«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали - Вильгельм Шульц

— Зачем? — недоуменно спросил Ройтер.

— Ну, дай, дай. Это никак не выходит за рамки устава. Согласно последнему распоряжению фюрера, ответственный от партии имеет право просматривать судовые документы, так что я в своем праве.

— Хорошо, просто мне казалось, нужно следовать по инстанции сверху вниз.

— В данном случае будет правильно следовать снизу вверх, — с этими словами Рёстлер раскрыл журнал, пролистал его, выискивая место, где было про потопление яхты, спасение пассажирки и прочее, и вдруг резким движением, схватив с подноса сифон с содовой, брызнул на страницу газированной струей.

— Ты чего, сбрендил совсем? Что мне теперь Папа скажет? — Ройтер попытался выхватить журнал, но Ганс ловко отстранил его.

— Не волнуйся, с Папой я лично разберусь. Тебя в обиду не дам, — успокоил его Рёстлер, растирая рукавом чернила по мокрой бумаге. Вот… Ни яхты, ни атаки магазина грампластинок.

— ???

— Не бойся. Это не Топп проболтался. Он мужик нормальный, язык за зубами держит. Это я просто сопоставил доступные источники. Откуда, по-твоему, появился во флотилии последний Глен Миллер? В Англии еще нет, а у вас уже крутят вовсю… Не, слов нет — здорово вы америкосов потревожили… Пусть знают, достанем их и через океан. Но опять же… молчи… Представь себе, если все так начнут… Кто-нибудь да засыплется. Ребята Канариса и так хреново кончили. Не будем повторять.

* * *

— Рёстлер! Хватит фокусы показывать! — Дёниц строго сдвинул брови и пристально посмотрел на ответственного от партии.

— Простите, герр вице-адмирал, не понял, о чем вы… Я просто хотел сказать, что произошла досадная неприятность. И хочу заявить, что это вовсе не вина герра Ройтера, а моя…

— Я сегодня вызван к фюреру, — равнодушно, без эмоций начал командующий. — Я непременно попрошу его найти вам замену. Меня лично не устраивает в вас очень многое. И, прежде всего, меня не устраивает то, что некоторые ваши поступки находятся за пределами поля, очерченного понятием «честь офицера». Мне не известны ваши партийные заслуги, но я практически уверен, что по вопросам чести партийца вам также придется давать объяснения. Подводный флот — не место для подобного рода людей. Вы разлагаете своим присутствием личный состав. Я, как командующий, не могу более терпеть подобного.

Вот-те и раз…

— Что это с Папой случилось? — недоумевал ошарашенный Ройтер. Что это у него вырос такой зуб на Ганса? И это при том, что самого Ройтера он принял вполне лояльно, даже можно сказать, приветливо.

— Э-э-э… — вздохнул Рёстлер. — Не наше это дело… гадать, что случается с адмиралами… Наше с тобой дело — солдатское…

В море, жаба! В море! Пошли, что ли, по этому поводу пивка хлебнем? Все веселее.

— Слушай, Ганс, вот ты великий специалист в разных головоломках…

Рёстлер вопросительно на него взглянул.

— Вот как ты думаешь, «Титаник» могли торпедировать?

— М-да? «Титаник»? А зачем? Хотя… это, конечно, мысль…

— То есть?

— Ну вот как: сначала построить лайнер класса «суперлюкс», натолкать туда под завязку всяких сильных мира сего, а потом так изящно всех утопить… Это же мировая революция! (Ну, конечно, я имею в виду не то, что имеют большевики, ты понимаешь…) Десятки крупных корпораций без хозяев, министерства без министров… Интересная идея… Сам придумал?

— Да я вообще не об этом… Вот у меня есть газета. Русская газета. Так в ней сообщение о гибели «Титаника» напечатано на двое суток раньше, чем свершилось событие.

— Интересно… А ты можешь принести мне эту газету?

— Ну да, через полчаса будет.

— Тогда через полчаса в «Ройале».

* * *

— Я тут чего подумал… — заговорщически понизил голос до шепота Унтерхорст. — Наш командир, по-видимому… — тут он вообще ушел в инфразвук, — по-видимому, наш командир заключил сделку с морским чертом.

— Как это? — почти в один голос выдохнули новобранцы.

— Очень просто. Есть такая старая морская примета. Вот обратите внимание. В море — нашему командиру равных нет. Он топит эсминцы, как щенков в ведерке. И все ему сходит. Он на этих эсминцах только Кречмера обойдет — точно вам говорю. И в то же время — посмотрите — на берегу что с ним творится… Неприятности одна на другой.

