Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович

В Четвертой Думе Протопопов был избран товарищем председателя благодаря поддержке влиятельной партии октябристов. Занятие этого поста позволило ему войти в состав делегации, направленной Думой весной 1915 года в страны Согласия. Целью поездки депутатов было установление прямых контактов с законодательными собраниями наших западных союзников. Таким образом Протопопов возглавил группу членов Государственной думы, отправившихся за границу; одновременно руководителем депутации Государственного совета стал мой брат – член Государственного совета по выборам от земства. Как старший представитель Государственной думы Протопопов посетил все столицы наших союзников. Его чествовали во всех законодательных учреждениях, и он должен был, попеременно с моим братом, отвечать на приветствия. Разумеется, благодаря этому он приобрел известность в Западной Европе. Перед всеми, с кем ему пришлось там общаться, он выставил себя в роли, совершенно отличной от той, в которой он выступил вскоре по возвращении в Россию, в особенности – после его назначения министром внутренних дел; его действия не были тогда до конца поняты.

Протопопов не вернулся в Россию вместе с другими депутатами русского парламента, а задержался в Лондоне. Впоследствии о его тогдашних действиях и контактах распространялось множество слухов. Я не намерен повторять эти рассказы, поскольку ценность их может быть сомнительна. Инцидент, произошедший с ним во время пребывания в одной из столиц скандинавского королевства[119] при возвращении из-за границы оказал значительное влияние на его будущую судьбу.

Он приехал вместе с одним из членов делегации Государственного совета П. А. Олсуфьевым, который остановился там по личному делу. На территории нейтрального государства Протопопову пришлось встретиться в кругах дипломатов нейтральных стран с неким человеком, который, как впоследствии утверждал сам Протопопов, был германским дипломатом, но в действительности не занимал никакого дипломатического поста, хотя, несомненно, являлся агентом германского министерства иностранных дел. Протопопов попросил Олсуфьева присутствовать при встрече; тот согласился. Через некоторое время в русской печати развернулась полемика между Протопоповым и Олсуфьевым, так как оба они по-разному описывали обстоятельства этого свидания. Однако все это произошло значительно позднее, когда Протопопов, занимавший тогда пост министра внутренних дел, определенно испортил отношения и с Думой, и со своей партией. По возвращении в Петроград Протопопов утверждал, что во время упомянутой встречи он был только слушателем, но услышанное им от германского дипломата оказалось настолько интересным, что он проинформировал обо всем председателя Думы М. В. Родзянко[120].

Протопопов попросил Родзянку устроить себе аудиенцию у императора, чтобы сообщить царю, что он узнал в Стокгольме от упомянутого персонажа. Позднее утверждали, что история, якобы рассказанная ему германским дипломатом, была выдумана самим Протопоповым с единственной целью получения достаточных оснований для просьбы о царской аудиенции, а также для того, чтобы быть представленным императрице. Его настоящие мотивы в данном случае труднообъяснимы, но нет сомнения, что его первое свидание с царем оказалось отнюдь не последним[121].

Здесь не следует забывать, что Протопопов, завоевывая доверие человека, пользовался своей природной любезностью и приятными манерами. Вероятно, в данном случае это ему вполне удалось, поскольку уже спустя сравнительно короткое время русское общественное мнение было изумлено назначением Протопопова министром внутренних дел. Это, однако, был уже не первый случай, когда министров назначали из числа членов Государственной думы. Протопопов на своем новом посту заменил министра Хвостова, который также входил в состав Думы. Министром земледелия был бывший член Государственной думы граф Бобринский, позднее назначенный в Государственный совет. Однако если к подобным назначениям относились благожелательно, сказать этого о назначении Протопопова невозможно. Разногласия между ним и большей частью членов Думы были уже известны, а потому его утверждение на новом посту никак не могло улучшить, а, напротив, скорее еще более затруднило взаимоотношения правительства с Государственной думой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В первые дни моего пребывания в Ставке Верховного главнокомандующего ввиду скорого открытия новой сессии с докладом к царю прибыл председатель Государственной думы Родзянко. Члены Думы были сильно взволнованы слухами о том, что министр внутренних дел Протопопов ведет дело к роспуску Думы, чего они, естественно, опасались, поскольку такая мера могла иметь совершенно непредсказуемые последствия. Благонамеренные представители всех образованных сословий России не могли иметь двух мнений о последствиях столь решительного политического хода. Встреча Родзянки с императором ни в коей мере не подтвердила обоснованность этих опасений. Однако его величество, пригласивший Родзянку к завтраку, не оставил его обедать, хотя поезд председателя Думы отходил только поздно вечером. Поскольку во время его прежних посещений Ставки дело обстояло иначе, Родзянко посчитал это неким намеком на недовольство царя работой Думы в целом или же его собственным докладом в частности.

