Пойдем играть к Адамсам - Джонсон Мендал У.

Синди вернулась под навес.

– Что происходит?

– Ничего, – ответила Дайана, успокаивая и ее и себя. – Все хорошо. Залезай.

Четверо детей поехали в заднем отсеке фургона, рядом с Барбарой, а Дайана села за руль.

Вставив ключ в замок зажигания, она нажала на педаль газа, как делала это на семейном «Шевроле», повернула ключ и завела мотор. Автомобиль ожил: вспыхнули и погасли фары, заурчал кондиционер. Можно было ехать.

– Она в порядке?

– Поторопись, – сказал Джон. – Дождь…

С жестким выражением лица, как у человека, сдающего экзамен по вождению, Дайана включила заднюю передачу, отпустила ручной тормоз, нажала на педаль газа и тронулась с места. Машина выехала на подъездную дорожку, пару раз качнулась, а затем свернула на тропинку, ведущую к домику прислуги. Здесь Дайана остановилась.

– Я не смогу проехать к дому, как думала. Тропинка слишком узкая. Будет заметно.

– Давайте отнесем ее.

– Перетащим.

– Да как угодно, только, ради бога, пойдемте уже. – Джон снова посмотрел вверх.

– А если нас кто-нибудь увидит?

– Кто здесь нас увидит?

– Сейчас уже слишком поздно.

Все выгрузились из машины.

Барбара почти пришла в себя и слышала их разговор. Казалось, она все поняла. Ее глаза говорили, что ей известно, для чего она здесь.

– Пожалуйста… – простонала она. Голос у нее был измученный, протяжный, умоляющий.

– Заткните ей рот, – подойдя, сказала Дайана. – Быстрее.

Барбаре снова вложили кляп. Это было несложно; она не сопротивлялась. Новая тряпка заменила старую, свежий скотч заклеил губы.

– Может, пусть идет сама?

– Нет.

Вздох. Всеобщим усилием они вытащили ее на опущенный задний борт и усадили. Затем впятером схватили ее за руки и потащили по тропинке к домику прислуги. Ее босые пятки оставляли за собой две параллельные дорожки.

У двери в здание ее перекинули через обломанный и прогнивший порог в крохотный серый коридор и уронили. Хотя была еще середина дня, с запада надвигались тучи, и солнце преждевременно исчезало в темно-синей дымке. В доме было непривычно темно для этого времени суток и, как ни странно, прохладно.

– Куда?

– Наверх, – твердо сказал Бобби.

– О боже, нет.

– Внизу в окна все видно. Послушай, Джон, ты сам мог бы залезть в любое из них, если б захотел. И ты знаешь это.

Джон молчал.

– Если мне придется сторожить ее, я хочу, чтобы она находилась наверху. Тогда остается следить только за лестницей.

– Тебе не обязательно сидеть здесь всю ночь в одиночестве.

– Если ты хочешь покараулить ее, то…

Джон ссутулился, но характер его противления изменился. Упрямство сменилось неохотным сомнением, а затем согласием.

– Бобби прав, – сказала Дайана. Она устала, как и все остальные.

– Ага. Ладно.

Не говоря больше ни слова, они снова взяли Барбару за руки и стали поднимать по крутой скрипучей лестнице на второй этаж. Она все еще сопротивлялась, но уже не так активно. Тем не менее, по пути им пришлось останавливаться, чтобы перевести дух. Добравшись до вершины лестницы, они были готовы свалиться с ног.

– В какую комнату?

– Думаю, в любую, – сказал Джон.

– Нет, – возразил Бобби. – Вот в эту.

Все посмотрели на него.

– Гроза идет с той стороны, – вздохнул он. – Эта комната будет самой сухой.

Несмотря на дневное время суток, становилось довольно темно. Верхние комнаты заливал медно-красный свет. На чердаке скреблись какие-то мелкие животные – крысы или белки.

– Ладно.

Теперь, когда работа была почти выполнена, члены Свободной Пятерки подняли Барбару и потащили с новой силой (а та, поняв, что проиграла, будто обмякла). Они отнесли ее в самую защищенную часть юго-восточной комнаты и почему-то почти бережно положили на пол. Сделано. Дети с облегчением выпрямились.

– Нужно отогнать машину обратно к дому и протереть ее.

– Внутри тоже.

– Нарвите травы и сотрите следы, – сказала Дайана.

– И подметите тропинку!

– Можем оставить это на завтра. Мы же еще вернемся, – сказал Бобби.

– Что насчет нее?

– Она не сможет сбежать, – хихикнула Синди.

Это казалось достаточно очевидным. Барбара лежала, упираясь плечами и грудью в потрескавшийся, некогда покрытый линолеумом пол, зад приподнят, ноги согнуты в коленях. Она была довольно плотно обмотана веревкой, но дети все равно не были уверены, что она не попытается сбежать. Теперь, когда она знала об их планах, они не могли рисковать.

