Без права на ошибку - Алексей Викторович Вязовский

видно, кто друг, а кто – портянка прелая. Насыпь табачку, Григорьев, не жмоться, – обратился он к одному из бойцов.

– Так ты ж не куришь вроде, – засомневался тот.

– Вот она, жлобская натура. Саня Дудник встанет, угощу его, он в этих засадах весь измучился без курева. Так и жаловался каждую минуту, считай, что уши пухнут уже. Так вот, водили они нас по таким дебрям – я б ни в жизнь не выбрался, случись в одиночку туда попасть. Мошкара лезет… везде, короче, даже подштанники не спасают. Дудник, дурило, в болото упал, вылезает – весь в пиявках… Да…

– Заливаешь, Ваня, – влез Григорьев, желающий за свой табачок получить правдивый рассказ. – Уже было про пиявок, помните, ребята?

И все согласно закивали. Даже я помню. Точно, при нашем знакомстве вещал Дробязгин.

– Ну уже и приврать нельзя, – спокойно воспринял разоблачение мой ординарец. – Я же для красоты, разве непонятно? Так вот, пилим мы по этой чащобе, я уже спотыкаться устал. Иду только и думаю – хана сапогам, менять надо. А ведь только недавно с немца снял…

– На табак ты их у Михеичева выменял, – Ваню снова поймали на неточности.

– Не нравится, не слушай. Так до смерти и не узнаешь, как мы целого генерала в плен взяли. Короче, пришли на место. Сержант разведывательный жалом поводил, присмотрелся, говорит – мимо не пройдут. Только вот на этом самом месте. А там и правда – с одной стороны болото, тут бурелом, куда там засекам, что мы городим. И посередке даже не тропинка, а так, намек один. Ну и решили там засаду делать. Мы с Саней фугас заложили, прямо как в учебнике – комар носа не подточит. А комарей там этих… только точило под носы подставляй. Я ребятам и говорю – грязью надо измазаться. И маскировка, и от этих тварей защита. Послушали меня…

– А складно брешет, артист, – громко прошептал кто-то из слушателей, но Дробязгин на такие мелочи внимания не обращал.

– Лежу я себе, ждем фашистов, я даже покемарить успел слегка. Тут меня дергает за рукав Леня Коняхин, разведчик, хороший парень, хоть и из Рязани. И говорит – тихарись, идут, кажись. И точно, десяток фашистов мимо нас – вот как ты, Григорьев, близенько, прокрались. Я даже и дышать забыл, как, если б Лёнька не напомнил, точно задохнулся бы… И как началась пальба! Оглохнуть можно! И тут Коняхин говорит: «Взрывай, Ваня, пока не поздно!»

– Так только что не слышно было ничего!

– Дурило ты, – выдал Дробязгин. – Никакой бдительности в тебе нету. Правильный приказ боец должен услышать, даже если ухи оторвало. Вот поэтому ты никто и звать тебя никак, а я – заместитель командира по личным вопросам!

* * *

Дробязгин смаковал подробности своего подвига, и получалось, что если бы не он, то генерал с приспешниками точно скрылись бы в болоте.

Двое разведчиков полегли от передового дозора, который вынуждены были пропустить мимо себя. Темнота, неразбериха – что угодно могло случиться. А Херцог тупо обделался после взрыва и сразу задрал лапки в гору. Понятное дело, в представлении на награды всё распишут как надо – тяжелый бой с превосходящими силами и прочее, что полагается. Мне не жалко. Пусть ребята получат свои ордена. В конце концов, у нас генералов в плен не каждый день берут.

Но что делать со сведениями о «Доре»? Хорошо бы разбомбить там всё, чтобы места живого не осталось. Вот только погода нелетная. Висят, как пишут в романах, свинцовые тучи. Как они там назывались? Не помню уже, в записной книжке есть. Так что с авиацией швах. А немцы могут уже грузить всё для эвакуации. Мало того что линия фронта рядышком совсем, так еще и генерал не попадет куда надо. Даже если никто не дойдет, а Нижинский гарантировал, что немцы все на месте остались и кормят столь любимых Ваней Дробязгиным пиявок, то уже к утру будет ясно – возможна утечка.

Чует моя внутренняя сигнализация, что действовать надо быстро. Вот прямо сей момент, без проволочек. Был бы я в партизанах, всё решилось бы просто: построил бойцов, наметил цели, вперед разведку отправил, и ты уже на боевой операции. А тут, соверши я такое… Можно и пулю поймать лбом за оставление позиций без приказа и прочие грехи. Сиди и думай, Петя.

Рядом со мной сел Нижинский. Тоже свежим воздухом подышать вышел.

– Проверил? – спросил я.

– Да, держится первоначальной версии. Если и врет, то слишком тонко. Думать, что немцы пожертвовали целым генералом, чтобы обмануть нас с пушкой… Я бы в такое не поверил.

– Под Киевом мы уже с этой «фрау Дорой» встречались, – сказал я. – Тогда тоже… не очень верилось.

– И что там сделали?

– Собрали ударную группу, снарядили минометами и отправили. Подошли на расстояние уверенного накрытия и постреляли. «Дора» после этого молчала, вроде как в ремонт повезли.

– Большой отряд был? – наседал майор.

– Знаю, о чем ты думаешь, – ответил я. – Но без приказа – не могу.

– Так пойдем, что сидим? Надо срочно сообщать! – разведчик вскочил на ноги.

* * *

Со связью у нас всё было хорошо. А вот без нее, соответственно, хреново. Уж не знаю, из чего там собирал свой прибор наш Маркони, но до Викторова мы достучались. С учетом режима повышенной секретности, нам поначалу с трудом удалось сообщить о знатном «языке», а потом – и о необходимости быстрой войсковой операции с возможным стратегическим значением.

И получил я четкий и недвузначный приказ – ждите, скоро всё решим. Наверное, в штабе надумали гонца послать, разобраться на месте. Не командарма и даже не начштаба, но кого-нибудь, способного самостоятельно решить, что делать и каким образом. Это я люблю. Вот прямо душа радуется, когда рядом находится некто решительный и смелый, который на себя ответственность возьмет. А что мне от такого награды достойной не обломится, так я не жадный. У меня этого добра и так столько, что надо мундир на левой стороне груди укреплять, а то скоро порвется под тяжестью.

Сорок две минуты понадобилось полковнику Стойкину, чтобы примчаться к нам в сопровождении кучки нужных для работы людей – связиста, особиста, разведчика и еще кого-то, четвертым втиснувшегося на заднее сиденье «эмки». Рекорд, вне всяких сомнений. И лучший способ от перехвата данных противником.

Какую должность этот Стойкин в штабе занимал – не знаю. Но, наверное, большую и значимую, потому что разобрался в ситуации практически мгновенно. На Курта Херцога он только глянул мельком, будто эти постоянно попадавшиеся пленные генералы его уже порядком утомили. Да и на что там смотреть? Напыщенный индюк в грязном мундире. А вот ситуацию с пушкой продумывал долго. Двигая тупым кончиком карандаша по немецкой трофейной пятисотметровке, он