Посланник Бездонной Мглы - Федор Чешко

Нет, этого Ларда не знала. Она только слыхала от Нурда, будто и в прежние времена ведунов было немного. А теперь по-настоящему ведовать умеют лишь Гуфа и сам Витязь, причем ведовство Витязя совсем не такое, как у старухи. В чем тут разница, Ларда не смогла уразуметь, хоть Нурд и пробовал объяснять. Девчонка поняла только, что он умеет лечить раны и ушибы, прочие же хвори ему неподвластны. И еще Нурд не способен творить заклятия. И будущее читать не способен.

В другой раз он обмолвился, будто его ведовству можно обучить многих, а Гуфиному — почти никого: чтоб сравняться со старухой, надобно суметь родиться каким-то особенным. Обычный же человек, даже познавший всякие тайны, истинного умения не достигнет, как не достигли его Истовые и серые старшие братья.

Девчонка умолкла было, но Леф не дал ей даже дух перевести:

— А почему Витязь может быть только один?

Ларда про себя горячо взмолилась, чтобы этот несносный наконец-то наелся услышанным и отстал. Ей уже надоели бесконечные Лефовы вопросы, однако промолчать казалось немыслимым. Еще вообразит, будто она не знает…

— Ну обычай такой. Когда-то Витязей бывало помногу, но однажды они заспорили, кто из них лучше. Долго спорили, потому что их тогда пятеро было. Потом договорились: пусть люди решат. Про кого больше людей скажет, тот и есть самый сильный и храбрый. Ну, один из Витязей очень хотел, чтобы лучшим назвали его (даже сильнее хотел, чем и взаправду быть лучшим), и поэтому придумал ходить по дворам и убивать тех, кто хвалил прочих. Остальные Витязи его потом победили, но он все равно успел поубивать очень много народу. Вот с тех пор и установлено: Витязь только один может быть, чтоб то, давнее, не повторялось. А когда ученика воспитает, сразу должен в Бездонную Мглу бросаться. Так обычай говорит. А Гуфа бормочет о пустоголовых старейшинах, которые пуще бешеных опасаются, что большая сила их съест. Гуфа часто говорит эти слова, но объяснить ничего не хочет…

— Плохой этот обычай, по-моему. Потому что опасный очень, — Леф прикусил губу, задышал глубоко и часто. — Вот если придется Витязю погибнуть прежде, чем он успеет ученика воспитать, — что тогда? Тогда очень нехорошо получится…

Девчонка нетерпеливо дернула плечом:

— Не было еще такого ни разу. Витязь — он на то и Витязь, чтобы злых убивать, а самому не гибнуть. Это ты, Леф, какую-то глупость выдумал…

— А в ученики к Витязю любой напроситься может? И почему Нурд еще никого не взял? Его же убить могут, и в Мире ни одного Витязя не останется… Или он Мглы боится?

— Вот пристал! — почти уже прохныкала Ларда. — Въелся, будто сажа под ногти… Ничего Нурд не боится. Когда к Амду на выучку шел, знал небось, что Бездонной не миновать. А только никак не может он ученика себе выбрать. Которые хотят, те либо хиленькие, либо умишком не вызрели. А иные, может, и пригодные, так желания не имеют. Невелик ведь соблазн прожить невыбранным, под голубые клинки подставляться, да потом еще и по собственной воле до срока на Вечную Дорогу! Черноземельцам проклятые и вовсе как прыщ на затылке: и не видать его, и не болит — так только, чешется иногда. Привыкли от Бездонной нашей кровью отбрызгиваться… Вот и выходит, что стоящих парней стало меньше даже, чем в матушкином вареве мяса бывает. А Нурда Амд в свое время из троих выбирал!

— Так, может…

— Нет уж, хватит с тебя! — Ларда шмыгнула носом и отвернулась. — Я устала, и пить хочу, и вообще надоело.

Леф немедленно стал выбираться из своего ложа, но девчонка с пренебрежительным фырканьем повалила его обратно.

— Да лежи ты, огорченье родительское! Сама я, что ли, воды в вашей хижине не найду? Будто бы это кто-то другой ее матери твоей из колодца таскает…

Она уже тянулась к занавешивающему вход пологу, когда Леф тихонько спросил:

— А, к примеру, меня Нурд в ученики взять согласится?

Ларда не ответила, не обернулась даже. Она только запнулась на миг, и спина ее как-то напряглась, съежилась, словно девчонка вдруг испугалась удара по лопаткам наотмашь. Потом, так и не оглянувшись, Ларда аккуратно отодвинула полог и скрылась в хижине. Она довольно долго была внутри (гораздо дольше, чем требуется, чтобы подойти к корчаге с водой и убить жажду), а когда наконец выбралась во двор, лицо ее было мокрым.

— Умылась, — коротко пояснила Ларда, примащиваясь рядом с настороженно засматривающим ей в глаза Лефом. Несколько мгновений она молча утирала ладонями щеки, отплевывалась от стекающих на губы крупных прозрачных капель. А потом, когда Леф не без облегчения вообразил, что вопроса его девчонка то ли не расслышала, то ли не поняла, Ларда спокойно обернулась к нему и проговорила сипловато, но очень внятно:

— Если ты вздумаешь набиваться к Витязю, я в тот же день с Серых Отрогов спрыгну. Головой вниз. На камни. Понял?

Леф судорожно сглотнул невесть откуда взявшуюся во рту вязкую горечь. Он попытался притронуться к Лардиному колену, но девчонка отшатнулась, будто бы ее не кончиками пальцев коснулись, а углем прижгли.

— Может, ты врал, когда говорил, что хочешь быть моим выбором? Скажи: врал?

Леф отчаянно замотал головой.

— Тогда почему?.. — Голос Торковой дочери задрожал и сорвался.

— Потому что если в Мире не останется Витязя, то всем будет плохо.

Ларда с присвистом втянула воздух сквозь накрепко сжатые зубы. Леф было решил, что девчонка не может выдумать убедительных слов и собралась кусаться, но, осторожно заглянув в ее напряженное лицо, оторопел. Такими огромными стали эти потемневшие до головокружительной черноты глаза, столько мучительной взрослости успело поселиться в них за краткие мгновения их разговора… Так кто же должен теперь убеждать, успокаивать, оправдываться? Она?! Как бы не так…

Но вот Ларда заговорила, и голос ее был на удивление спокоен. Нет-нет, она и не думала спорить — она просто объясняла:

— О том, что будет со всеми, пускай себе думают все. А я — нехорошая, злая — хочу думать только о том, что будет с тобой и со мной. И если ты пойдешь к Витязю, я непременно сделаю то, что обещала. Чтоб тебе ничто не мешало думать обо всех, чтобы всем было хорошо и чтобы мне не было плохо. Так ты пойдешь?

— Нет, — в Лефовом горле словно застряло что-то — звук не сумел родиться, лишь немо шевельнулись искусанные, потрескавшиеся губы. Но Ларде хватило и этого.

— Тогда клянись, — потребовала она.

— Чем?

— Моей жизнью. Так и говори: «Если обману, то пусть Торкова дочь Ларда околеет в то же мгновение».

— И еще добавь, что у Ларды этой в голове скрипуны водятся, — раздался вдруг над самым ухом вздрогнувшего Лефа знакомый дребезжащий голос. — Обязательно добавь такое, чтоб от твоего вранья по недоразумению какая-нибудь другая Ларда не померла — умная. Дети, дети, да разве ж такими страшными словами можно играть?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});