– Возможно… – Бобби нахмурился.

В конце концов они положили ее на живот, согнули ей ноги и привязали лодыжки к запястьям. Сейчас она не могла ни шевелиться, ни издавать какие-либо звуки.

– Этого должно быть достаточно, пока Бобби не вернется.

Ч

лены Свободной Пятерки принялись максимально быстро уничтожать следы своих перемещений. Дайана села за руль фургона и отогнала его обратно к главному зданию. Затем вместе с Синди и Полом тщательно протерла его. Не было никаких признаков того, что им когда-либо пользовались или что в нем когда-либо находилась Барбара. Джон и Бобби подметали тропу с помощью веток, избавляясь от автомобильных следов.

Наступили сумерки, хоть и было еще рано. В далеком небе просматривались классические признаки грозы.

На западе висела непроницаемая сине-черная пелена. Солнце исчезло. Издали надвигались маленькие, напоминающие грязную мыльную пену облачка – предвестники бури. Дети не могли решить, что делать дальше. В графике Дайаны было еще много дел, но…

– Нам лучше разделиться, – сказал Джон. – Скоро поднимется ветер.

– Ага. – Теперь, когда Барбара была в домике прислуги одна, Бобби не хотел, чтобы они уходили. Но, как говорится, чему быть, того не миновать.

– Я еще сегодня вернусь, – сказал Джон, – хотя, возможно, это будет поздно.

– Что насчет Синди?

– Я позабочусь о ней. – Дайана, хладнокровная и вежливая, насколько это было возможно (какая замечательная дочь!) позвонила домой и попросила для Синди разрешения переночевать. Потратив минимум времени на любезности, она вытерла девочке лицо, расчесала ей волосы – шесть движений в сторону, – бросила кое-какие вещи в одну из сумок доктора Адамса и приготовилась уходить. Джон, Пол и Бобби ждали на улице, ковыряя носками ботинок пыль и с тревогой глядя на небо.

– Готовы?

– Да. – Дайана и Синди вышли из кухни и спустились по ступенькам.

– Тогда давайте, руки в ноги, – сказал Джон.

Четыре члена Свободной Пятерки рванули рысью вдоль огорода, пересекли поле и вышли к деревьям, растущим вдоль ручья Оук-Крик. Оставшийся один Бобби посмотрел им вслед, вздохнул, расправил худые плечи и вошел в дом.

Без детей и притягательного присутствия Барбары комнаты казались непривычно тихими и пустыми. Слышно было лишь звуки работы электроприборов – холодильника, кухонных часов и кондиционера. Молчали даже цикады за окном. И, конечно же, издали доносились раскаты грома.

Бобби было очень жаль себя, грустно и одиноко.

Одиночество было довольно очевидным, и оно продлится как минимум до полуночи. Бобби был не слишком оптимистичен; полночь – это самое раннее, когда он увидит Джона, если вообще увидит.

Саможаление было не менее очевидным. Он проделал большую часть работы и все время рисковал, а они просто развлекались. Теперь ему досталась самая худшая обязанность. Несколько часов ему придется находиться наедине с пленницей, а где-то поблизости бродит Сборщик, погода отвратительная, и все такое.

С грустью было сложнее; он не мог бы объяснить это чувство, поскольку в нем было слишком много острых углов. Когда он пытался думать об этом – а он пытался, – все становилось расплывчатым и непонятным.

Вместо того чтобы, например, почувствовать облегчение от того, что все это приключение вот-вот закончится, он испытывал сожаление, скорее даже содрогался от самой мысли об этом. Как и у любого другого члена Свободной Пятерки, с Барбарой у него сложились личные – хотя и известные только ему самому – отношения, которыми он очень дорожил. После ее изначального пленения, после того как страх перед ее побегом прошел, Бобби начал уделять ей все больше и больше внимания. Хотя он не испытывал к ней истинного плотского желания, которое вполне мог реализовать, – на самом деле его застенчивость перед ней оставалась почти непреодолимой, – все же он был не настолько зелен, чтобы не смотреть на нее и не восхищаться ею. Барбара была очень красивой. И обладала прекрасной фигурой. Поскольку это был его первый опыт, Барбара одновременно устанавливала стандарты и соответствовала им. Как и Пол, Бобби имел некоторое представление о женском теле – все-таки жил в семье врача, – и ему нравились молодость, гибкость и легкая незрелость девушки, несмотря на многочисленные синяки, портящие ее сейчас. Поражало ее изящество даже в самых трудных ситуациях, ее непохожесть на него и всех остальных. Ее голос, ее слова, хотя ей не разрешалось много говорить, завораживали. Если он и желал чего-то, так это того, чтобы ему можно было держать ее здесь долго-долго – как дикого олененка или лисицу, дрессировать и приручать – до тех пор, пока она не сможет выбегать на свободу без поводка и возвращаться к нему по первому же зову.