Человек в черном - Уилки Коллинз

зле, которое причиняла вам, Бернард, и с сокрушенным сердцем прошу вас простить меня.

Вы, по крайней мере, отдадите мне ту справедливость, что ваша пьяница-жена знала, что недостойна вас. Я отказалась от пенсии, которую вы мне предлагали.

Я уважала ваше имя. Со времени нашей разлуки я, вернувшись к своей профессии, семь лет занималась ею под чужим именем и никогда не беспокоила вас. Одного только я не могла сделать – забыть вас. Вы увлеклись моей несчастной красотой, но я, со своей стороны, любила вас всем сердцем. Память о благородном по происхождению джентльмене, пожертвовавшем ради меня всем, не могла умереть в моей душе. Он был… нет! Я не хочу возмущать доброго человека, пишущего эти строки, говоря, чем он был для меня. Да и кому есть дело до того, как я думаю о вас теперь!

Если бы вы остались таким, как я вас оставила, или если б я не узнала, что вы влюбились в мисс Эйрикорт и готовы были жениться на ней, в надежде, что смерть избавила вас от меня, я бы жила и умерла, не сделав вам никакой неприятности, кроме первой и величайшей – той, что согласилась стать вашей женой.

Но я сделала это открытие – все равно каким образом. В это время наш цирк был в Девоншире. Моя бешеная ревность доводила меня до сумасшествия. У меня был поклонник, годившийся мне в отцы. Я дала ему понять, что он может добиться моей благосклонности, если поможет мне отомстить женщине, готовой занять мое место. Он доставал деньги, чтобы следить за вами дома и за границей, и, чтобы окончательно обмануть вас, он поместил ложное объявление о моей смерти в газетах и сбил с толку ваших адвокатов, старавшихся достать доказательства моей смерти.

Наконец он оказал мне самую большую услугу в это тяжелое для меня время: он взял меня в Брюссель. Я стояла у входа в английскую церковь, так что первым лицом, встретившим вас и ложную мистрис Винтерфильд по выходе от алтаря к брачному завтраку, была ваша законная жена со свидетельством о браке в руках.

Признаюсь, к своему стыду: я торжествовала, что совершила это зло.

Но я заслужила мучения и мучилась, узнав, что мать мисс Эйрикорт и двое ее знакомых отняли ее у вас – с ее полного согласия – у самых дверей церкви, и она вернулась в общество с репутацией, ничем не запятнанной. Каким образом брак в Брюсселе остался тайным – этого я не смогла узнать. В ответ на свою угрозу сделать его известным я получила письмо от адвоката, который советовал мне молчать, ввиду собственных выгод. Теперь пастор объяснил мне, что ваш брак с мисс Эйрикорт мог быть признан недействительным и обстоятельства дела могли вас оправдать перед всяким судом Англии. Теперь я хорошо понимаю, что люди знатные и богатые могут избежать разоблачений, которым бедняки вынуждены были бы покориться.

Я должна исполнить еще один долг – последний.

На своем смертном одре я заявляю торжественно, что, женясь на мисс Эйрикорт, вы действовали совершенно честно. Не только я жестоко поступила с вами, но обе Эйрикорт, а также лорд и леди, которые помогали им укорять вас, как негодяя, заслуживающего безжалостного, позорного разоблачения, жестоко и совершенно несправедливо оскорбили вас.

Я уверена, что эти люди могли и не ограничиваться тем, что неправильно истолковали вашу покорность обстоятельствам, в которых вы очутились. Они могли бы преследовать вас за двоеженство, если бы им удалось заставить меня свидетельствовать против вас. Меня утешает, что я хотя бы немного искупила свою вину. Я до сегодняшнего дня старалась не попадаться ни на их пути, ни на вашем.

Мне сказали, что я обязана оставить вам свидетельство о своей смерти.

Когда доктор напишет это свидетельство, он перечислит вам признаки, по которым можно будет удостовериться в моей личности, если мое письмо, как я надеюсь, достигнет вас после моей смерти, до погребения. Пастор, которой положит этот листок бумаги в конверт и запечатает, как скоро душа моя расстанется с телом, прибавит что может в удостоверение моей личности, а домовая хозяйка готова отвечать на все вопросы, которые ей зададут. На этот раз вы действительно можете быть уверены, что свободны. Когда меня похоронят и покажут вам на кладбище мою могилу без имени, то я твердо уверена, Бернард, что вы меня простите, – я знаю ваше доброе сердце. У меня есть еще одна просьба о бедном бездомном существе, находящемся в эту минуту в этой комнате. Но, боже, как я устала! Мистер Фенник скажет вам все. А иногда, быть может, когда вы женитесь на девушке, достойной вас, вспомните, что в бедной Эмме были и хорошие, и дурные стороны. Прощайте.

№ 2. От преподобного Карла Фенника Бернанду Винтерфильду.

Ректорат, Бельгавен

Сэр!.

Я должен исполнить печальный долг и известить вас, что мистрис Эмма Винтерфильд умерла сегодня утром, около пяти часов. Я не буду ничего прибавлять от себя к трогательным строкам, обращенным ею к вам. Я твердо верю, что Господь принял раскаяние бедной грешницы. Ее сокрушенный дух обрел себе покой среди прощенных в загробном мире.

Вследствие ее желания, чтобы вы видели ее мертвою, гроб останется открыт до последней минуты. Доктор, лечивший ее, был столь добр, что дал мне свидетельство, которое при сем прилагаю. По небольшой серебряной пластинке на правой стороне черепа вы можете убедиться, что свидетельство относится именно к этому телу.

Считаю излишним прибавлять, что я готов отвечать на всевозможные справки.

Бедная покойница упомянула об одной просьбе, которую имела к вам. Я передаю вам ее желание, которое ей, по слабости, не удавалось самой высказать.

Во время представлений цирка в соседнем городке под полотно палатки старался подлезть, чтобы посмотреть представление, мальчик-бродяга, по-видимому, обладавший недостаточно развитыми умственными способностями. Он не мог дать ясных сведений о себе. Покойной мистрис Винтерфильд, родившейся и воспитанной, насколько я мог понять, во Франции, удалось узнать от мальчика, что он француз, она почувствовала участие к бедняжке, вспомнив свои дружеские отношения с некоторыми его соотечественниками. С этого времени до самой своей смерти она заботилась о нем, и он, казалось, чувствовал к ней благодарность и привязанность.

Я говорю «казалось», потому что непобедимая скрытность составляет одну из особенностей душевной болезни, которой он страдает. Даже его благодетельница никогда не могла уговорить его быть откровенным с ней. Во всех же других отношениях, насколько я знаю, ее влияние сдерживало некоторые дурные наклонности, по временам проявлявшиеся в нем. Ее