Горбун лорда Кромвеля - К. Сэнсом

– Хвала небесам, у нас есть непромокаемые боты, – провозгласил Марк.

– Да, они еще сослужат нам добрую службу. Когда снег растает, все вокруг превратится в грязное месиво.

– Если только снег вообще когда-нибудь растает. Брести по заснеженной дороге было нелегко, и прошло не меньше часа, прежде чем мы оказались на окраине Скарнси. В пути мы почти не разговаривали, ибо настроение у обоих было довольно мрачное. На улицах города нам не встретилось ни души; в ярком солнечном свете особенно бросалось в глаза, что большинство домов пребывает в плачевном состоянии.

– Нам нужна Уэстгейт-стрит, – сказал я, когда мы оказались на главной площади.

На причале лежала вверх дном небольшая лодка, и какой-то чиновник в черном сюртуке осматривал сваленные рядом кипы ткани, в то время как двое горожан стояли поодаль, переминаясь от холода с ноги на ногу. В устье канала, ведущего через болота, стояло на якоре большое судно.

– Судя по всему, это контрабандисты, которые попались таможеннику, – заметил Марк.

– Да. Наверняка они пытались переправить во Францию шерсть.

Мы свернули на улицу, застроенную новыми домами, явно принадлежавшими состоятельным горожанам. На дверях самого большого дома красовался герб города. Я постучал, и дверь открыл хорошо одетый слуга, подтвердивший, что это дом мирового судьи Копингера. Он провел нас в прекрасно обставленную гостиную, где стояли резные кресла, обитые бархатом, а в буфете поблескивала золотая посуда.

– Мировой судья неплохо устроился, – пробормотал себе под нос Марк.

– Неплохо, – кивнул я и подошел к висевшему на стене портрету светловолосого человека с широкой окладистой бородой и суровым взглядом. – Отличная работа. Судя по заднику, портрет писался в этой комнате.

– Значит, судья богат и… – начал Марк и осекся, так как дверь распахнулась и человек, изображенный на портрете, предстал перед нами в оригинале.

То был высокий дородный мужчина лет сорока, в коричневой накидке, отороченной соболем. Взгляд его показался мне еще более суровым и жестким, чем на портрете. Подойдя ко мне, мировой судья крепко пожал мне руку.

– Господин Шардлейк, для меня большая честь познакомиться с вами. Я Гилберт Копингер, здешний мировой судья и верный слуга лорда Кромвеля. Я знал несчастного господина Синглтона. Слава Богу, вы прибыли сюда, чтобы расследовать это злодейское убийство. Я всегда считал, что здешний монастырь является притоном разврата и ереси.

– Да, прямодушие и откровенность отнюдь не характерны для его обитателей, – произнес я и указал на Марка. – Позвольте представить моего помощника, господина Марка Поэра.

Мировой судья холодно кивнул.

– Пройдемте в мой кабинет, – предложил он. – Думаю, вы не откажетесь что-нибудь выпить? Сам дьявол послал нам эту стужу. Надеюсь, в монастыре вы не страдаете от холода?

– Все помещения в монастыре хорошо отапливаются.

– О, в этом я не сомневаюсь, сэр. Монахи не привыкли ни в чем себе отказывать.

Мировой судья провел нас в уютную комнату, из окон которой открывался вид на улицу, и убрал бумаги со стоявших у очага стульев.

– Позвольте мне налить вам обоим вина. Простите за беспорядок, но я недавно получил из Лондона целую кучу бумаг… – Он испустил тяжкий вздох. – К тому же я должен отправлять лорду Кромвелю сообщения обо всех случаях проявления неблагонадежности и об изменнических разговорах. К счастью, в Скарнси таких случаев немного. Правда, бывает, мои осведомители сами выдумывают крамольные разговоры, и мне приходится вести следствие, основанное на пустых домыслах. Что ж, по крайней мере, это учит людей осмотрительности.

– Мне известно, сколь приятно лорду Кромвелю сознание того, что здесь, в центральных графствах, у него есть надежные люди, подобные вам, – с пафосом изрек я.

Копингер кивнул, явно польщенный моими словами. Я отхлебнул вина.

– Превосходное вино, сэр, благодарю вас. Но перейдем к делу, ибо время не терпит. Я хотел бы получить у вас некоторые сведения.

– Сэр, я готов оказать вам любую помощь. Убийство господина Синглтона – это оскорбление, нанесенное самому королю. Столь тяжкое преступление вопиет о возмездии.

