Опасность - Лев Гурский

Толстый сержант припустился по коридору. Резиновую дубинку он почему-то держал в вытянутой руке, как эстафетную палочку, которую срочно требуется кому-то передать. Юлий, махнув рукой, – дескать, надо за ним присмотреть! – неторопливо двинулся вслед. Небольшая пауза была весьма кстати: время от времени просто необходимо отдыхать от такого напарничка. Спокойствия ради.

Я открыл дверь и вошел обратно в номер. Группенфюрер, оглушенный ананасом, начинал постепенно приходить в себя и уже слабо шевелился. На свои металлические браслеты он еще глядел с недоумением, как бы не желая поверить в оковы на собственных руках. Самое время было поговорить.

– Очухался, Булкин? – спросил я.

Неистинный ариец ответил мне вялой матерной фразой. Потом еще одной. Чтобы немного приглушить булкинскую нецензурщину, я включил телевизор и дождался, пока на каком-то из каналов полуголая девица в широкополой шляпе не запела нечто заунывное, односложное. Вроде «блю-блю-блю-блю…» Теперь под эту песенку группенфюрер может выражаться сколько влезет.

– Ну, давай, Булкин, – разрешил я. – Выругайся еще. Может, полегчает?

Пленный садист-пистолетчик покосился на теледевицу и затих.

– Отлично, – похвалил я группенфюрера, а затем показал ему циферблат своих наручных часов. – Теперь слушай. Через пятнадцать минут сюда явится милицейский наряд, поэтому времени на размышление у тебя уже нет. Если ты мне сейчас очень быстро расскажешь об этих добрых людях, которые тебя наняли, я тоже буду добрым. Забуду, что ты мне угрожал. И тогда у тебя – только незаконное хранение оружия. Плюс хулиганство…

– Какое хулиганство? – проявил первую заинтересованность Булкин.

– Мелкое, – растолковал я. – Ворвался пьяный в чужой номер, разбил пару бокалов и ананас…

Группенфюрер машинально стер со лба несколько сладких липучих потеков, облизал пальцы, но ничего не сказал. Вероятно, напряженно думал.

– …Если же ты будешь молчать, – продолжал я, – мой напарник из МУРа с удовольствием повесит на тебя вооруженное нападение на сотрудника органов при исполнении. А это уже, Булкин, статья другая. И по ней тебе накрутят полный срок, учитывая прежние твои заслуги в одном фермерском хозяйстве под названием «Цветочное». Кого вы там затравили овчарками?…

На самом деле я брал группенфюрера, что называется на пушку. Если бы я мог вновь открыть дело «Мертвой головы», то я это бы и так немедленно сделал. Прямых улик – вот чего, по мнению суда, восемь месяцев назад было недостаточно. Поди докажи, что того несчастного бомжа, вздумавшего бежать от своих рабовладельцев, загнали в болото именно булкинские овчарки. Следы укусов? Не аргумент. Очевидно, судья и заседатели прожили счастливую жизнь и не знали, что такое укус немецкой овчарки.

– Ну? – спросил я, теряя терпение и демонстративно постучал по циферблату. – Прошла минута.

– Ссука дешевая, гэбэ вонючее… – прошептал Булкин. – И почему я тебе сразу яйца не отстрелил?

– Здесь вопросы задаю я, – сказал я, свирепо играя желваками. Когда-то, очень давно, я отрепетировал перед зеркалом и такое вот выражение лица. Точнее, уже рожи. Специально для таких фруктов, как группенфюрер Миша Булкин. – Итак, кто тебя нанял? Как их звали, как они выглядели, где с тобой встречались? И все подробности переговоров. Я жду.

Группенфюрер сдался. Кряхтя и ругаясь, он выложил все, что знал, за восемь с половиной минут. Жаль только, знал он очень мало. Видимо, добрые люди не исключали возможности пленения своего посланца и подстраховались. Полезной информации у Булкина оказалось с гулькин носик. Кроме того, что он и так мне передал открытым текстом, – почти ничего. С ним, с Булкиным, встречался только один человек. Сперва он позвонил по телефону родительской квартиры в Смирновском переулке, где группенфюрер отдыхал после зоны, попивая истинно арийское пиво «Хайникен». А потом уж состоялась встреча. В «Детском мире», рядом с секцией, в которой когда-то продавались игрушечные автомобильчики, а теперь – самые настоящие «вольво», «тойоты» и «мерседесы». Булкин попробовал было описать посланца добрых людей, но неожиданно затруднился. С натугой он еще мог вспомнить рост (примерно с меня) и одежду (фирменная джинсовая куртка, адидасовские штаны, белые кроссовки), но вот лицо начисто выпало из булкинской памяти. Подстегиваемый моими новыми угрозами группенфюрер целую минуту кривил физиономию в напряженном раздумье, однако так больше ничего добавить к своему описанию не мог. Даже цвет волос. Словно бы вместо лица у булкинского собеседника было пустое место. «Хоть одна особая примета? – напрасно допытывался я. – Родинка? Шрам? Зубы растут неправильно?» Группенфюрер, сам в избытке обладающий многими особыми приметами, явно застопорился. Глухо. Никаких особых и неособых примет. Хоть тресни. Едва ли Булкин сейчас врал, скорее всего, он говорил правду. И эта правда была мне не по душе. В Москве есть всего две организации, которые готовят людей без особых примет. В одной работаю я сам. Вторая – Стекляшка на Рязанском проспекте. И что характерно: дикие выходцы из Стекляшки наверняка тоже не забыли этого искусства.

