Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая - Дмитрий Мережковский

«Налево, направо — шагай без разбора…»

Налево, направо — шагай без разбора,Столетья считай на ходу, —Сирень наступает на башни Самбора[86],Ночь музыкой бродит в саду.

Ты призраком бредишь, ты именем болен,Парчой откидных рукавов,Серебряной шпорой и тем, что не воленБежать от любви и стихов.

Как дробь барабана на гулком паркетеВ камнях самоцветных каблук, —Мазурка до хрипа, до смерти, и этиПризнанья летающих рук…

Не надо, не надо, — я знаю заране —Измена в аллее пустой, —Струя иль змея в говорливом фонтанеБлестит чешуей золотой.

Ночь музыкой душит, — и флейты и трубы,В две скрипки поют соловьи,Дай сердце, Марина, дай жаркие губы,Дай легкие руки твои.

Сад гибелью дышит, — недаром мне снитсяПод бархатной маской змея, —Марина, Марина, Марина, царица,Марина, царица моя.

«Замостье и Збараж, и Краков вельможный…»

Замостье и Збараж, и Краков вельможныйСегодня в шелку и парче, —На ели хрустальной закат невозможный,Как роза на юном плече.О, польское счастье под месяцем узким,Дорога скрипит и хрустит, —Невеста Марина с царевичем русскимПо снежному полю летит.Сквозь звезды и ветер летит и томится,Ласкает щекой соболя, —Расшит жемчугом на ее рукавицеОрел двоеглавый Кремля.Ты смотришь на звезды, зарытые в иней,Ты слушаешь верезг саней, —Серебряный месяц над белой пустыней,Серебряный пар от коней.Вся ночь в серебро переплавится скоро,Весь пламень в дыханье твоем, —Звенит на морозе венгерская шпора,Поет ледяным соловьем.О, польская гибель в заносах сирени,В глубоком вишневом цвету, —Горячее сердце и снег по колени,И цокот копыт на лету.Все музыкой будет, — вечерней гитарой,Мазуркой в уездной глуши,Журчаньем фонтана на площади старой,Нечаянным вздохом души.

«Не от свинца, не от огня…»

Не от свинца, не от огняСудьба мне смерть судила, —Шрапнель веселая меняВо всех боях щадила.

И сталь граненая штыкаНе раз щадила тоже, —Меня легчайшая рукаУбьет в застенке ложи.

В жилете снежной белизныИ в черном фраке модном,С небрежной прядью сединыНа черепе холодном

Скрипач, улыбку затая,Помедлит над струною,И я узнаю, — смерть мояПришла уже за мною.

И будет музыка дика,Не шевельнутся в зале,И только молния смычкаПадет во тьму рояля.

Перчатку узкую сорву(А сердце захлебнется),И с треском шелковым по швуПерчатка разорвется.

Я молча навзничь упаду,По правилам сраженья,Суровый доктор на ходуОтдаст распоряженья.

И, усмиряя пыл зевак,Чиновник с грудью впалойЗаметит сдержанно, что такНе прочь и он, пожалуй.

«Для последнего парада…»

Для последнего парада[87]Накреня высокий борт,Резвый крейсер из КронштадтаВходит в молчаливый порт.И, с чужой землей прощаясь,К дальним странствиям готов,Легкий гроб плывет, качаясь,Меж опущенных голов.Правы были иль не правы —Флаг приспущен за кормой, —С малой горстью русской славыКрейсер повернул домой.Брызжет радостная пена, —Высота и глубина, —Лишь прощальная сиренаВ синем воздухе слышна.Час желанного возврата(Сколько звезд и сколько стран), —В узком горле КаттегатаСеверный залег туман.И до Финского залива,Сквозь балтийский дождь и тьму,Бьет волна неторопливоВ молчаливую корму.И встают, проходят мимоВ беглой вспышке маякаБерега и пятна дыма,Острова и облака.

Николай Евсеев

«Все одно и то же бездорожье…»

Все одно и то же бездорожье,Как у дедов, прадедов, отцов.Разговор о благодати БожьейИ один конец в конце концов.

Умереть и горько и обидно.Жить хочу, хочу, как никогда.Ничего и ничего не видно,Черная шумит, шумит вода.

И глаза я в страхе закрываю.Силюсь я молитву прочитать.Господи, я, как всегда, не знаю,Смерть моя, быть может, благодать.

Расставанье

Хотел бы я оставить внукамСвоей любви какой-то след —Мой след хождения по мукамНа протяженьи долгих лет.Я расстаюсь… Но не разлука,А расставанье без конца.Такая сладостная мука —«Черты любимого лица».

Ее лицо — поля, просторы,Луга, озера, облака,В степи туманы, косогоры,Моя песчаная река.О если б расставанью длиться!Ведь в нем такая благодать.Хотя бы раз еще родитьсяИль никогда не умирать.

Конь

Лето. Горлинки турчанье.У пруда вальками бьют.На конюшне слышно ржанье,И тебя поить ведут.

Ты идешь на недоуздкеВесь блестящий и гнедой.Припадешь к колоде узкойРозоватою губой.

Ты напьешься и потянешьЕпифана за собой.На минуту диким станешь,А потом пойдешь домой —

В свой денник, где пахнет четкоИ тобою и твоим,Где сквозь крепкую решеткуНебо смотрит голубым.

Ты мой конь — ты брат мой милый,Было нам немного лет,Но они с такою силойВновь лучат чудесный свет —

Голубой, почти небесный,Полный тайны бытия.Я с тобою, с бестелесным.Брат гнедой — любовь моя.

«Помню войну, что шумела когда-то…»

Помню войну, что шумела когда-то.Шли за Россию полки умирать.Рава, Гумбинен, Варшава, Карпаты.После далёко пришлось отступать.

Тяжкое помню прощание с Крымом,Все расставанье с родною землей,И пароходов тяжелые дымыНад голубой черноморской водой.

Константинополь… Завод под Парижем.Время махнуло мне быстрым крылом.Сильные плечи склоняются ниже…Может быть, лучше молчать о своем.

Что же сказать? И кому это нужно.Нечем хвалиться пред вами, друзья.Все ж драгоценною нитью жемчужнойЖизнь протянулась куда-то моя.

«Иноходец был резвый, горячий…»

Иноходец был резвый, горячий.Пристяжная еще горячей.Жизнь казалась одною удачейСредь осенних бегущих полей.

И поля за полями мелькали,Будто счастье летело со мнойВ голубые зовущие дали,В белый дом за песчаной рекой.

Был тогда я еще малолеткой,Бесшабашным сорвиголовой,И не знал, как огромною клеткойВстанет мир над казачьей душой.

А душа, словно стрепет влюбленный,Тот, что бьется в калмыцкой петле,Перепуганный и возмущенный,На апрельской цветущей земле.

«Не сплю, не сплю и вижу…»

Е. К. Девлет-Килдеевой

Не сплю, не сплю и вижуВо сне, как наяву,Что я не под Парижем,А на бахче живу.

И что не май цветущий,Но август золотой —Мой месяц самый лучшийНа полосе степной.

Лежат горой арбузыВ соломе золотой.И вдруг приходит МузаПоговорить со мной.

Она пришла босая,С пучком травы в руках,Простая и родная,С улыбкой на губах.

Наш разговор недолог,В моих руках трава,Над нами неба полог,И слышатся слова,

Мои слова глухие,Как счастлив жребий мой,Что Музою РоссияБыла во сне со мной.

На Хопре