Имперский сыщик. Аховмедская святыня - Дмитрий Билик

шагами расстояние преодолел, выскочил на Краснокаменку, и тут все открылось. В стороне с зажатым в руке револьвером, раскинув ноги в разные стороны, лежал тот самый второй, имени которого орчук не знал. А вот рядом с ним, чуть выставив ногу с ботинком в проулок, отходил Подберезкин.

Приходилось видеть Миху умирающих людей, не вдоволь, но приходилось. Вот и теперь, лишь взглянув на самого талантливого филера, сразу орчук все понял. Рана на шее оказалась слишком обширна. Как ни старался сейчас Витольд Львович сдержать кровь, льющуюся оттуда, но ровным счетом ничего не мог поделать. Странная, наверное, картина. Высокий молодой титулярный советник, если судить по мундиру, пытался тщетно спасти нищего старика. Хорош был Подберезкин в таком деле, настоящий дока: ногти и вправду обломаны да не ухожены, кожа темным натерта, будто в гари, волосы сваляны в грязную шапку, одежда, опять же. Единственный просчет вышел с глазами. Слишком они молодые были, встревоженные, жадные до жизни. Цеплялся ими Подберезкин за всякую мелочь, точно веревкой привязать к этому миру себя пытался. И с каждой секундой все быстрее глаза бегали.

— Ну, что стоишь?! — крикнул, обернувшись на него, Меркулов. — За врачом беги!

— Господин… — замялся Мих.

— Беги, говорю! На Терентьевской — клиническая больница! Волоком сюда врача тащи!

— Господин, все уже… Преставился.

Меркулов посмотрел на лицо Подберезкина. Тот и правду затих. Кровь еще лилась сквозь пальцы Витольда Львовича, но взор филера уставился теперь в одну точку, застыл, будто лежащий об чем-то крепко задумался. Орчук перекрестился: недолго мучался, сердечный.

Витольд Львович уселся рядом на мостовую, вытер окровавленной рукой лоб, нисколько не обращая внимания на юшку, и устало посмотрел на Миха. Аж вздрогнул полукровка. Лицо у хозяина молодое, благолепное: ни морщинки, ни пятнышка темного, а вот глаза старческие. Измученный взгляд, истерзанный, обессиленный. Точно сгорает изнутри. Только виду Меркулов не подал.

— Пойдем второго посмотрим, может, жив еще…

Филер, лежащий с раскинутыми ногами, оказался всего лишь в беспамятстве. Прежде чем его привели в чувство и он начал говорить, горемыка испуганно похлопал глазами, смотря то на Меркулова с окровавленными руками, то на бездыханного Подберезкина с развороченной раной на шее. К тому времени подоспел и полицмейстер с остальными. Некто услужливый из филеров достал ведро воды с тряпкой, а орчук уже помог господину умыться — негоже окровавленному людей пугать. Остальные тоже без дела не остались. Один принес большой кусок парусины (сдавалось Миху, что подобный он видел в одном из дворов, пока бежал сюда); второй помчался за извозчиком, тело увезти; несколько сразу стали разгонять набежавших зевак.

Только Витольд Львович ни на что внимания не обращал, вцепившись в выжившего пострадавшего. Рядом стоял Николай Соломонович, явно тоже заинтересованный, но в допрос не вмешивался.

— Постарайся ничего не упустить. Как было?

— Я в проулке стоял, шагах в пяти отсюда, вон там, — указал филер, тут же почему-то потрогав голову. — Заслышали мы сначала, как стекло бьется, потом выстрелы раздались. Ну и стало сразу понятно, что к чему. Револьверы достали, только сделать ничего не успели. Выскочил этот… этот… в плаще, меня так кулаком треснул, и все... Потом уже вас увидел.

— Этот ж какая сила удара должна быть, чтобы на пять шагов отбросить? — удивился нахмуренный полицмейстер. Было видно, что он крайне раздосадован сорвавшейся операцией, если не сказать больше, но пытался бодриться. — Да тут и больше пяти.

— По моему опыту, Черный способен и не на такое, — ответил ему Меркулов и вновь повернулся к пострадавшему. — Как вы себя чувствуете? Голова кружится? Тошнит?

— Да, и кружится, и тошнит, — ответил филер.

— Ему надо к врачу, — вновь повернулся к полицмейстеру титулярный советник, — по всей видимости, головотрясение.

— Ребехин, Куйко, — негромко произнес Николай Соломонович.

Подчиненные будто выросли перед ним из-под земли. Его высокородие отдал приказы относительно пришибленного, а Витольд Львович тем временем выпрямился и потер темя, явно над чем-то задумавшись.

— Он вас знал, — обратился Меркулов к подошедшему Николаю Соломоновичу.

— Кто?

— Черный. Он сказал: «Отпустите, или полицмейстер умрет».

— Да меня много кто в городе знает, все-таки Истомин — не последний человек. Или вы меня в чем-то подозреваете?

— Теперь — нет, — честно признался Меркулов. — Раньше — да. Черный действительно мог вас серьезно поранить, вон, даже след остался, — он указал на свежий порез, еще подернутый сукровицей. — Тем более, если бы и вправду были замешаны, то не стали рисковать жизнью своих людей здесь, не выставили бы подчиненных под окнами, одним словом, дали Черному спокойно уйти. Нет, вы ему ничего не сообщали.

— А кто-то сообщал?

— Конечно. Вы видели, чем он занимался, когда мы ворвались?

— Сжигал бумаги, — только теперь вспомнил Николай Соломонович.

— Кто-то ему сообщил, что мы вскорости прибудем. Кто-то, кто об этом знал. Но Черный не успел уничтожить все свидетельства. Вы на квартире людей оставили?

— Обижаете, Витольд Львович. Конечно, оставил.

— Тогда стоит взглянуть на найденное. Может, что интересное обнаружим… Мих, пойдем.

А орчук и без того уже подле хозяина был. Чуть ли не вперед убежал. Полицмейстер последние указания раздал и с ними последовал. Вроде времени мало прошло, пока Мих бежал по дворам, а вот пешим ходом да не в горячке боя оказалось, что далече нужный дом находится. Подле него, у самого подъезда, дежурил уже человек в форме, а рядом деловито сновали остальные ребята из их ведомства. Знал орчук: это особая группа, которая до определенного момента сидела далеко в засаде.

Их пропустили, не произнеся ни слова. Лишь один из филеров, что толкались тут же, завидев Витольда Львовича, подошел и вручил тому трость, которую на его попечении оставили. Отдал торопливо, точно она жгла ему руки, опасливо глядя на рукоять. Не иначе как шпагу вытаскивал.

Меркулов поднялся на второй этаж, остановился у выломанной двери, оглядел все и к орчуку повернулся.

— Мих, пока не заходи. Ненароком затопчешь что.

Полукровка насупился. Тоже ему хотелось