Первый советник короля - Борис Алексеевич Давыдов

всего глава своего государства, у которого есть собственные интересы. Ничего удивительного. Мы на его месте вели бы себя точно так же… Однако, панове, нет смысла торчать на солнцепеке. Пойдемте лучше в тень! Да, пан региментарий совершенно прав, очень скоро и замок может стать пеклом. Но пока не стал, торопить события не нужно.

* * *

Подобно тому, как змея, обвив трепещущее тело жертвы, медленно и неумолимо сжимает тугие кольца, подстерегая момент, когда добыча выдыхает воздух, чтобы тут же сжать их немного плотнее, казаки Хмельницкого шаг за шагом приближались к Збаражскому замку. Татары Ислам-Гирея с ленивым безразличием смотрели за их усилиями со стороны, отвлекаясь лишь на молитвы и еду, а также игру в кости и прочие развлечения, позволительные правоверным.

– Брат мой, ты же знаешь, что мои воины не обучены лазать на валы и преодолевать рвы, – воздел ладони к жаркому июльскому небу хан, когда Хмельницкий попытался выразить свое недовольство (в самой осторожной и вежливой форме, чтобы не рассердить союзника). – Вот если засевшие там гяуры вспомнят, что они мужчины, устыдятся своей трусости и выйдут сражаться в поле, там уж мои храбрецы себя покажут!

Гетман только бессильно скрипнул зубами. «А потом, когда Збараж будет взять ценою христианской крови, ты потребуешь свою долю добычи, говоря, что помогал мне!» – хотелось выкрикнуть прямо в скуластое лицо крымчака. Но – сдержался, хоть и с немалым трудом.

Замок, находившийся в центре обороны, представлял собой прямоугольник с невысокими бастионами по краям, окруженный глубоким и широким рвом, через который был перекинут мост, ведущий к единственному входу. Располагался он рядом с узенькой речушкой Гнезной, в том месте, где она резко поворачивала на север, а затем на восток, почти сразу же разливаясь и образуя довольно большой пруд. На северном берегу находился город Збараж, стены которого, хоть и не слишком мощные, служили неплохой преградой врагу. А на южном берегу Гнезны, воспользовавшись непонятным замешательством Хмельницкого и татар, региментарии еще в июне приказали устроить целых три линии обороны, чтобы держать врага на максимальном удалении от замка. Тысячи людей трудились от рассвета до заката под палящим солнцем без устали. Работа продолжалась даже ночью при свете факелов. Никого не приходилось ни уговаривать, ни подгонять, грозя строгой карой. Все и так знали, что лень и небрежность будут оплачены дорогой ценой. Прошлогодний позорный урок, полученный под Пилявцами, не пропал даром.

Поэтому к тому времени, когда под Збаражем появились и соединились главные силы Хмельницкого и Ислам-Гирея, три линии были готовы полностью, да еще в лихорадочной спешке доделывалась четвертая, вынесенная дальше всего на юг, окруженная пока еще невысоким валом. Внешняя граница напоминала неправильный многоугольник, верхняя сторона которого проходила по берегу пруда. Поляки успели даже соорудить многочисленные бастионы, хоть и земляные, но существенно укрепившие оборону, а также вынесенные вперед редуты.

Неторопливо объехав весь рубеж обороны, оценив опытным взглядом сильные и слабые стороны каждого участка, Хмельницкий понял, что быстро до замка не добраться. И лишний раз обложил крепкими словами обозников, застрявших далеко позади с пушками… Именно их поджидал гетман, надеясь сразу же обрушить на врага всю мощь своей артиллерии, и в результате потерял несколько драгоценных дней, которые могли решить исход всей кампании этого года.

Накопившееся раздражение властно требовало выхода. Поэтому не в меру горячим полковникам Ивану Вороненко, командиру черкасского полка, и Даниле Нечаю, командовавшему брацлавцами, которые предложили не тратить времени, ударить с севера и, захватив город, пробиться по мосту через пруд к стенам замка, досталось от гетмана так, что у них потом долго и жарко горели уши. Богдан не стеснялся в выражениях…

– По одному длинному и узкому мосту, где нет никаких укрытий? Который насквозь простреливается? Да что у вас на плечах вместо голов, панове?! – кричал он, топая и потрясая кулаками. – Только попусту людей своих там положите! Или своих же казаков не жаль? А если каким-то чудом и прорветесь, что дальше делать будете? Там все как на ладони, расстреляют со стен в упор, будто куропаток!

К счастью для командиров, потупившихся от стыда, на горизонте наконец-то показался долгожданный обоз с пушками, и гнев Хмельницкого тут же был направлен по другому адресу.

– Ну, сейчас узнаем, где их черти носили! – зловеще улыбнувшись, произнес гетман.

– Брат мой, к чему сердиться? – равнодушно пожал плечами Ислам-Гирей. – Все равно происходит только то, что угодно Аллаху! Если бы ты был мусульманином, тебе и в голову не пришло бы торопиться и кричать, ведь это бессмысленно.

– Славный хан, я молюсь своему богу, – уклончиво ответил Хмельницкий. – Потому позволь мне поступать по-своему! Уж поверь, впредь они задерживаться не станут! Или пусть больше не зовут меня гетманом Войска Запорожского.

* * *

На следующее утро началась канонада. Пушкари, которым вчера крепко влетело, работали как двужильные, устанавливая орудия на позициях, и справились с этим делом в немыслимо короткое время. Лично проверив, все ли сделано как нужно, гетман отдал приказ – и все тридцать пушек открыли огонь, сметая ядрами все, что оказывалось в пределах досягаемости. Плотная едкая пелена светло-серого дыма повисла в воздухе, почти не редея: не было даже самого слабого дуновения.

– Пороху и ядер не жалеть! – распорядился гетман. Благо боеприпасов хватило бы хоть на три месяца такой стрельбы… Обещание, переданное через дьяка Бескудникова, царь Алексей Михайлович Романов выполнял добросовестно.

Глава 32

«У баб всегда глаза на мокром месте!» Не знаю, кто и когда первым выдвинул это весьма спорное утверждение. Во всяком случае, до и после беременности обе наши дамы вели себя достаточно спокойно. Даже пресловутая «послеродовая депрессия» благополучно обошла стороной и Анжелу, и Агнешку. Может, еще и потому, что им не приходилось падать с ног от усталости, ухаживая за малышами. В помощницах недостатка не было, благодаря любезности Иеремии и Гризельды… Хотя увы, спасти от пресловутой женской логики не смог бы никакой князь, даже самый богатый и могущественный!

Вишневецкий, поздравив счастливых отцов со столь знаменательным событием (как от себя лично, так и от княгини), снова поднял вопрос о переезде в его имение. Дескать, уж теперь-то оставаться в прежних условиях просто недопустимо! Поколебавшись, мы с Тадеушем дали согласие. Но только на то, чтобы «под крыло» к княжеской чете перебралось «слабое звено» – мамочки с младенцами. А нам надлежало по-прежнему неустанно готовить и обучать ударную силу княжеского войска, находясь на базе.

– Наступает самая ответственная пора, ясновельможный! Господь свидетель, минуты свободной нет, да еще нужно следить за каждой мелочью. А дорога