Десница великого мастера - Константин Гамсахурдиа

XLIV

Георгий накануне был пьян. Голос трубящего оленя разбудил его. Постельничий улучил момент, чтобы сообщить царю новость:

— Духовник Амбросий умирает.

Георгий нахмурил брови и пробормотал: «Да умолкнут уста вероломные и язык велеречивый». Он повернулся к стене и снова задремал.

Гиршела лечил монах Филадельф. От него Гиршел узнал, что царский духовник стал жертвой чумы. Глубоко потрясло это известие владетеля Квелисцихе. Дважды пришлось ему пережить чуму в Египте, где он был в плену. Первый раз завезли чуму в Каир караваны, а второй раз заразу распространили крысы с кораблей Индостана. Блохи занесли чуму в крепость, где находилось тридцать тысяч пленных греков и десять тысяч грузин. За месяц погибли все греки, грузин же осталось в живых только девять человек.

«Заразу занесли в Грузию, вероятно, войска, присланные в Тбилисское эмирство», — подумал Гиршел.

Еще не рассвело, когда эристав был уже на ногах, хотя укусы гепарда еще не зажили. Он с нетерпением спросил монаха:

— Не блоха ли укусила Амбросия, отец Филадельф?

— Не знаю, сударь эристав! — Его не тошнило?

— Ничего не слыхал, эристав эриставов!

— Где у него появились язвы?

— Под мышкой, если не ошибаюсь. Волнение охватило Гиршела при этих словах.

— Чума, отец Филадельф! Несомненно! А какой величины была первая язва?

— С лавровый лист, сударь!

— Ты видел духовника во время болезни?

— Один раз я посетил его, сударь эристав. Гиршел, как ужаленный, отскочил от монаха.

— Впредь не заходи ко мне, отец Филадельф, — сказал он монаху. — И пошли ко мне главного табунщика! — крикнул он вдогонку.

Главный табунщик удивился при виде владетеля Квелисцихе. Он не узнал когда-то бесстрашного и спокойного эристава. Гиршел метался по комнате, как медведь на привязи, и что-то бурчал.

Он начал рассказывать главному табунщику об ужасной заразе.

— Дважды в Египте на волоске висела моя жизнь. Если б я не сбежал от сарацин, то, несомненно, стал бы жертвой чумы.

Затем он внезапно прервал рассказ о чуме и приказал табунщику:

— Немедленно пригоните коней с лугов, разбудите моих азнауров и седлайте лошадей!

В это утро Георгий собирался отправиться в Уплис-цихе и привезти в Мцхету царицу, но отложил свою поездку на три дня: он знал, что его отъезд встревожит жителей Мцхеты. Когда он узнал о чуме, первой была мысль о Шорене. Царь слыхал, что чума прежде всего поражает бедняков, а дворец Хурси находится как раз в квартале бедняков.

Он решил было перевести Шорену и Гурандухт временно во дворец, но вспомнил про царицу и католикоса и воздержался.

— Почему ты не сообщил мне, что духовник умер от чумы?: -бранил он постельничего.

Чума встревожила всех. Из мастерских, монастырей и крепостей высыпал народ. Рабы, монахи и ратники заполняли улицы и площади.

По совету пожилых, все от мала до велика охотились на крыс. Подвалы, землянки и мельничные закрома заливали кипятком. Никто не знал лекарства от блох, и бороться против них было невозможно.

Чума была обнаружена в Санатлойском квартале, где первым заболел старый сапожник. Мать больного выбежала на улицу и случайно встретилась с духовником.

— Мой сын умирает,-взмолилась она,-причасти его. Сжалился духовник и пошел за ней. Сапожник умер в тот же вечер. На другой день заболел Амбросий…

Гиршел не дождался обеда.

— Оставайся, — говорил Георгий, — зараза скосит сперва рабов и бедняков, она не скоро доберется до дворца.

Долг хозяина обязывал Георгия не отпускать гостя. Но в душе он радовался отъезду Гиршела. Вот и на этот раз он превзошел смелостью своего двоюродного брата.

Эристав побоялся подойти без обнаженного меча к разъяренному гепарду — это было еще понятно, но, когда испытанный герой удирал от санатлойских блох, это вызывало у царя только улыбку,

Георгий поддразнивал владетеля Квелисцихе, но Гиршелу было не до шуток: даже не повидавшись с невестой, которая жила в зараженном квартале, он простился с царем и вместе со своей свитой быстро покинул Мцхету.

Конечно, Георгий не был искренен, рассуждая так. Он прекрасно знал, что такое мужество. Он понимал, что нет на свете такого рыцаря, который не испытал бы когда-нибудь страха, и нет мудреца, который не сказал бы хоть раз какой-либо глупости.