— Да? Что-то я не заметил…

— Ну, ты просто не знаешь — наш командир отлично держит удар — ты и не догадаешься. А смотри тем не менее… В семье — проблемы, ну вы не знаете — ладно… в общем не позавидуешь… Вот так я и говорю — все дело в морском черте. Если моряк вступает с ним в сделку — охраняй меня на море — никогда не потонет. Черт вынесет! Из любого урагана — выбросит на берег. И от бомб укроет. Но за это — проклятье на берегу. Ни в чем тебе не будет удачи, потому что морской черт властен только на море. Ну, — старпом на мгновение задумался, — или в прибрежной полосе, километра четыре — не больше.

Последнее он произнес так уверенно, как будто сам измерял.

— А что же делать?

— Ну что? Или все время в море околачиваться, или на острове — главное, чтобы вода кругом… Вот Киль — помните — там же вода вокруг казарм практически — всюду каналы. А Вильгельмсхафен — нет — наоборот — бухта закрыта со всех сторон землей, Брест — тоже…

Матросы слушали старпома раскрыв рот. Массивная шапка пены колыхалась над кружкой Унтерхорста, стекая по стенкам, оставляя влажный след на надписи «Marine halt am Atlantic wall treue wacht fürs Vaterland».[103] Над столом плотным облаком повисла тайна, и присутствие ее было столь очевидным и столь завораживающим, что никто не обратил внимание на то, что за спиной у них оказался командир. По дороге за газетой он встретился с Руди Мюцленбургом, у которого тоже имелся повод выпить и закусить. Ройтер, сделав знак Руди, тихо встал позади Унтерхорста и внимательно слушал, что говорят подчиненные.

— Нам самое главное — всегда держаться вместе. Командиру в море ничего не грозит. Будьте рядом, и все. Жизнь практически гарантирована. Только упаси вас бог повторить то же самое. Это он себя принес в жертву за всех нас…

— Унтерхорст! — окликнул вдруг его Ройтер.

На лице старпома, обычно напоминающем мраморную статую с абсолютно неподвижным, как бы гипнотизирующим взглядом, отразился панический ужас. Это было столь же смешно, сколь и жутковато. Ну, представьте себе каменный идол с острова Пасхи, который на протяжении столетий смотрел на шторма и ураганы, смежив веки, вдруг искажается выразительной гримасой и пытается сорваться с места, зашкериться, как нашкодивший щенок… Невольно представляешь, что же произвело на него такое впечатление. Унтерхорст настолько растерялся, что вместо того, чтобы втянуть пиво ртом, сделал большой вдох хлопьев пены носом и закашлялся.

— Ну и какого хрена, Филипп, вы льете дерьмо в уши личному составу? — Унтерхорст содрогался всем телом, никак не мог откашляться и корчился на столике, так что речь Ройтера превратилась в монолог. — Послушайте, Унтерхорст, ну вы же опытнейший моряк, навигатор — таких во всех Кригсмарине не сыскать! Ну, как вам не стыдно нести такую чушь! Тем более учить этой херне молодых… А вы, дорогие мои, — это уже к матросам, — поймите простую вещь: мы выживаем по одной-единственной причине — потому что мы лучшие, я быстрее считаю торпедную атаку, потому что Деген — превосходный зенитчик, старпом, вон, отличный рулевой, а артиллерист — вообще уникальный. Мы этим побеждаем, а не мистикой долбаной, и зарубите себе это на носу. Выживает тот, кто лучше знает свое дело. Есть ре-е-е-едкие исключения, когда говорят «повезло». Но это тоже чушь — нет никакого везения. Просто нет. И не рассчитывайте на это в море. А то точно погибнете. Никакой морской черт не поможет.

— Филипп, — произнес Мюцленбург, пристально глядя в глаза старпому, — нет никаких чертей. Черти — это мы! — хохотнул он и окинул взглядом молодых. — Так думают англичане. Давайте не будем их в этом разубеждать, хорошо? А морского черта этого, ну позовите мне как-нибудь, когда будем в море. Я его в очко трахну…

Ну что тут скажешь, камрад Унтерхорст — это залет. Еще хорошо, что Ройтер решил ограничиться только словесным внушением. Видимо, у него сегодня было хорошее настроение. Когда в Бресте появлялся Мюцленбург — а случалось это не часто, — Ройтер как будто вновь становился тем же Ройтером, каким он был с Шепке. Память есть память, тем более о таком человеке, как Шепке.

Унтерхорст через некоторое время полностью обрел способность дышать и разговаривать. Обычного в подобных случаях дружного гогота не последовало. Когда Ройтер с Мюцленбургом оставили компанию, проследовав к своему столику, старпом еще раз окинул взглядом молодых и поднял палец кверху:

— Вот видите. Черт на стороже. Зачем он командира прислал? Именно затем, что почуял — ему на хвост наступили.