Rucciя - Шамиль Идиатуллин

– Добрый вечер, – ответил Хогарт, но сообразил, что непристойным образом тянет одеяло на себя, огляделся, обнаружил стоящего среди миротворцев Фридке и жестом попросил его представиться и объяснить парню диспозицию.

– Добрый вечер, – сказал и Фридке. – Вы говорите по-английски?

Туземец, оказавшийся светлым шатеном вполне европейского вида, что-то ответил, бесцеремонно изучая гостей. Тем показалось, что в ответе мелькнули слова motherfucker, а Фридке еще, кажется, уловил фразу Hände hoch. Это ему не слишком понравилось, однако он вежливо осведомился:

– Sprechen Sie Deutsch?

– А-а, – явно с отрицательной интонацией ответил камуфлированный хам. Некоторое время он без видимого уважения рассматривал собеседников и вытянувшуюся за их спинами колонну, потом еще что-то сказал, дернув пальцем в сторону пластикового удостоверения, висевшего у Фридке на груди.

– Минуточку, – сухо сказал генерал и шепнул что-то в спрятанный под подбородком микрофон. Через несколько секунд к ним подбежал здоровенный рыжий сержант. Он лихо козырнул и вопросительно уставился на начальство.

– Стейкман, пожалуйста, помогите нам найти общий язык с этим джентльменом, – попросил Фридке.

Стейкман кивнул и, протянув руку полицейскому, что-то затараторил.

– Вагалейкум салам, – неожиданно ответил полицейский, не отвечая на рукопожатие.

Стейкман явно растерялся, Фридке столь же явно начал вспоминать арабские слова, а Хогарт принялся лихорадочно вспоминать, что Майер и Кларк говорили про влияние «Аль-Каиды» на российских мусульман. Но тут туземец улыбнулся и сказал что-то, успокоившее Стейкмана. Тот облегченно заржал и опять что-то затараторил. Полицейский коротко ответил. Стейкман повернулся к Фридке и сказал:

– Он требует документы, подтверждающие наше право проехать колонной на территорию Татарстана.

– О кей, – сказал генерал. – Переведи ему. Вот мое удостоверение. Вот, – он полез в планшет, – копия миротворческого мандата ООН, выданного мне как руководителю подразделения. А вот приказ их президента Борисова оказывать нам всяческое содействие.

Полицейский выслушал все с выражением раздражающей иронии на лице и что-то коротко уточнил. Стейкман ответил с явным возмущением. Полицейский сказал что-то про Татарстан и про Магдиева.

– Он требует разрешение его непосредственного начальника из местной полиции или Магдиева, потому что Москве, говорит, мы как бы не подчиняемся.

– Как бы? – переспросил Хогарт.

– Да, как бы. Так и сказал, – ответил Стейкман, нервно покусывая губу.

Фридке раздраженно сказал:

– А он не боится, что мы сейчас как бы сквозь него проедем и всю его глупую башку размажем по асфальту?

– Переводить? – спросил Стейкман.

– Не надо, – хмуро покосившись на дернувшегося Хогарта, сказал Фридке.

– Генерал, позвольте, – попросил Хогарт, взял Стейкмана за рукав и сказал: – Сержант, вас как зовут?

– Натан, – сказал Стейкман.

– Натти, объясните этой деревенщине, что я – министр обороны США, страны, которая не дала русским сожрать их вольнолюбивую, великую, хрен собачий, республику. Что мы пришли гарантировать мир и благоденствие, что без нас Москва опять пойдет убивать. Вот таким образом. Сможете?

– Постараюсь, – сказал Стейкман, повернулся к заскучавшему офицеру, еще секунду покусал губу и заговорил. Полицейский слушал секунд двадцать, потом сделал ладонью округлый жест, словно выхватывая и сминая листок из блокнота, обернулся к Фридке и сказал по слогам:

– А-ус-вайс.

– Да пошел он, – вспылил генерал, круто развернулся, потом опять повернулся и сказал Стейкману:

– Переведи: мы трогаемся и едем. Не отойдет – его беда.

И направился к своей дверце.

– Стоп, – сказал полицейский и высоко поднял правую руку. Из-за неказистого кирпичного дома прилетел оглушительный грохот, следом за которым на шоссе валко выползли два огромных танка вполне современного вида. Перегородив шоссе, они неторопливо развернули башни, уставив жерла пушек на колонну.

Хогарт просто слегка поплыл от столь сюрреалистичной реализации мечтаний о девушках с караваем. А Фридке, похоже, совсем взбеленился. Он подскочил к полицейскому и заорал:

– Да что вы делаете, уроды чертовы?

Полицейский, не дожидаясь перевода, ответил, тоже повысив голос. Стейкман сказал:

– Говорит, это наш дом. Кого не хотим, не пустим. Так что, говорит, даже не надейтесь, а валите, пока целы.

