Покорить Ангела (СИ) - Победа Виктория

— Да, — из кабинета прозвучал знакомый голос, а у меня пересохло в горле.

Не давая себе ни секунды на размышления, я нажал на ручку, открыл дверь и вошел в кабинет.

— Женя?

Отец сидел за большим столом, расположенным прямо напротив двери. Его удивленный взгляд свидетельствовал о том, что я — последний человек, которого он ожидал увидеть на пороге своего кабинета в самый разгар рабочего дня.

­— Почему ты столько времени молчал, почему не сказал мне правду? — едва ворочая языком, проговорил я.

— Что? — все также удивлено проговорил отец.

— Я говорил с дядей Мишей.

— Таак, — тяжело вздохнув, отец откинулся на спинку стула и произнес: — дверь закрой.

На автомате я закрыл дверь, скрывая нас с отцом от случайных зрителей. Двигаться с места я не торопился, продолжал стоять у входа, сверля взглядом родителя. В кабинете ненадолго повисла тишина, а в воздухе заискрило напряжение. Я невольно бросил взгляд на закрытое окно, казалось, в кабинете вот-вот закончится кислород. Я чувствовал себя так, будто мне удавку на шею нацепили, и теперь невидимая петля начала медленно стягиваться.

Внутри упорно боролись противоречивые чувства, эмоции терзали душу, разрывая ее в клочья, а отец не облегчал задачу, только смотрел на меня молча и серьезно. Его взгляд казался сосредоточенным и в то же время совершенно пустым, бесстрастным.

— И что он тебе сказал? — первым тишину нарушил отец.

Голос его звучал глухо, будто эхом доносился откуда-то издалека. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Наверное, впервые за долгое время я видел в нем не врага, а уставшего, потерявшего любимую женщину, человека.

— Правду, — я пожал плечами, и чувствуя, как к горлу подступает ком, сжал до боли челюсти. Смотреть в глаза отцу становилось все сложнее.

Я не понимал его, не понимал его поступка. Зачем нужно было столько времени молчать, зачем нужно было убеждать меня в том, что именно он был инициатором той затеи. Я же в самом деле его возненавидел.

— И какую правду он тебе поведал? — спокойно продолжал отец, но я был уверен, что спокойствие его наигранное и внутри у него полыхает пожар. Он всегда хорошо умел сдерживать свои эмоции, всегда умел держать себя в руках, его выдержке можно было только позавидовать.

— Правда бывает только одна, пап, — глухо отозвался я, — почему ты не сказал, что это было ее решение, зачем заставил меня поверить в то, что это твоя идея?

В кабинете снова повисла тишина, нарушаемая только нашим прерывистым, тяжелым дыханием. Ничего не говоря, отец отодвинулся от стола. Послышался скрип отъезжающего кресла, в тишине показавшийся мне грохотом, следом по кабинету пронесся шумный вздох. Поднявшись со своего кожаного кресла и сунув руки в карманы идеально выглаженных брюк, отец, все также не проронив ни слова, подошел к окну и устремил взгляд вперед.

Отвечать он не спешил, в какой-то момент мне показалось, что он и вовсе позабыл о моем присутствии.

— Пап…

— Жизнь, Женя, сложная штука, я посчитал, что так будет лучше, и считаю, что был прав, — отвечая, он на меня не смотрел, продолжал глядеть куда-то вдаль, сквозь прозрачное стекло.

— Для кого лучше?

— Для тебя, Женя, для тебя. Я очень любил твою маму, но понимал, что с таким диагнозом не живут, можешь считать меня монстром, кем угодно. Как бы мне ни было больно, у меня есть сын, и я хотел, чтобы о матери у него остались только самые светлые воспоминания. Когда она загорелась идеей экспериментального лечения, недававшего никаких гарантий, я был против, но переубедить не смог. Ни я, ни Миша, ни полдюжины специалистов не смогли до нее достучаться. Мне хотелось верить, что ей помогут, но я реалист, Женя. Все, что я мог сделать — не дать своему сыну винить мать. В таком возрасте подросткам нужно кого-то винить, это нормально, я решил, пусть лучше это буду я.

