Собрание сочинений (Том 1) - Альберт Лиханов

Дорога вела в гору, и понурая лошадь да две фигурки возле нее долго были видны нам.

Мы молча оборачивались, молча вглядывались в них и молча шли дальше...

* * *

- Николка, - прервал молчание Васька, - батя-то не пишет, когда вернется?

- Никак не отпускают, - ответил я.

- Отпустят! - вздохнул Васька. - Скоро всех солдат отпустят! - И усмехнулся: - Наших вон всех отпустили.

- Как? - удивился я. - Уже всех?

Но как-то странно сказал это Васька.

- А у нас и возвращаться-то всего шестерым пришлось, - ответил Васька. - Двое сразу в эмтээс подались. Один без ноги, милиционером работает. Дядю Терентия председателем выбрали. Да двое еще бригадирят.

- И все? - спросил я, не подумав.

- И все, - ответил Васька спокойно, но я уже вспомнил, как говорил вчера председатель про счет фашистам.

Я остановился.

- Шестеро? - спросил я испуганно. - А сколько же на войну уходило?

- Мужиков шестьдесят, - ответил Васька. - Это сразу, как войну объявили. Да потом еще парней забирали, кто подрастал. Душ семьдесят.

Мы остановились на вершине холма и в последний раз обернулись на двух теток и коня.

- Кабы хоть половина, - сказал задумчиво Васька.

Он вздохнул и резко отвернулся. Мы пошли торопливо, чуть не бегом.

- А вот ежели, - спросил, не глядя на меня, Васька, - отец бы твой не вернулся? Ну, погиб. А мать бы твоя нового отца привела?

- Как это - нового? - пожал я плечами. - Отец один, другого не бывает...

- Ну ладно, - перебил меня Васька, - снова бы замуж вышла! Не понимаешь, что ли? Чо бы ты делать стал?

Он говорил зло, раздраженно, и я удивился: что это с ним?

- Что делать, что делать? Не остался бы дома! Сбежал!

- Куда? - недоверчиво засмеялся Васька, будто это его касалось.

- В ремеслуху, например, - ответил я, - или в детдом. Соврал бы, что у меня никого нет.

- В детдом! - зло воскликнул Васька.

- Да ты чо ерунду-то мелешь? - удивился я. - Ежели да кабы, то во рту росли грибы!

- Это я так, - оказал он, криво усмехаясь, - вообще...

Чтоб сократить путь, Васька свернул с дороги, и мы пошли тропой через густо заросшее поле. Васька наклонился на ходу, сорвал что-то, остановился. В руках у него был стручок. Он размял его и высыпал на ладонь желтые горошины.

- Переспел уже, - сказал Васька, - а убирать некому, - и отправил горошины в рот, аппетитно зачавкав.

- Горох, что ли? - спросил я и, обрадовавшись, начал рвать стручки.

- Ты это чо, ты чо? - воскликнул Васька.

- Горох рву, - ответил я удивленно. - Не видишь?

- Нельзя же, дурень, - сказал он. - Горох колхозный, увидят, еще засудить могут.

- Засудить! - усмехнулся я. - Как это - засудить?

- А так, - ответил Васька нерешительно, - за хищение колхозного имущества. Ну да ладно, - сказал он, вздыхая, - только по одному карману наломаем, понял? По карману, не больше.

То ли давно мы не ели, то ли просто горох оказался вкусный, но за ушами у нас аж пищало.

- Ты это, - сказал мне смущенно Васька, - стручки-то пустые подальше в сторону кидай, а то увидят.

- Ну, и увидят? - засмеялся я.

- Увидят - другие нарвут, - сказал Васька. - А если каждый по карману наломает, какой убыток, как думаешь?

Я пожал плечами, но пустые стручки стал бросать подальше от тропки.