Личные качества М. В. Родзянки, сыгравшие выдающуюся роль в первые дни coup d'état[122], заслуживают более подробного упоминания.

Принадлежа сам к старинному знатному роду одной из малороссийских губерний, Родзянко, еще в бытность свою молодым гвардейским офицером, благодаря женитьбе на княжне Голицыной породнился со всей русской аристократией. Тем не менее, не удовлетворившись перспективами военной карьеры, он вышел в отставку и работал в земстве.

В свое время, будучи председателем губернской земской управы, стал инициатором важной газетной полемики, благодаря которой его имя стало известно всем образованным людям России. После того как по окончании первой русской революции 1905 года в России началась политическая жизнь, Родзянко стал членом наиболее многочисленной и влиятельной партии октябристов и вошел в состав Государственной думы, а Дума третьего и четвертого созывов избирала его своим председателем. В этом качестве он, без сомнения, приобрел большую популярность, но при этом можно сказать, что его влияние на работу Государственной думы проявлялось не особенно отчетливо. Его деятельность как председателя вполне удовлетворяла не только большую часть депутатов центра, но также и членов обеих крайних группировок Думы. Обладая ораторским талантом и тем качеством, которое по-французски называется un esprit d'apropos (присутствие духа), он во всех случаях знал, как достойно представить важнейший законодательный институт, председателем которого он являлся. Он видел свой долг в поддержании на высоте престижа и значения молодого парламента, в котором иногда происходили непримиримые стычки крайне левых и крайне правых партий и с которым верховные правительственные учреждения не всегда хотели считаться. Имея значительное личное состояние, Родзянко во всех жизненных ситуациях демонстрировал полную независимость, что в то время только способствовало поднятию его престижа в общественных кругах. Мое давнее знакомство с ним упрощало наши взаимоотношения и общение; для большинства же времена были малоподходящими для полной откровенности при выражении своих взглядов и суждений.

В свой черед меня посетил и министр народного просвещения граф Игнатьев, кузен нашего военного атташе в Париже. Придерживаясь определенно монархических убеждений, тем не менее в его взглядах и деятельности проявлялся значительный либерализм. Граф понимал монархизм в наилучшем смысле этого слова. Невзирая на исключительное положение, в котором находилась страна в течение трех лет войны, министр всегда находил возможности для развития высших и средних учебных заведений (университетов и гимназий), продолжая работу по их реформированию. Одновременно он оказывал помощь всей провинциальной России в организации общего начального образования. В первую очередь реформа требовала реализации программы строительства и обустройства школ на всей территории огромных сельских районов России. Только люди, знакомые с особенностями русской провинциальной жизни, могут оценить трудности, с которыми приходилось сталкиваться при выполнении этой программы, в особенности принимая во внимание весьма ограниченное время, выделенное для ее завершения. Поскольку по многим важнейшим пунктам он не был согласен с действиями Протопопова, граф Игнатьев не единожды подавал царю прошение об освобождении себя от обязанностей министра, но каждый раз уступал настоятельному желанию императора, считавшего, что он должен сохранить свой пост.