Сам он не раз на поле брани приводил в изумление неприятеля своей храбростью, но если Гиршел боялся гепардов и блох, то Георгий дрожал при виде змей и бе-, шеных животных. Во время охоты он часто в страхе останавливался перед корнями дуба или плюща, ему всюду чудились змеи, и это заставляло его страдать. Бешеных собак боялся Георгий больше, чем византийских камнеметов. Стоило только залаять простой дворняжке, как Георгий хватался за рукоятку меча. Бешеное животное нагоняло на него ужас.

Тысячу раз расспрашивал он Фарсмана Перса: случалось ли когда-либо, чтобы взбесился буйвол или конь, бык или волк? Когда спасалар вошел к царю, Георгий с улыбкой сказал:

— Владетель Квелисцихе сбежал от санатлойских блох. Ты не думай, Звиад, что Гиршел удрал от сарацин, он испугался египетских блох! Звиад улыбнулся.

— Я и раньше, государь, считал преувеличенными рассказы о его геройстве, — сказал он,

В это же утро были приняты чрезвычайные меры. Были призваны знахари и лекари, В Уплисцихе были снаряжены скороходы сообщить царице, чтобы она не приезжала в Мцхету. Срочно был вызван из Тмогвской крепости Турманидзе. Царь призвал и Фарсмана, но «вор подсвечников» не явился: болен, мол, и не выходит из дому. После пинков, которыми угостил его царь, он не появлялся во дворце.

Был издан приказ: труп Амбросия вынести за город и сжечь в негашеной извести,

Начальникам крепостей повелевалось: немедленно прекратить общение между гарнизонами крепостей, не впускать в Мцхету караваны, днем и ночью держать аа запоре крепостные и башенные ворота.

Начальника Мухнарской крепости бросили в темницу, ибо оказалось, что третьего дня у него в крепости умер от чумы воин. Сотник скрыл это, и покойника похоронили по христианскому обычаю.

Лекарям было велено строго следить, за жителями. Они должны были пересылать больных и даже подозрительных в «чумные бараки», а покойников, их одежду и постель сжигать. Дома чумных заколачивать, крыс и блох уничтожать.

Настоятелям монастырей приказали не впускать в трапезные и кельи приезжих монахов и с0орщиков подаяний, прекратить общение с другими монастырями, всюду соблюдать чистоту.

Базарников и торговых надсмотрщиков обязали прекратить продажу фруктов и овощей. На своем золотистом жеребце, со увитой разъезжал Георгий по площадям, показывался народу, расположившемуся под открытым небом, посещал крепости, монастыри и мастерские и успокаивал всех,

— И чума нам не страшна! — убеждал он народ. Когда царь и его свита проезжали мимо дворца Хурси, рабы во дворе водили оседланных коней. — Чьи это кони? — спросил царь.

— Колонкелидзе прислал шесть лошадей для своей семьи,государь!

Георгий невольно взглянул на балкон. Там суетились рабыни. Он в душе пожелал доброго утра своей возлюбленной. «Я готов умереть от чумы, лишь бы она не тронула тебя!» — подумал он и пришпорил своего золотистого жеребца.

На кровлях домов Санатлойского квартала выли собаки.

XLV

В это страшное чумное время Нона забыла о скорпионах. Она суетилась, обливала кипятком мебель, ковры, паласы и тюфяки. Заливала кипятком щели и под-валы. Всюду ей мерещились крысы и блохи.

Она умоляла своего господина:

— Не ходи, сударь, на работу! Чума -враг бедного люда. Не приноси себя в жертву божьему дому, у бога — да будет он милостив — церквей много, а твоя несчастная мать только в тебе и видит свет солнца.

Бодокия вышел навстречу Арсакидзе и сообщил ему, что триста лазов не вышли на работу. Примеру лазов последовали самцхийцы, болнисцы и греки.

— Чума все равно унесет нас! По крайней мере отдохнем перед смертью! — говорили они.

Рабы покинули мастерские, спустились с лесов и, расположившись в тени храма, играли на пандури и пели, юноши окружили старцев и слушали их рассказы о чуме в былые времена.

При виде Арсакидзе рабы-вскочили с мест, каменщики и ваятели ободрились.

Лазы окружили своего земляка.

— Лазы! — обратился Арсакидзе к собравшимся. — Чумное время началось, но не забывайте, что оно одинаково опасно, для всех. Видите, лазы, я с вами во время тяжких испытаний. Смерти не избежать никому и помимо чумы, но никто не ведает часа ее прихода.

Подумайте, лазы, разве не лучше встретить смерть, исполняя свой долг, чем погибнуть бездельниками. Знайте, что смерть скорее настигнет лентяев и трусов, чем смелых и тружеников. А что подумают иверы? Трусами сочтут они нас! Пусть старейшие из вас вспомнят, изменяли ли когда-нибудь мы иверам в войнах с сарацинами или с греками?