Пятое время года - Ксения Михайловна Велембовская

перехватил инициативу:

— Чувак, ты известный всей стране журналист! Корреспондент знаменитой газеты «Красный рабочий»! А жрешь, как голодный биндюжник! — Подсунув под бок подушку, Григ устроился со всеми удобствами и, подмигнув пунцовой, забившейся в уголок Надюхе, принялся подтрунивать над Борькой. — Борьк, вот тут девчонки сильно интересуются, красный рабочий — это кто? Пролетарий в день получки? С большого бодуна?

— Отвали, чувак!

— Нет, ты давай, старик, не темни! Описываешь будни советского вытрезвителя или у твоего рабочего спецодежда красная? Тогда зачем населению мозги пудрите? Назвали бы «Рабочий в красном». Мы б догадались, что газетенка про клоунов.

Надюха, которая в первый раз в жизни пила такой крепкий напиток, как портвейн, и с полстакана моментально закосела, давай хохотать:

— Ха-ха-ха!.. Почему про клоунов? А может, про Деда Мороза?.. Гриш, а если рабочий в синем, тогда кто?

— В синем?.. Уборщица тетя Маша, завскладом, слесарь, матрос…

— Железнодорожник! — подхватила пьненькая Надька. — Милиционер! А в белом?

— Продавец… патологоанатом.

Под портвешок вся эта чушь казалась безумно смешной.

— Гриш, а вы где работаете?

— Я разве не оповестил?.. На Петровке, тридцать восемь. Отдел по борьбе с насильниками. Так что, девчонки, в случае чего, звоните, не стесняйтесь. — Неожиданно зловеще хмыкнув, Григ изобразил насильника, набрасывающегося на свою жертву, то есть Надьку, и до смерти перепуганная Надюха рванула на другую кровать.

— Чувак, кончай девчонок пугать! Лучше наливай давай! Душа горит!

— Не, я в том смысле, что если девчонки вдруг чего натворят, то милости просим с повинной. За чистосердечное признание годика три скостим. Если, конечно, не групповуха… — Хохмач Гриша по-зверски, зубами, открыл вторую бутылку портвейна и с улыбочкой Чеширского кота подлил Надьке винишка. — Ладно, Наденька, не дрейфь, я пошутил. Значит, так. По окончании университета имени товарища Ломоносова я устроился… — Зорко, как разведчик, посмотрев по сторонам — не подслушивает ли враг, — он отставил бутылку и сложил ладони рупором. — По большому блату! На очень хлебное место! Старшим лаборантом в институт этнографии. Специализируюсь на матерных частушках народов Дальнего Севера — алеутов там всяких, эвенков и прочих эскимосов.

Хлопцы ушли в три часа ночи. Борька с шуточками и прибауточками сожрал подчистую все Надькины припасы — печенье, конфеты, сушки… Да наплевать! Зато весело! Вспоминая его обжорство, они с Надюхой хохотали до восхода солнца. Проснулись от стука в дверь:

— Девчонки, петушок пропел давно! Айда на море!..

Потрясно отдыхали! Вчетвером таскались на море, купались, загорали, играли в карты или в «великих людей». В «великих» всегда выигрывал Борька. Вопросов с десяти — двенадцати: мужик?.. жив?.. ага, значит помер… русский?.. европеец?.. англичанин?.. француз?.. жил в двадцатом веке?.. в новое время?.. политик?.. деятель искусств?.. — он мог отгадать кого угодно. Хоть Ларошфуко, хоть Гамаля Абдель Насера. Обалдеть! Вечерком дефилировали по берегу: впереди — Надька с Григом, остальные — далеко сзади. Борька ставил девушке подножки, подхватывал хохоча, обнимал двухметровыми руками:

— Джейн, ты клевая баба! Наиклевейшая чувиха во всей Москве и ближнем Подмосковье!

Гуманитарии, ясное дело, были не при деньгах, а может, жмотничали — приглашения в кабак или хотя бы в пивнушку от них не поступало. Ну и фиг с ними! Они с Надюхой и сами могли пойти куда хочешь. К примеру, в ближайший ресторанчик с видом на море: еда — потрясная, точно не отравишься, интерьер — по-европейски офигительный, цены в два раза ниже московских. Но достаточно было пробалдеть там полчаса, как становилось жутко жалко впустую потраченного вечера, и они, не сговариваясь, а потом поглядывая друг на друга и фыркая от смеха — вот дуры! — с бешеной скоростью уничтожали копченого угря, эскалопы, взбитые сливки и, давясь, допивали бутылку шампанского, лишь бы побыстрее снова очутиться в своем «шикарном салуне», как прозвал Борька сарай под горкой, «у подножья Монблана».

Вода в литровой кружке бурлила всю ночь. Дули чай, темное рижское пиво, «три семерки». Через часок-другой Надюха начинала ерзать на кровати и посылать подруге умоляющие взгляды. Трусиха Надька жутко боялась пробираться в одиночку сквозь шуршащие от легкого бриза черные кусты на «Монблан», где стоял деревянный сортир со сломанной, не закрывающейся на крючок дверью. Возвращались подруги под бурные аплодисменты хлопцев. Потом подскакивал Борька. С вытаращенными глазами: «Полундра! Щас пузырь лопнет!» — несся на улицу.

Игра в карты сопровождалась хрустом сухарей и сушек, которые непрерывно грыз Борька, и трагическими вздохами Грига: Надька была неприступна, как скала…

— Чувак! Ты мужик или кто? Что за охи-вздохи? Хватай бабу и волоки в кусты!

Наивная Надюха вцеплялась в спинку кровати. Не успевала она отдышаться и похихикать под общий дружный хохот, как Борька бросал карты на стол, одним прыжком перепрыгивал с табуретки на соседнюю кровать и орал диким голосом:

— Надин! Беги за милиционером! Сейчас я буду насиловать Женевьеву! Пусть меня засудят, но сегодня Джейн от меня не уйдет!

Борька щекотал, девушка визжала. Раза два прибегал взъерошенный, перепуганный Петруха. Ему наливали стакан, и он по-быстрому отваливал.

Ужасно не хотелось уезжать. Но не сдавать же обратные билеты? Борька с Григом дотащили им чемоданы до электрички, они записали хлопцам свои московские телефоны и, когда тронулся поезд, долго махали платочками из приоткрытого окна.

Ни Борька, ни Григ не позвонили. Ну и фиг с ними! По большому счету в Москве они были и не нужны. Кадров и так навалом!

Судьба распорядилась встретиться. Без стипухи, зато с флаконом «Клима» она ехала домой, оттуда — на свиданку с Андрюшкой. Размечталась, поглядывая на свое потрясное отражение в стекле вагона метро, и не заметила, как кто-то вплотную подошел сзади.

— Женевьева!

— Ой!.. Привет! Какие люди!

— Джейн, это судьба! Я был уверен, что когда-нибудь встречу тебя в этой большой деревне. Григорий, мерзкий чувак, потерял ваши с Надин телефоны. Я хотел ему пасть порвать, но испугался за судьбу советской этнографии. Вдруг, думаю, загнется без такого ценного кадра!

Борька, конечно же, врал. И, между прочим, если б горел желанием увидеться, нашел бы запросто. Ведь знал, что девчонки учатся в МЭИ. Подъехал бы в институт, и все дела!

— Клево смотришься в штатском, чувиха! Балдёж! — Явно подочумев от ее новой светло-коричневой дубленки, модной стрижки и французских духов, Борька приобнял и клеился вовсю. — Куда лыжи навострила?.. Домой? Там, небось, тебя мама дожидается с борщом?

— Не угадал. С грибным супом.

— Ох, как я люблю грибной суп! Возьми меня с собой, а, Джейн? Супчику хочется!

Такой вариант нарушал все планы. С другой стороны, свиданку с Андрюшкой можно было перенести и на завтра. Куда он денется?

— Поехали!

Мамуле Борька не