Вырвавшись наконец из вражеского стана, я, казалось бы, должен был наслаждаться обществом своего единомышленника, убежденного сторонника реформ, однако, признаюсь, Копингер не вызывал у меня особой симпатии. Я знал, что должность мирового судьи и в самом деле сопряжена с многочисленными и весьма хлопотными обязанностями; но мне было известно также и то, что в большинстве своем судьи умеют обернуть эти обязанности к собственной выгоде. Как видно, даже в таком бедном городишке, как Скарнси, возможностей у мирового судьи было немало, и роскошь, которой окружил себя Копингер, являлась тому лучшим подтверждением. По моему разумению, богатство, к тому же выставляемое напоказ, служит плохим обрамлением для набожности и благочестия. Но следовало признать, что с недавнего времени в Англии появилась новая порода людей, подобных Копингеру.

– Скажите мне прежде всего, как относятся к монахам в городе? – спросил я.

– Горожане не испытывают к ним приязни и считают паразитами, – незамедлительно ответил Копингер. – Они ничего не делают для Скарнси, появляются в городе лишь в случае необходимости и отличаются дьявольской надменностью. Милостыня, которую они раздают, ничтожна, причем беднякам приходится самим отправляться в монастырь, чтобы получить эти жалкие гроши. Так что основной груз помощи неимущим лежит на плечах налогоплательщиков.

– Насколько я понял, монахи владеют монополией на пивоварение.

– Да, и свое пиво они продают по грабительски высоким ценам. К тому же их пиво – отвратительное пойло. Представьте себе, в пивоварне у них живут куры, так что в пиво попадает куриный помет.

– Да, я видел это собственными глазами. Несомненно, куриный помет не слишком улучшает вкус нива.

– А никакого другого пива в городе просто не купишь, потому что никто больше не имеет права его продавать! – воскликнул судья, горестно разведя руками. – Из своих земельных владений монахи тоже стараются получить как можно больше выгоды. Любой здешний арендатор подтвердит вам, что с монахами лучше не иметь дела. С тех пор как казначеем стал брат Эдвиг, стало еще хуже. Подобного стяжателя свет не видывал. Он даже из блохи попытается выдавить жир.

– Да, у меня тоже создалось впечатление, что брат Эдвиг своего не упустит. Кстати, о финансовых делах монастыря. Насколько мне известно, вы сообщили лорду Кромвелю, что монастырь распродает свои земли по заниженным ценам.

На лице мирового судьи мелькнула растерянность.

– Боюсь, сэр, я не могу сообщить вам каких-либо подробностей. До меня всего лишь дошли слухи, но стоило мне предпринять кое-какие изыскания, крупные землевладельцы насторожились и теперь тщательно скрывают свои сделки.

– О ком именно вы говорите?

– Крупнейшим здешним землевладельцем является сэр Эдвард Уэнтворт. Он близок к Сеймурам и находится в приятельских отношениях с аббатом. Они часто охотятся вместе. Среди арендаторов ходили слухи, что некоторые монастырские земли были тайно проданы ему и теперь управляющий аббата передает арендную плату сэру Эдварду. Но у меня не было возможности выяснить, насколько эти слухи соответствуют истине. – Мировой судья сердито сдвинул брови. – Земельные владения монастыря весьма обширны, сэр, и даже выходят за пределы графства. Если бы я обладал большей властью…

– Возможно, я превышаю свои полномочия, – произнес я после недолгого размышления. – Но я послан расследовать все обстоятельства, связанные со здешним монастырем, и продажа земель, несомненно, относится к числу этих обстоятельств. Вы оказали бы мне большую помощь, если бы возобновили свои изыскания. В случае необходимости вы можете использовать имя лорда Кромвеля.

– Думаю, это существенно облегчит мою задачу, – с довольной улыбкой изрек судья. – Я сделаю все, что от меня зависит.

– Благодарю вас. Эти сведения могут оказаться чрезвычайно важными. Кстати, правда ли, что сэр Эдвард доводится родственником брату Джерому, старому монаху картезианского ордена, которого я видел в монастыре?

– Да, это так. Уэнтворт и сам завзятый папист. Я слышал, что этот картезианец открыто призывает к измене и неповиновению. Будь моя воля, я давно вздернул бы его на виселице.

Это заявление привело меня в некоторое замешательство.

– Скажите, а если бы вы действительно повесили брата Джерома, как к этому отнеслись бы горожане? – осведомился я.

– Для них этот день стал бы настоящим праздником Я же сказал, в городе монахов ненавидят. Понимаете ли, Скарнси переживает сейчас далеко не лучшие времена, а благодаря монахам он стал еще беднее. Хотя, конечно, дело не только в них. Здешняя гавань настолько заболочена, что в нее не войдет и весельная шлюпка.