Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев

с. 191).

Как пишет отец Наиф Ибрахим Истфан, греческие архиереи во главе с митрополитом Аккарской (Аркадийской) епархии Захарием (1811—ф28 апреля 1855 гг.) заподозрили, что в этом учебном заведении арабским студентам прививалось «вольнодумство и мысли об освобождении от греческой ксенократии» (923, с. 59). В 1840 г. Баламанд посетил патриарх Мефодий в сопровождении греческого митрополита Закария. Высоким гостям был оказан радушный прием. Преподаватели и учащиеся не скупились на похвалы в адрес арабского архимандрита-игумена. Во время торжественной церемонии митрополит Закария постоянно что-то нашептывал на ухо патриарху Мефодию, напоминая об опасениях греческих митрополитов по поводу якобы имевших место бунтарских настроений в училище. Вскоре оно было закрыто, а архимандрит Афанасий был вынужден подать патриарху прошение об отставке. По другой версии тех же аккарцев, патриарх Мефодий специально приехал с митрополитом Закарием в Баламандский монастырь, чтобы публично объявить о смещении Афанасия с должности игумена монастыря. Жители селения Кальхат сначала пытались отговорить патриарха Мефодия от категоричного решения, однако патриарх был непреклонен. Два месяца спустя после посещения Баламанда греческими патриархом и митрополитом архимандрит Афанасий был изгнан из монастыря, а в 1842 г. Баламандское училище было закрыто (там же, с. 59–60).

Данный инцидент показателен во многих отношениях. Без видимых на то причин патриарх Мефодий, вместо того чтобы гордиться наличием в своем патриархате первого и тогда еще единственного во всем миллет-и рум духовного училища, предпочел закрыть его. Видимо, как полагали аккарцы, сделано это было еще и потому, что ни у Константинопольского, ни у Иерусалимского патриархов на тот момент еще не было подобных учебных заведений8.

Парадокс заключался еще и в том, что предубеждения и подозрительность Антиохийского патриарха Мефодия резко контрастировали с благосклонным и заинтересованным отношением сына египетского «вице-короля» Мухаммада Али сераскира Ибрахим-паши к этому уникальному для всего рум миллети духовно-образовательному заведению. В данном эпизоде как в капле воды отразился испытываемый греками страх при одной только мысли о том, что образованные арабы в будущем смогут составить им серьезную конкуренцию в борьбе не только за архиерейские кафедры, но и за патриарший престол в Дамаске.

Подобное проявление пренебрежительного отношения греческого духовенства к своей арабской пастве имело далеко не единичный характер. При этом следует иметь в виду, что до начала открытого греко-арабского противостояния (1872 г.) оставалось еще тридцать лет. Обращает на себя внимание и то, что о закрытии патриархом Мефодием православного духовного училища при Баламандском монастыре К.М. Базили не упоминает ни в своей книге, ни в своих донесениях в императорскую миссию на Босфоре. Это выглядит по меньшей мере странным для российского консула, регулярно и детально сообщавшего своему посланнику о малейших, даже самых незначительных событиях в Антиохийском и Иерусалимском патриархатах. Так, например, К.М. Базили в своем донесении подробно писал о перипетиях выбора Антиохийским патриархом Мефодием совместно с четырьмя митрополитами близлежащих к Дамаску епархий подходящей кандидатуры из числа антиохийских архиереев и иереев для отправки в Москву за милостынными сборами9. Тогда выбор пал на арабского архидиакона Баламандского монастыря Неофита, который был сразу в том же 1842 г. возведен патриархом в архиерейский сан митрополита Илиупольского и Ливанского (Баальбек). Примечательно, что в качестве основной цели командировки в Москву антиохийского митрополита Базили называет «улучшение участи Сирийских наших единоверцев учреждением предполагаемых училищ». В то же время, в своих подробных донесениях о материальной помощи России Антиохийскому патриархату, в частности Баламандскому монастырю, российский консул предпочел не упоминать о закрытии в 1842 г. знаменитой духовной семинарии при том же монастыре (34, л. 192—192об; 57, л. 374—375об; 54, л. 248—249об; 120, л. 131–133; 124, л. 211-212об). Точно так же Базили ни словом не обмолвился в своей книге об «иерусалимско-антиохийском деле» (1842–1848 гг.), по которому он состоял в переписке с А.Н. Муравьевым. Против прибывшего в 1842 г. в Москву антиохийского митрополита-араба Неофита Илиупольского, посланного патриархом Мефодием в Россию для сбора пожертвований и разместившегося на квартире московского подворья Святого Гроба Господня, греческое духовенство святогробской метохии стало плести интриги, к которым был причастен и посланец Иерусалимского патриарха Афанасия архиепископ Фаворский Иерофей10. Святогробцы во главе с тогдашним настоятелем подворья игуменом Афанасием всеми силами стремились удалить арабского архиерея с занимаемой им квартиры, чтобы не только устранить нежелательного «конкурента» по милостынным сборам по России, отвлекавшего денежные средства русских жертвователей от святогробской «кружки» в пользу Антиохийской церкви, но и избавиться от ненужного свидетеля значительных денежных поступлений с русских епархий в пользу святогробской казны. Базили сообщал Муравьеву о письменных доносах игумена Афанасия своему патриарху Кириллу о якобы неблагонадежной деятельности антиохийского митрополита-араба (621, с. 71). Иерусалимский же патриарх, со слов своего игумена, «стал секретно советовать» Антиохийскому патриарху Мефодию «скорее отозвать» митрополита Неофита под надуманным предлогом, что тот, мол, «перепутает все его дела и преимущественно дело монастырей в Дунайских Княжествах» (там же, с. 73). Этот конфликт был разрешен лишь после того, как при поддержке митрополита Филарета (Дроздова) и А.Н. Муравьева удалось получить согласие императора Николая и Правительствующего синода (22 декабря 1848 г.) на передачу в дар Антиохийскому патриархату церкви Вознесения Господня с приделом великомученика Игнатия в Москве со всей утварью и церковной землей, а также на учреждение там Антиохийского подворья.

Анализ сообщений российского генерального консула в Бейруте свидетельствует о том, что К.М. Базили посчитал излишним привлекать внимание Дворцовой площади к деликатному характеру греко-арабских отношений в Антиохийском и Иерусалимском патриархатах, чтобы не подвергать сомнению решение Петербурга продолжать направлять в их адрес материальную помощь в условиях массированной экспансии инославной пропаганды в Великой Сирии11. Вместе с тем в его секретных донесениях в Константинополь можно было встретить весьма нелицеприятную характеристику греческих иерархов Палестинской церкви. Так, по мнению Базили, существовала реальная возможность улучшить положение православия на Арабском Востоке «в десять лет, если бы Иерусалимские Патриарх, Преемник, Наместники вместе имели сотую долю того чувства, которое одушевляет нас, чужих этому краю, к единоверной нам церкви. Но это люди очерствелые, думают только о том, чтобы строить здания и распоряжаться по-своему церковным имуществом, а просвещения боятся, будто заразы. Этою системою довели они православных Арабов до настоящего их положения» (40, л. 29—30об). Чтобы в Петербурге не ставили на одну доску греческих иерархов Иерусалимской и Антиохийской церквей, Базили тут же оговаривался и сообщал, что, мол, Антиохийский «Патриарх Мефодий не таков», поскольку российский консул «редко еще встречал в духовенстве людей ему подобных, но он в самом деле лишен средств» (там же, л. 29—30об).

Первым открыто и объективно сообщил о