Поняв, что больше ничего из группенфюрера не вытянешь при всем желании, я ослабил свой натиск. Вовремя: незапертая дверь номера распахнулась, и возникла троица дюжих оперов, ведомых Юлием. Кажется, эту троицу он тоже сумел загипнотизировать своими бесцеремонными манерами Большого Милицейского Начальника. В этой компании мой напарничек весьма походил на деловитую приземистую таксу, выведшую на прогулку трех здоровенных сенбернаров.

– Вот, забирайте голубчика, – приказал Юлий, указывая жестом своего тезки Цезаря на мрачного Булкина. – Задержали его в нашем номере. Он… – В этом месте фразы мой напарничек вдруг сообразил, что так и не выяснил состава преступления захваченного пленного. Такая уж у него простая МУРовская манера: сперва оглоушить человека ананасом по башке, а потом уж разбираться, что он такого сделал. Правда, подумал я, сегодня такая милицейская манера меня спасла. Если бы Юлий стал по всем правилам разбираться да присматриваться, группенфюрер успел бы во мне наделать множество дырок. Бррр.

– Он ворвался в номер, хулиганил, перевернул тут все вверх дном, – пришел я на помощь Юлию. – И при нем оказался пистолет.

Юлий торжественно достал из кармана трофейный пистолет и вручил его операм. Самодельный глушитель, заметим, он тихо присвоил. И я уже догадывался, что он скажет мне потом в оправдание собственного мелкого мародерства. Мол, некоторые экземпляры хранить в вещдоках – места не хватает, а в лом отправить – рука не поднимается. Знаем, слыхали.

Троица милицейских сенбернаров освободила группенфюрера от наручников Юлия, надела Булкину браслеты из собственных запасов и дисциплинированно покинула номер. Толстый сержант, который сумел управиться за пятнадцать минут и теперь терся в коридоре, осторожно заглянул на прощание в нашу дверь. Он преданно посмотрел на Юлия, козырнул и испарился.

Напарничек защелкнул, наконец, дверной замок, расправил плечи и с живейшим любопытством проговорил:

– А вот теперь я жду подробностей. Напарники мы с вами или кто?

– Напарники-напарники, – согласился я. – Какие уж тут секреты.

И я поведал Юлию во всех подробностях историю моих встреч с группенфюрером Булкиным – в хозяйстве «Цветочное» и уже здесь, в номере гостиницы «Братислава» восемь месяцев спустя. Юлий особенно заинтересовался фактом появления на нашем горизонте добрых людей, выпросил у меня фотографию из лебедевской квартиры и долго изучал полусмазанный лик Валентина Лебедева, крайнего мужика с фото. О моих последних разысканиях, включая беседу с мадам Поляковой, я еще не рассказывал напарничку. Приберег на сладкое. Было у меня подозрение, что маленькая головка Юлия все-таки не сможет за один раз переварить столько информации.

– Прямо какой-то Граф Монте-Кристо, – с удовольствием пробормотал напарничек. – Здорово! Нам чинят препятствия, а мы – вперед и вперед. Между прочим, – он хитро уставился на меня, – добрые люди – это случайно не ваши коллеги? Уж больно почерк похож…

Так я и думал! В Юлии сказался-таки сотрудник МУРа. Для человека с Петровки наша Контора на Лубянке – прямо-таки рассадник провокаторов. Я правильно сделал, что не поделился с напарничком нелепой историей с телефонограммой и мифическим Нагелем-Лаптевым. Иначе он бы наверняка укрепился в уверенности, что наша Контора перешла на самообслуживание. Сами шпионим друг за другом, сами друг друга и ловим. Безотходное производство, новейшая технология. Не могу сказать, что данная точка зрения – совсем уж идиотская, однако мне надо давать отпор клеветнику.

– Дорогой Юлий, – наставительно произнес я. – Я благодарен вам за помощь, но давайте – хотя бы временно – взаимно уважать пославшие нас организации. Раз уж мы делаем одно общее дело…