Ледяная принцесса - Камилла Лэкберг

Он хорошо знал, когда сдвинулась чаша весов, точно помнил, в какой день произошел роковой поворот. Он мог даже назвать время. У него было все. Ему не на что было жаловаться — ни на плохое обращение, ни на бедность, голод или отсутствие внимания. Единственное, что его тревожило, — так это собственная глупость и слишком сильное чувство исключительности и превосходства над другими. Ну и, конечно, без девчонки дело не обошлось.

Тогда, в семнадцать лет, он бы ничего подобного не сделал, если бы не девчонка. Она была особенная, Мауд. Роскошная блондинка, притворно скромная, которая играла на его эго, как на хорошо настроенной скрипке. «Пожалуйста, Бенгт, я просто должна иметь…», «Пожалуйста, Бенгт, ну разве ты не можешь купить мне…» Она надела на него ошейник, и он послушно бегал у нее на поводке. Ей всегда всего оказывалось мало. Он считал каждую копейку и на все заработанные деньги покупал ей красивую одежду, парфюмерию — все, что угодно, стоило ей только ткнуть пальцем. Но как только у нее появлялось то, что она клянчила, она тут же это забрасывала, и начинала клянчить опять, и клевала ему печень, нудя, что без очередной шмотки она чувствует себя совершенно несчастной.

Мауд, словно какая-то зараза, отравила его кровь, и Бенгта от этого бросало в дрожь. И он даже не заметил, как колесо начало раскручиваться все быстрее и быстрее. Бенгт перестал понимать, где верх, где низ, что хорошо, что плохо, — все летело вверх тормашками. Когда ему исполнилось восемнадцать, Мауд взбрело в голову, что она должна везде с ним появляться не иначе как в «кадиллаке» с откидным верхом. «Кадиллак» стоил больше, чем Бенгт зарабатывал за год, и он лежал без сна много ночей, ворочался с боку на бок и ломал себе голову, где бы ухитриться раздобыть денег. И тут, когда он крутился как вошь на гребешке, Мауд разверзла свои губки и заявила ему ясно и определенно, что если Бенгт не может обеспечить ее так, как она того заслуживает, и не купит «кадиллак», то она найдет себе кого-нибудь получше. Его бессонные ночи стали еще более мучительными из-за ревности, и в конце концов Бенгт не выдержал.

Десятого сентября 1954 года ровно в четырнадцать часов он вошел в банк Танумсхеде, вооруженный старым армейским пистолетом, который его отец хранил дома, и с натянутым на лицо нейлоновым чулком. Все пошло вкривь и вкось. Ясное дело, служащие банка быстро побросали ему в сумку пачки денег, но денег оказалось вовсе не так много, как он рассчитывал. Вдобавок одним из клиентов оказался одноклассник отца, и он с легкостью узнал Бенгта, несмотря на чулок. Меньше чем через час полиция была у них дома и нашла сумку с деньгами под кроватью в его комнате. Бенгт никогда не забудет лицо своей мамы. Она умерла много лет назад, но ее глаза преследовали его, когда выпивка заволакивала его голову.

Три года в тюрьме убили все его надежды на будущее. Когда Бенгт вышел на свободу, Мауд не было, она исчезла в неизвестном направлении. Хотя она его больше не интересовала. Все его старые друзья жили своей жизнью, пахали на работе, обзавелись семьями и не хотели иметь с ним ничего общего. С его отцом произошел несчастный случай, он умер, пока Бенгт сидел в тюрьме. И после отсидки он вернулся к матери и стал жить в ее доме. Униженно и смиренно он обивал пороги в поисках работы, но везде наталкивался на глухую стену и слышал только «нет». Он никому не был нужен. И все эти взгляды, неотвязно преследующие его, и привели Бенгта в конце концов к тому, что его будущее утонуло на дне бутылки.

Для любого, кто вырос в спокойном маленьком поселке, где все знают друг друга и здороваются, встречаясь на улицах, ощущать себя изгоем было бы невыносимо. Он подумывал уехать из Фьельбаки, но куда, собственно говоря, он мог уехать. В любом случае проще оставаться здесь и тонуть в благословенной выпивке.

Они с Андерсом очень быстро нашли друг друга. Что один, что другой — два облезлых черта. Бенгт испытывал к Андерсу теплые, почти отцовские чувства и оплакивал его судьбу больше, чем свою собственную. Ему часто хотелось сделать что-нибудь, чтобы изменить и повернуть жизнь Андерса, но он и сам был не в силах вырваться из соблазнительных объятий своей сорокаградусной любовницы, такой же требовательной и ничего не дающей взамен, как Мауд. Поэтому единственное, что оставалось им с Андерсом, — это пытаться дать друг другу немного понимания и утешения.

