Рубежник - Дмитрий Билик

пузырей. Просто я все боялся, что черт не дойдет. Его и так шатало, как осину на ветру.

Однако ничего, смог, сдюжил. Да еще по пути рассказал много всякого интересного. Вернее мы с ним чуть-чуть поболтали, почти по-дружески, и Черноух стал вываливать на меня тонны информации. Будто с ним сто лет никто не разговаривал.

К примеру, как вести дела с Большаком. Если тот начнет лицо чесать, значит — доволен. Если руку — имеет сильное желание меня нагреть. Оскалит клыки — надо сваливать, ибо сейчас будет драка.

К слову, он не сказал ровным счетом ничего, из того чего-бы я не знал ранее. Такая себе обычная психология поведения. Больше Черноух рассказывал о своей семье. Точнее, жаловался. Что сводные братья не ценят его и шпыняют. Еще говорил про зверей и прочую живность. Причем, как-то с любовью, что ли. Если к чертям вообще применимо это слово.

Вскоре лес совсем расступился и на широком болоте показались освещаемые в свете костров скособоченные развалюхи. К слову, не сказать, чтобы совсем крохотные. С виду будто бы даже обычные, человеческие. Создалось ощущение, что это было вполне себе поселение, только со временем его покинули.

Черти сидели у костров и занимались любимым делом — играли. Кто в карты, кто в кости, а некоторые и вовсе в щелбаны. Иными словами, били друг другу в лоб. Кто сдавался и отступал, тому вместо щелбана прописывали фофан. Сразу видно высококультурных и духовных существ.

Наше появление вызвало переполох. Послышались крики, матерная брань, визги, шум роняемой посуды. Я понимал, что всему виной могут быть две причины. Во-первых, рубежник. Во-вторых, петля, накинутая на собрата. Это могло расцениваться как агрессия по отношению ко всей ватаге.

Я неторопливо, демонстрируя, что не боюсь гвалта, снял с Митьки петлю. Черноух ломанулся в сторону и растворился во тьме. Откуда послышались звуки раздаваемых оплеух. Митьке сразу надавали лещей. За что? К примеру, что привел рубежника. Или что напился. Ну, и попался в петлю. Иными словами, причин хватало.

— Мне нужен Большак! — громко сказал я, разглядывая столпившихся чертей.

Этому тоже научил бес. Чертей никогда нельзя просить, только требовать. Разговор с ними — это своеобразное состязание альфа-самцов, эдакое соревнование в крутости.

Лесные черти и правда были крупнее своих городских сородичей. Видимо, проблемы экологии неблагоприятно влияли на рост. И как-то уж очень злы. Городские, помнится, бросились врассыпную. А у меня тогда лишь один рубец на груди был. Эти явно готовы напасть, как только им прикажут.

— Не слишком ли многого хочешь, двухрубцовый? — послышался голос.

— А ты выйди, покажись, кто такой смелый. Или только из-за спин товарищей гавкать храбрый.

В кармане задрожал портсигар. И Григорий встревоженным голосом шепнул.

— Хозяин, ты не перебарщивай.

Да я уже и сам понял, что погорячился. Потому что черти раздвинулись и вперед вышел Большак. Самый огромный черт, какого я видел. Полностью оправдывающий свое прозвище. Ростом он был чуть выше меня, зато в боках отъелся знатно. Наверное, килограмм на сто пятьдесят. Рожа мясистая, глаза зеленые, злые, словно зажженные угли горят. Под правой скулой длинный шрам, а левое ухо даже не обрублено — надкусано.

А еще я почувствовал, что по хисту он сильно превосходит меня. Если переводить на рубежный уровень, то Большак на шестом-седьмом рубце. Ведун, то есть. И если так, то лет ему хрен знает сколько. Попадос!

— Смотри, как бы сам гавкать не начал, — сказал он под общий хохот чертей.

Почувствовали, засранцы, свою силу. Понимают, что могут числом задавить.

И надо отметить для протокола, я откровенно струхнул. Одно дело дома на диване думать, как всех победишь и героем выйдешь. И совсем другое, стоя в темном лесу, окруженный чертями. Сколько их здесь, десятка три.

Можно было снять рюкзак — там заготовленный чертополох. Вот только непонятно, на такого здоровенного он подействует или нет? Бес говорил, что лучше это растение высушить, да в пыль растереть. Если кто сунется, пылью в глаза. Чертям подобное очень не нравится. Но чего не сделали, того не сделали. Слишком мало времени оказалось на подготовку.

Я неторопливо откинул куртку, демонстрируя ножны в петлице джинс. Пусть и темно, но уверен, Большак все увидел. И, доставая из себя все хладнокровие, на которое только был способен и огласил заготовленную речь.

— Я пришел не просто так, а чтобы поговорить. Пришел с дарами, каких тебе едва ли кто приносил. Сказал воеводе, что не нужно со мной отправлять ратников. У Большака хватит ума не ссориться с рубежниками. Ты, конечно, можешь начать делать глупости. Только сейчас лишишься нескольких чертей, а после, когда воевода за меня спросить придет, всех разом.

Угроза подействовала. Вообще, как я понял из объяснений беса, все рубежники приносили своеобразную клятву верности. Ну, или как сейчас модно было говорить — пришивались к конкретному воеводе или князю. Платили денежку, само собой, а взамен получали нечто вроде законов и защиты. Понятное дело, весьма условных, но все же.

Поэтому, если нечисть сейчас «по беспределу» нападет на меня, то воевода «в своем праве» будет помножить их на ноль. Точнее даже будет обязан, чтобы не вызывать ропот других рубежников.

Когда мне Григорий все это рассказал, первым желанием было бежать к этому Илие. Но бес напомнил слова старухи, что до поры никому не надо доверять. Мол, я какой-то захожий человек среди рубежников. И должен стать хоть сколько-нибудь важной фигурой, заинтересовать Илию. Блин, тоже придумал. Я же не красивая девушка, чтобы взрослого мужика заинтересовать.

Ага, а как я этой самой важной фигурой стану, если вынужден все время ныкаться от каждого чиха? Интересно дело. Радовало, что всех этих раскладов Большак не знал. Потому что был отрезан от цивилизации, рубежных газет не читал и все такое. Интересно, а рубежные газеты вообще есть? Ладно, не о том я все. Главное, что угроза воеводой была более чем действенной.

— Что за дары принес? — потянул он широким носом. — Давай сюда.

— Пусть черти твои тащат, — ответил я, продолжая мериться величиной воображаемого «прибора». — Где сядем?

— Сядешь ты в лужу, а присядем мы там, — указал Большак на самый внушительный по размерам костер.

И тут же направился туда. А я за ним.

Большак уселся на какой-то топчан. Здесь явно было его постоянное место. Рядом стоял перевернутый ящик, на котором покоился граненый стакан и оставленные карты. Видимо, я прервал чертей в самый