Великий Краббен (сборник) - Геннадий Прашкевич

И я официально уполномочен сообщить, что слухи об отходе известных писателей от практической деятельности весьма и весьма преувеличены. Оба они живы, оба здоровы. Оба полны творческих планов и шлют участникам форума наилучшие пожелания. Что же касается их новых произведений, то работа над ними действительно не прерывается. Мы не знаем, когда писатели закончат свою книгу, мы не знаем, когда эта книга будет опубликована, но знаем то, что она в любом случае будет написана и опубликована!

Каждое утро я слышу в кабинете Ильи Коврова (новосибирского) шаги.

Он ходит от стены до стены, наговаривая вслух фразы будущей книги. Иногда заходит ко мне. Пьет горячий кофе. Говорит ревниво: «Я видел вчера новые фотографии. В «Литературном курьере». Наш новгородский друг начинает лысеть. Если дело и дальше так пойдет, побрею голову».

Я киваю.

Я помню.

Будущее на пороге.

Обрывок суперобложки… Лысая голова…

Конечно, время ничего и никого не щадит. Но мы не вправе торопить друг друга. Тем более людей, обреченных на всемирную славу. А люди, обреченные на такую славу в Будущем, вообще теряют право на спешку.

Это сближает!

1985

Перепрыгнуть пропасть

1

Мир уцелел потому, что смеялся.

Биофизик Петров не понимал народной мудрости.

Когда от Петрова ушла третья жена, он вообще забыл о юморе.

В экспериментальной лаборатории – в огромной железобетонной чаше, изолированной от внешнего мира и тщательно имитирующей условия панэремии, всеобщей первобытной пустыни, покрывавшей Землю в ее первый миллиард, Петров работал так прилежно, так всерьез, с такой серьезностью, он так жестоко выжигал сумасшедшими молниями глинистые и горные породы, так ожесточенно травил их разнообразными естественными кислотами и умопомрачительными атмосферами, что я иногда начинал сомневаться, работает Петров над проблемой самозарождения жизни или же хочет убить даже ее зачатки?

Впрочем, теория абиогенеза, разрабатываемая Петровым, выглядела весьма перспективной. Шеф к нему благоволил. Мы ему многое прощали. Поэтому я и утверждаю: Петров не врет. Пасся черный бык под его окном, и телевизор у него не работает, и стены в квартире безнадежно испорчены.

А они, утверждает Петров, явились, когда он спал.

Ну, понятно, квартира прокурена. Бутылки со стола не убраны. В кофейных чашках – окурки. Крепкий сон в такой атмосфере невозможен, к тому же в глаза ударил резкий свет. Наверное, решил Петров, кто-то из ребят, забегавших с вечера, задержался, уснул где-то в углу и теперь шарашится, пытается понять, где находится.

На всякий случай Петров сказал: «Оставь мне пару сигарет».

И открыл глаза.

2

Их было двое.

Нормальные ребята.

Правда, незнакомые, но оба в хороших кожаных пиджаках.

Длинный, например, был даже при галстуке. В таких галстуках ходили в годы юности Петрова. Эй, чувак, не пей из унитаза. Ты умрешь, ведь там одна зараза. И все такое прочее. Длинный бесцеремонно устраивался в единственном кресле, не зная, что оно может развалиться под ним в любой момент, а Коротышка копался в книгах, горой сваленных под наполовину разобранным стеллажом. Время от времени он с гордостью приговаривал:

– Я же говорил, что мы его найдем. Вот и нашли!

На что Длинный удовлетворенно кивал:

– Ухоженное местечко.

Не похоже, чтобы он льстил Петрову. Скорее констатировал тот факт, что ухоженным местечком можно называть и свалку под городом. Однокомнатная квартира Петрова так и выглядела. Наполовину разобранный стеллаж, кое-где застекленный (Светкина выдумка). Беспорядочные груды книг, фотоальбомов, пластинок (Ирка любила музыку). Белье, разбросанное по углам (Сонька так и не приучила Петрова к порядку). На пыльном экране неработающего телевизора затейливо расписался кто-то из приятелей, наверное, Славка Сербин. Ну, понятно, немытые чашки, окурки, шахматные фигурки, бутылки, всякое барахло.

Ухоженное местечко.

Может, оно и было таким.

Но не теперь, когда от Петрова ушла его третья жена – Сонька.