Дорога к подъезду Андерса была тщательно расчищена и посыпана песком, поэтому Бенгту не пришлось внимательно смотреть себе под ноги, любовно оберегая бутылку во внутреннем кармане, как приходилось делать уже много раз суровыми зимами, когда скользкий слой льда доходил до самых ступенек. Из-за отсутствия лифта два лестничных пролета наверх, к квартире Андерса, всегда представляли для него проблему. Несколько раз ему пришлось останавливаться, чтобы перевести дух, и пару раз Бенгт позволил себе приложиться к бутылке для бодрости. Когда он в конце концов добрался, то совсем запыхался и прислонился к стене, чтобы чуть-чуть отдышаться. Потом Бенгт просто открыл дверь, которую, как он прекрасно знал, Андерс никогда не запирал.

В квартире стояла мертвая тишина. А может быть, Андерса не было дома? Ведь если бы Андерс спал, то его обычный храп и тяжелое дыхание слышались бы даже здесь, в прихожей. Бенгт заглянул в кухню — там никого, только бациллы и бактерии. За распахнутой дверью в ванную тоже пусто. Когда же Бенгт повернул за угол, у него внутри все мгновенно заржавело. Он остолбенел от зрелища, представшего перед ним в комнате. Бутылка, которую он держал в руке, выскользнула из пальцев, бумкнула об пол, но не разбилась. Сначала он увидел ноги с голыми ступнями, безвольно повисшие над полом, тихо покачивающиеся, как маятник, от сквозняка. На Андерсе были только брюки — ни майки, ни рубашки. Голова вывернута под странным углом, лицо — распухшее и бесцветное. Язык казался слишком большим, он не помещался во рту и просунулся между губ. Более жуткой картины Бенгт в жизни не видел. Он повернулся и пошел прочь из квартиры. По дороге он машинально наклонился и подобрал бутылку. Совершенно ошарашенный, он никак не мог сообразить, что делать. В голове не было ни одной мысли — только пустота. И поэтому он поступил так, как поступал обычно в трудных ситуациях: Бенгт опустился на пол перед квартирой Андерса, поднес бутылку ко рту и заплакал.

Патрик сильно сомневался, что у него сейчас все нормально с уровнем промилле в крови, но в настоящий момент его это совсем не беспокоило. Хотя на всякий случай он ехал медленнее, чем обычно, говорить о большей безопасности было довольно сложно, потому что Патрик держал в одной руке мобильный телефон и все время названивал.

Первый звонок он сделал на Четвертый канал, и там ему подтвердили то, что он уже знал. «Разделенные миры» в пятницу вечером двадцать пятого отменили из-за хоккейного матча. Потом он позвонил Мелльбергу, который несказанно обрадовался новости и потребовал, чтобы Андерса немедленно арестовали снова. После третьего звонка ни малейших колебаний у Патрика не осталось, и он решительно поехал в направлении многоквартирного дома, где жил Андерс. Ени Росен, скорее всего, просто-напросто перепутала дни — вполне обычная вещь, когда дело касается свидетелей.

Несмотря на возбуждение в связи с таким крутым поворотом в расследовании, Патрик никак не мог полностью сосредоточиться на деле. Мысли все время возвращались к Эрике и к ночи, которую они провели вместе. Патрик поймал себя на том, что улыбается дурацкой улыбкой, не отдавая себе в этом отчета, барабанит пальцами на руле какой-то бравурный марш. Он включил радио и настроился на станцию с хорошей ретромузыкой. Арета Франклин исполняла «Респект» — отличная вещь, типичное звучание «Мотаун»[24] и здорово подходит к его настроению, и он прибавил громкость. Когда Арета дошла до припева, Патрик взялся подпевать во все горло и при этом ухитрялся приплясывать, насколько это возможно, сидя в машине. Патрик думал, что они с Аретой Франклин звучат чертовски хорошо — до тех пор, пока станция неожиданно не пропала и он не услышал самого себя, завывающего жутким голосом: «Рес-пект!» Да, без Ареты Франклин и аккомпанемента выходило много хуже.

События минувшей ночи представлялись ему каким-то сном, и совсем не из-за того, что они довольно много выпили. Казалось, что на всю минувшую ночь опустилась чувственная завеса любви и эротики.

Патрик неохотно заставил себя оторваться от мыслей о вчерашнем вечере, поворачивая на парковку перед домом Андерса. Подкрепление приехало неожиданно быстро: должно быть, они находились поблизости. Патрик увидел две полицейские машины с включенными мигалками и почесал лоб. Ну вот, как всегда. Ведь он дал совершенно ясные инструкции: просил одну машину, а не две. Когда Патрик подъехал поближе, то увидел, что за полицейскими машинами стоит «скорая помощь». Что-то случилось.