это же…

– Старая футболка.

– Нет, это полотенце!

– Полотенец с рукавами не бывает… – Она взяла из его рук банку, поставила ее в мойку и тоже протерла. – У вас в шифоньере лежит целый рулон «вафельного» материала. Завтра я сошью вам новые полотенца… Кстати, – она подошла к подоконнику, провела пальцем по его поверхности. – Стол и прочие поверхности не надо протирать жирной губкой для посуды… – Марго обернулась, посмотрела ему прямо в глаза. – И разговаривать со мной, если не хотите…

– Не понял…

– Вы торчали в кухне полчаса, лишь бы не входить в комнату, где сидела я… Терли стол, подоконник, хотя раньше этого не делали…

– С чего вы взяли?

– Я вижу, – она продемонстрировала ему жирный палец.

– Да вам с такой наблюдательностью в милиции надо работать, – после паузы проворчал Митрофан. – Вы, девушка, выбрали не ту профессию…

– Чем вам не нравится моя профессия? Она, говорят, древнее вашей…

– Вот поэтому и не нравится… – Он посмотрел на нее в упор. – Противно осознавать, что похоть родилась раньше справедливости.

– Не смешите, Митрофан Васильевич, с каких это пор милиция стала бороться за справедливость? С сегодняшнего утра?

– Так было всегда…

– То есть вы хотите сказать, что если рубоповец, например, берет взятки, а омоновец лупит мелкого хулигана дубинкой, то все это делается во имя справедливости?

– Почему все зациклились на взяточниках и драчунах? Дались вам эти «оборотни в погонах»! В милиции работают разные люди: есть честные, порядочные, а есть козлы!

– Вот-вот!

– Вы, Маргарита Андреевна, так сильно не любите милицию? – раздраженно спросил Митрофан.

– Я не люблю ментов. – Она отвернулась к мойке, чтобы вымыть руки. – Так что наша неприязнь взаимна…

Пока она плескалась, Митрофан сверлил взглядом ее худенькую спину. Его задели ее слова, его задело ее отношение, задели ее спокойствие и уверенность… А еще красота. Отец был прав – таких лиц сейчас нет. Женщины с подобными глазами, губами, скулами вымерли несколько веков назад, либо ушли в другое измерение вместе с атлантами и племенем майя. Или они никогда не жили в нашем мире, а прилетели из страны эльфов, чтобы художники эпохи Возрождения поняли, что такое красота, и запечатлели ее на своих полотнах… Оказывается, Митрофан ошибался – они не вымерли. И они настоящие. Только теперь такие женщины не служат музами художникам, они работают проститутками в элитных борделях и терпеть не могут милицию…

– Чайник закипел, – как ни в чем не бывало сказала Марго, закончив мыть руки. – Заварите?

– Да, конечно… – Голушко засыпал заварку в чайник, залил ее кипятком. – Сейчас настоится…

Он сел за стол напротив Марго, подпер кулаками щеки и отвернулся к окну. Первым заговаривать он не собирался, но если она задаст вопрос, он, так и быть, ответит…

– Я все хотела спросить… – не заставила себя ждать Марго. – Вы с отцом живете одни?

– Одни.

– Ни у вас, ни у него нет жены?

– Нет

– А куда они делись?

– Я развелся почти семь лет назад, а отец закоренелый холостяк…

– А ваша мама, она не была его женой?

– Нет. Она была проституткой, с которой он время от времени спал. – Митрофан оторвал взгляд от окна и в упор посмотрел на Марго. – Она забеременела от него, родила меня и подбросила Базилю…

– Как подбросила? Почему?

– Потому что маленький ребенок мешал ей развратничать. – Он цинично улыбнулся. – Она спихнула меня отцу, когда мне едва исполнилось два месяца… С тех пор ни Базиль, ни я ее не видели.

– Теперь мне понятно, почему вы не любите проституток, – тихо сказала Марго. – Но ответьте мне: если б ваша мать была, например, скрипачкой, вы бы так же горячо ненавидели всех музыкантш?

– Нет.

– Я так и думала…

– Только проститутка способна на такое, – горячо начал Митрофан, но Марго его перебила: