Скверные девчонки. Книга 2 - Рози Томас

Джулия пыталась заинтересовать ее «Золушкой», но она хотела слушать только про Рапунцель — девушку с золотыми косами.

Пия страдала еще и астмой. Однажды вечером, когда Джулия вошла в палату, чтобы пожелать детям спокойной ночи, она заметила, что с одной стороны кровати девочки отдернут полог. У Пии был астматический приступ. Джулия постояла минуту, прислушиваясь к беспомощной борьбе ребенка за каждый глоток воздуха, затем тихо вышла из палаты. Там была сестра Мария, Джулия слышала ее голос.

В руке Джулии была книжка про Рапунцель. Она долго смотрела на вылинявшую обложку, затем опустила книгу.

Дойдя до лестницы, она спустилась по каменным ступенькам в вечерние сумерки, когда услышала за своей спиной поспешные шаги. Это была сестра Мария в своем белом накрахмаленном головном уборе. Впервые Джулия видела бегущую монахиню. Сестра Мария добежала до двери помещения, где жил монастырский доктор. В следующий момент обе женщины уже бежали обратно.

Джулия тяжело опустилась на скамью под одной из арок. Она машинально следила за тенями, промелькнувшими по каменным плитам, и прислушивалась к звукам, доносившимся из открытых окон у нее над головой. Когда она опять подняла голову, то увидела священника, пересекавшего двор со своей большой сумкой. Это был молодой человек в очках, с бледным серьезным лицом, друг Николо Галли.

Джулия застыла в ожидании. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем сестра Мария опять появилась в проеме двери, ведущей к детским палатам. Она не видела Джулию. Постояв минуту с опущенной головой, она подняла лицо к свету. Небо над головой становилось из темно-синего светлым.

Джулия чувствовала себя в этот момент лишней, но не могла больше сидеть неподвижно. Перейдя двор, она тронула сестру за руку.

— Пия умерла, — сказала та.

Мать Пии жила в деревне за двенадцать километров от Монтебелле. Дочь умерла прежде, чем мать смогла добраться к ней.

Джулия покачала головой, не веря своим ушам. Она не находила слов, хотя знала, что такое могло случиться.

— Но почему? — тупо спросила она. — Вчера она чувствовала себя хорошо. Я еще читала ей про Рапунцель.

Сестра Мария перевела взгляд на Джулию. Продолговатое лицо монахини было спокойным, а глаза ясными.

— На то воля Божья, — сказала она.

С глазами, полными слез, ничего не видя перед собой, Джулия побрела в зимний сад. Гвидо сметал с дорожек опавшие лепестки цветов. Увидев ее, он расплылся в наивной, радостной улыбке. Томазо нигде не было видно. Должно быть, играет в доме у Николо в шахматы, подумала Джулия.

Ей так не хватало сейчас его общества. Она повернула обратно, вышла через каменный проем и направилась в центральный парк. Она шла все быстрее и быстрее и наконец побежала, несясь вниз по ступенькам террас, цепляясь ногами за колючие ветви ежевики. Колючки царапали ей голые лодыжки. Перед глазами все время стояла Пия, капли крови, которые выступали, когда она раздирала руками зудящую кожу, ее судорожные попытки вздохнуть, которые теперь прекратились. Острое чувство жалости к этой короткой жизни, к ребенку, жизнь которого оказалась так коротка, опять охватило Джулию, вызвав в ее душе взрыв гнева и возмущения. Мир снова представился ей зловещим и враждебным.

Добежав до последней террасы, повисшей над спокойной гладью моря, она дала волю рвавшимся из груди рыданиям. Ей хотелось схватиться врукопашную с несправедливостью, как будто она могла победить ее. Она яростно набросилась на разросшиеся повсюду бесформенные заросли дикого вьюнка и чертополоха. Вдруг она ощутила под ними что-то твердое и гладкое и продолжала рвать и отбрасывать сорняки, пока между ними не сверкнул кусок позеленевшего мрамора. Приступ гнева и энергичные движения высушили слезы на ее щеках.

И вот перед ней предстала всеми позабытая статуя мальчика с пухлыми руками и ногами и озорным, лукавым выражением лица. Джулия провела руками по холодному мрамору, размышляя, кто бы это мог быть: Меркурий или Купидон? Он стоял как пытливый страж, охраняющий парк со стороны моря. Джулия посмотрела вверх, на потрескавшиеся камни, и потрогала пальцами пробивающиеся из расщелин молодые побеги.

«Божья воля…»

Она не разделяла веры сестры Марии и должна была сама искать ответ, можно ли оправдать чудовищную смерть ребенка.

И пока она стояла так, бессильно опустив руки, на нее снизошло какое-то умиротворение. Она слушала монотонный шум моря и, протянув ладони, прильнула к каменной стене. Земля под ногами была теплой, и Джулия слышала слабый шорох разросшейся листвы. Ей стало казаться, что если она будет старательно вслушиваться, то ощутит движение корней и плавное покачивание несущейся в пространстве Земли. В этом было какое-то утешение. Смена времен года была прекрасна. Этот цикл возобновлялся независимо от участия человека. И смерть Пии не могла повлиять на это. Как и жизнь Джулии.

Джулия выпрямилась. Глядя ввысь, она начала понимать, что недостаточно заниматься этими играми в саду, обнесенном стеной, с простачком Гвидо в качестве помощника. Нужно сделать большее — возродить весь парк. Заставить его ожить снова. Она бросила себе этот дерзкий вызов.

Джулия оставалась в парке до темноты. Затем медленно поднялась по разрушенным ступеням террас к темнеющему на фоне полуночного неба силуэту замка. Она тихо вошла в часовню. Свечи у иконы Святого Семейства отбрасывали слабый свет. Джулия опустилась на колени и помолилась, как могла, за маленькую Пию.

Прежде чем лечь в постель в своей пустой комнате, она спрятала книжку про Рапунцель в шкатулку Джорджа Трессидера. Больше она никому не будет читать эту сказку.

И вот Джулия пришла к матери-настоятельнице поговорить о заброшенном парке.

— Предстоит огромный объем работ, — ответила мать-настоятельница. — Потребуются мужские руки, специалисты и рабочие. А также немалые деньги.

— Я, конечно, не специалист, — тихо проговорила Джулия. — Но специалистов и рабочих можно пригласить. Были бы только деньги. — И быстро продолжила, так как идея уже вырисовывалась у нее в голове. Она уже решила, что сделает. — Если я смогу найти достаточную сумму, чтобы заплатить за все, разумно ли будет потратить эти деньги на восстановление парка? Или лучше отдать их на нужды госпиталя?

Монахиня подумала, потом улыбнулась удивительно кроткой улыбкой.

— Полагаю, наш госпиталь будет продолжать работать в любом случае. И очень может быть, что если кто-нибудь пожелает дать нам деньги для больных, то мы упустим те небольшие субсидии, которые выделяют нам власти. Тот, кто облагодетельствует парк, думаю, не повредит общему делу.

— Нет, конечно же нет, — сказала Джулия.

— А у вас есть эти деньги, Джулия? Вы не похожи на богатую женщину. — В этих словах не было ни удивления, ни любопытства. Лишь спокойствие, которое так нравилось Джулии.

— У меня в Англии есть свое дело. Несколько магазинов. Я отдала им много лет, слишком много. Теперь мне кажется, пришло время их продать. Если я их продам, мать-настоятельница, я бы хотела использовать эти деньги на восстановление парка.

«Вероятно, — подумала Джулия, — это доставило бы мне больше радости, чем все, о чем я могу мечтать».

Вслух же она сказала:

— Возможно, на все это уйдет год. Мы могли бы нанять местных жителей на работу, а синьор Галли мог бы посоветовать, куда обратиться в поисках специалистов. А после восстановления, мне кажется, за парком могли бы присматривать два-три садовника. Могли бы также помогать и кто-нибудь из здешних обитателей, скажем, Гвидо и Томазо. Да и я тоже.

Этот план мгновенно созрел в ее мозгу так, как будто она заранее тщательно продумала каждую мельчайшую деталь.

Мать-настоятельница взглянула на Джулию.

— Не собираетесь ли вы сделать работы в нашем парке делом всей своей жизни?

Джулия подумала о простоте жизни в замке, друзьях, которых она начала приобретать в его стенах и в домиках, лепящихся вокруг горы, и о террасах, выходящих на море. Она вспомнила свою пустую квартиру в Кэмден-Тауне и однообразные, полные деловой суеты улицы. Нет, она не хотела бы жить нигде, кроме Монтебелле.

Разве что в Леди-Хилле, но это было невозможно.

— Если вы позволите мне, — ответила она.

Монахиня опять ласково улыбнулась. Они договорились, что Джулия и Николо начнут составлять планы по восстановлению парка.

Продажа «Чеснока и сапфиров» оказалась не таким уж легким делом. Бизнес процветал как никогда. Что касается Джулии, то в своем уединении в Монтебелле она, спокойно перечитывая отчеты и балансовые бумаги, которые пересылали ей, поняла, что там в ней больше не нуждаются. Это облегчило ее полный отход от дел. Но Джулии нужно было найти подходящего покупателя. Этот бизнес поглотил изрядное количество лет ее личной жизни, лишил ее материнского счастья, чтобы теперь так легко пренебречь им.