Если ребята в кожаных пиджаках, подумал он, явились как представители некоего Союза женщин, когда-то обиженных им, то Соньке будет чему порадоваться. Ведь ясно, что создание такого антигуманного Союза могло быть делом только ее рук. Уж никак не Светки и не Ирки. Ирка та ведь вообще была тихоня. Уходя, не забрала с собой ничего, кроме горьких воспоминаний. Петров даже справку выписал ей о перенесенных страданиях. Это было несложно. В течение десяти лет Петров тайком вел дневник, в котором аккуратно отмечал все семейные ссоры. Он даже в этом оставался ученым. Если подвести правильную теоретическую базу под факты, приведенные в дневнике, считал он, семейная жизнь станет прозрачной. Можно сделать некоторые выводы. Около семнадцати тысяч мелких и крупных ссор, около семидесяти тысяч мелких размолвок – есть над чем поломать головы социологам. Что бы они ни утверждали, но семейная жизнь людей до сих пор полна странных тайн, постижимых не более, чем онтогения. Можно до мельчайших подробностей проследить сложнейший путь превращения зачатка оплодотворенной материи в семейного человека, суть проблемы от этого не станет ясней. Государство ежедневно теряло и продолжает терять миллионы полноценных рабочих часов только потому, что особи, должные работать качественно и умело, работают некачественно и неумело, потому что они постоянно страдают от неразделенной любви или от семейных раздоров.

Пытаясь понять, что, собственно, происходит и кто эти гости, Петров, как всегда в трудные минуты жизни, поднял взгляд горé – на портрет знаменитого Академика.

Бородка клинышком. Ясный взгляд. Галстук-бабочка.

Петров считал Академика своим учителем, но видел его только один раз.

На торжественном заседании, посвященном восьмидесятилетию со дня рождения Академика и пятидесятилетию его знаменитой работы «Происхождение жизни на Земле (естественным путем)», Академик, сидя в высоком кресле, поставленном рядом с трибуной, не по возрасту живо реагировал на все доклады и замечания. Петров просто залюбовался стариком, страшно жалея, что изящным научным построениям Академика так и не суждено было оформиться в современную физико-химическую модель. Что же касается собственных научных воззрений Петрова, довести их до Академика он не успел. Когда в перерыве он протолкался к креслу, среди окруживших Академика дам и секретарей вдруг пронесся панический шепоток: «Где шоколадка? Где шоколадка Академика?» Видимо, пора было кормить старика. И Петрова оттерли в сторону.

Но эти двое, подумал Петров, вряд ли имеют отношение к Академику.

Скорее к Соньке. Это она их подослала. За утюгом. Или за швейной машинкой. Или за висящим на стене живым деревом. А то, что время выбрано неурочное, так это только подтверждает ее причастность к происходящему.

3

– Ухоженное местечко, – повторил Длинный.

– Ты спроси, спроси его, – обрадовался Коротышка. – Спроси, где Листки?

– Лимит наших прав исчерпан, – помрачнел Длинный. – Придется искать самим.

– Да знаю я, знаю, – недовольно откликнулся Коротышка. – Но ты спроси, ты спроси его. У него такой вид, что он ответит.

Петров вздохнул. Дверь он никогда не запирал и все же… Третий час ночи… Утром ему в лабораторию… Подготовлена серия новых сложных экспериментов… Вот если бы неожиданные гости могли подсказать, почему обычный минерал до определенного момента остается лишь обычным минералом, а потом превращается в информационную матрицу, вот если бы они могли подсказать, как происходит волшебная, в сущности, перекодировка минерала в белковый код (чего не удалось решить даже Академику), вот если бы они подсказали, что конкретно является решающим в этом переходе – колебания магнитного поля, тепловой фон, газовый состав атмосферы или еще какое-то невероятное или наоборот вполне вероятное стечение обстоятельств, тогда он с удовольствием бы встал, сварил кофе и неплохо бы потрепался с ними.

Коротышка тем временем решил поиграть в самостоятельность.

Не глядя на Длинного, он резко повернулся к Петрову и протянул руку:

– Листки!

Он сделал это так решительно, что Петров испугался.

Семейный дневник, который он вел втайне, вряд ли можно было назвать Листками, к тому же о нем не знали ни Сонька, ни Светка, ни Ирка, но мало ли. На всякий случай Петров притворился спящим.

– Говорю же, что лимит наших прав исчерпан. – Длинный в паре был, несомненно, главным. – Надо искать самим.

Он с большим сомнением обвел взглядом чрезвычайно захламленную квартиру, а Коротышка, вздохнув, вернулся к книгам, альбомам и пластинкам, быстро просматривая их и бросая куда попало.