– Да кто ты такой, умник? – поинтересовался, подумав, Фридке.

– Капитан Закирзянов, – вполне разборчиво ответил полицейский.

Глава шестая

1

Поставил на высоком чердаке пулемет

И записал в дневнике: «Сюда никто не войдет».

Илья Кормильцев

Казань.

8 июля

На интервью СNN Магдиев согласился практически сразу. Правда, его очарование комплиментарным вопросом Al-Jazeera так и не прошло – напротив, усилилось, когда в Духовном управлении мусульман Татарстана и Казанском исламском университете ответственно подтвердили, что Магди действительно считается мусульманским мессией – последним пророком, явившимся, чтобы возглавить решающую битву против сил зла. Поэтому татарстанский лидер поначалу предложил пригласить на беседу и катарский телеканал. Но фраза Летфуллина «Война – это эксклюзив CNN» Магдиева сразила. Он повторил ее дважды на разные лады, явно смакуя и бормоча «Вот ведь inde в чем дело», потом попытался было попросить не каркать насчет войны-то, но передумал и легко назначил встречу на раннее утро вторника. Легкость была поддельной: Летфуллин не знал, что накануне Гильфанов, искусно вскормивший в вожде обильные зерна паранойи, предоставил тому подробную справку на Ричи Кармайкла, основного «бомбиста» CNN, делающего интервью с мятежными лидерами из самых горячих точек. Справка была подробной до выпендрежа. Нелюбовь журналиста к сокращению «Дик», восходившую к неприличной шутке по поводу достоинств Кармайкла, Танчик принял со снисходительным сочувствием. А строчка о свингерских привычках телезвезды спровоцировала сначала расспросы президента по поводу свингерства, потом его брезгливое брюзжание. Зато Магдиев зарядился уверенностью в том, что штатным Джеймсом Бондом с лицензией на убийство Кармайкл точно не является.

Процедура подготовки к разговору получилась вполне клоунской: сперва долго ставили свет, потом пересаживали собеседников, чтобы Кармайкл на фоне Булкина не выглядел совсем пигмеем, затем переставляли свет с учетом пересадки собеседников. Специально привезенный из Сиэттла осветитель (он же оператор и режиссер) истопал весь президентский кабинет и исфакал каждый пройденный дюйм. В конце концов притомившийся начальник президентской охраны Кадыр Галимов просто придвинулся вплотную к сиэттльцу и принялся прилежно ходить за ним на полуметровом расстоянии, серьезно рассматривая голову лайт-техника. Тот занервничал и ко всеобщему облегчению спешно завершил хождения по мукам, воткнув чудовищные агрегаты примерно там, где они и были на первой стадии подготовки к съемке.

Эта возня съела минуты, отведенные Кармайклом для предварительного трепа, призванного расслабить собеседника и приучить его к камере. Зато Летфуллин все-таки решился и, подойдя к Магдиеву, тихонечко попросил его по возможности не употреблять татарских слов, в частности, местоимения «tege», чтобы не сводить с ума переводчика. Магдиев страшно удивился и принялся было выяснять, когда это он говорил «tege», но тут Кармайкл сделал глаза ромбом, а явно озлобленный сиэттлец начал обратный отсчет на пальцах.

Кармайкл был молодца: превратил получасовое, а значит, неудобоваримое интервью в жесткое и постоянно поворачивающееся новой гранью шоу. Тем весомее – статям под стать – были заслуги Булкина. Тот, на взгляд Летфуллина, вышел за рамки, поставленные накануне, лишь однажды. Договаривались никак не дразнить американцев, но и не перехваливать, а отзываться о них спокойно и уважительно, тут же предельно четко обозначая позицию Татарстана. А Магдиев увлекся.

– Простите, Ричард. Я могу тоже спросить вас? – поинтересовался он, когда Кармайкл перешел к роли американцев в благополучном решении конфликта. Получив согласие, президент спросил: – По-вашему, кто одержал победу во Второй мировой войне?

– Хм… Я всегда считал, что победу одержала антигитлеровская коалиция, – осторожно ответил Кармайкл. – Я надеюсь, что иная точка зрения еще не восторжествовала?

Магдиев помедлил, слушая запнувшегося переводчика, потом оживился:

– Вот, Ричард. Ваш ответ очень, как сказать… корректен. Но эту корректность, вы знаете, поддерживают не очень многие люди. Человек, который посмотрит американский фильм про войну – почти любой фильм, а их ведь много… Так вот, если кто посмотрит кино про Отечественную, то будет уверен, что победили там американцы. И воевали с японцами, а потом уже с фашистами. А Советский Союз был то ли на подхвате, то ли вообще за немцев.