— И что, ты бы дальше молчал? — я едва выдавливал из себя слова.

Я смотрел на отца, все пытаясь его понять.

— Жень, — он вздохнул устало и, оторвав взгляд от окна, повернулся ко мне, — подростком ты был не простым, характер у тебя не сахар, что ни говори, твою реакцию предугадать было не сложно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Но ты терпел все то дерьмо, что я на тебя вываливал.

— Я, Женя, не кисейная барышня, ничего нового я от тебя, в общем-то, не услышал, голова у тебя, слава Богу, на плечах имеется, а свою обиду ты бы со временем перерос, в этом я уверен. Мы с мамой хотели, как лучше, каждый по-своему. К тому же ты ведь тоже не спешил разговоры разговаривать, — он снова вздохнул, не отводя от меня серьезного взгляда.

Ком в горле постепенно нарастал, держать лицо мне с каждой секундой становилось все сложнее, челюсти уже сводило от напряжения. Все это время я лелеял обиду на отца, и в самом деле ни разу не попытался поговорить, я даже не поинтересовался, как он. А отец держался молодцом, только ради меня и держался.

— Пап, — говорить я почти не мог, меня буквально трясло от осознания собственной тупости и безграничного эгоизма.

Впервые за долгое время мне было так стыдно, что хотелось провалиться под землю ровно на этом месте. Ноги сами понесли меня вперед, сделав пару широких шагов, я оказался рядом с отцом. Сейчас я чувствовал себя нашкодившим ребенком. Ничего не говоря, я сделал единственную правильную вещь, на какую только был способен, — без лишних слов обнял самого родного человека.

— Ладно тебе, Жень, все же хорошо, — хлопая меня по спине, произнес отец, — лучше расскажи, как там твоя девочка поживает, хвостов у нее будь здоров, закрывать-то собирается? Или так и будет моего общества избегать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41

Женя

С отцом я пробыл не меньше двух часов. Разговор получился долгий и обстоятельный, вопросов было много, неразрешенных ситуаций — не меньше. Мое решение оставить гонки отец принял положительно, с плохо скрываемой радостью. А ведь именно он привел меня на трек, когда я впервые об этом заговорил. Впрочем, тогда он не подозревал, во что это однажды выльется.

Можно было сколько угодно упираться и отрицать, но правда в том, что все вокруг, начиная парнями и заканчивая Линой, были правы — в последнее время я перегибал палку и ходил по лезвию. Несколько раз все могло закончиться плохо. Мое падение с байка лишь чудом не привело меня на тот свет, видно, там меня пока никто не ждал, однако, испытывать удачу на прочность мне больше не хотелось. Легкие деньги и адреналин не стоили цены, которую я рисковал заплатить, реши я продолжить гонять. В том, что Лина однажды бы просто ушла, прими я неверное решение, я не сомневался, а у меня на нее далеко идущие планы.

После разговора с отцом мне требовалось время, чтобы прийти в себя, переосмыслить случившееся, собрать мысли в кучу и переварить свалившуюся на меня информацию. Некоторое время я бродил в одиночестве по городу, прогуливался вдоль набережной, периодически бросая внимательные взгляды на проходящие мимо меня парочки всех возрастов.

Спустя несколько часов неспешной прогулки я набрал Ромыча. Голос друга меня не радовал. До некоторых пор я был убежден, что история, связанная с Журавлевой, для него давно закрыта, по крайней мере иного я в его поведении не замечал, в конце концов именно он был инициатором их разрыва. Впрочем, я и не вникал, мне своих проблем было достаточно, да и он не спешил выкладывать карты на стол. Казалось, ему было все равно.

Разговор у нас получился короткий, договорились встретиться в небольшом семейном кафе неподалеку от той самой набережной, по которой я бродил вот уже добрых пару часов, не чувствуя ни холода, ни усталости, только прохладный ветер неприятно обдувал открытые части тела.

Ромыч прибыл спустя полчаса после моего звонка. К тому времени я уже сидел в кафе за одним из дальних угловых столиков рядом с большим окном.

— Привет, — я как раз засмотрелся на спешащих снаружи прохожих, когда рядом раздался знакомый голос и звук отодвигаемого стула.