- Меня до войны, - улыбаясь, сказал Васька, - знаешь как отец ремнем выдрал! Вот так же надергал я полную пазуху гороху, прибег домой, на стол вывалил, улыбаюсь, - мол, глядите, добытчик, в дом гороху принес. А отец снял ремень с гвоздя и так меня отходил! Пискун, говорит, ты голобрюхий, и откуда, говорит, в тебе кулак взялся! Я тогда-то не понял, что за кулак, уж потом, в школе, объяснили. Но как отец порол, помню. И как кулаком обозвал - тоже...

Васька улыбался, словно отцовская порка ему теперь в удовольствие казалась. Потом сразу нахмурился. Мы стояли перед конторой.

- Айда! - позвал меня Васька к себе на работу. - Посидишь, поглядишь.

Мы вошли в избу.

- Тебя за смертью посылать! - прогнусавил из-за своей конторки Макарыч. - Сводку обсчитать надо, в район передать, а тебя носит, лешак подери!

Васька промолчал, выразительно посмотрев на меня: мол, видишь.

- На столе бумаги, давай считай скорее, - велел Макарыч, - потом поговорим, при Терентии.

Васька тоскливо зашелестел бумагами, подвинул к себе счеты, начал громыхать костяшками, Макарыч скрипел ржавым, что ли, пером. Я оглядывал контору - ряд старых стульев, портрет и забавный телефон на стене, похожий на скворечник, только с ручкой.

Васька дал длинную очередь на счетах, потом задумался, поглядел на меня, перевел взгляд за окошко и машинально вытащил из кармана несколько стручков. "Шляпа! - подумал я. - Сам наказывал пустые стручки подальше кидать, чтоб никто не заметил, а тут вдруг вытаскивает". Едва я подумал это, как Макарыч спросил Ваську безразличным голосом:

- От Белой-то Гривы пешком шли?

- Аха! - безмятежно ответил Васька.

- Через поле? - лениво говорил главбух.

- Аха, - отвечал Васька.

- А горох оттуда? Колхозный?

Васька побледнел, прикрыл было ладонью несколько стручков, лежавших на столе, и резко повернулся к своему начальнику.

Глаза у Васьки сузились в щелки, а Макарыч шел к нему, медленно, не спеша шагал через комнату, сдвинув очечки на кончик носа.

- Ну-кась, - сказал он неторопливо, - выворачивай.

Васька послушно вывернул пустой карман. Видно, эти стручки были последними.

- Колхозный горох-от? - наступал Макарыч. - Аль со своего огороду? Васька заливался краской. - Да нет, со своего не могет быть, домой не заходили - вон и корзинку с клевером занесть не успели. - Васька краснел, но молчал. Тогда Макарыч указал на меня пальцем: - И гостя свово воровать учишь? - Ваську уже всего трясло. - Ну-ка, милочек, - направился ко мне главбух, - выверни карманы.

У Васьки оставалось три стручка, а у меня карман был почти полный: я просто не поспевал за Васькой, он как-то быстро доставал горошины из сухих оболочек. Но вывернуть карман - значило доказать этому курносому бухгалтеру, что все, что он говорит, правда и мы с Васькой украли горох.

С меня спрос невелик, я как приехал, так и уеду, а что про Ваську говорить станут? Я вспомнил, как он отговаривал меня рвать этот горох, как рассказывал про отца.

Нет! Вывернуть карман - значило предать Ваську. Никакой Васька не вор. Я шагнул навстречу главбуху. Сейчас я ему скажу, что Васька не виноват, что это я. Только спокойно. Спокойно! Неожиданная мысль кольнула меня. Но ведь ясно же, что мы были вдвоем. Скажут: "Васька, а ты куда смотрел?!" Скажут: "Раз ты там был, значит, тоже виноват, значит, вы вместе!"

Я уже открыл рот, чтобы взять всю вину на себя, и в последнюю секунду - буквально в последнюю - сказал другое:

- А вы, товарищ главный бухгалтер, зря горячитесь. Да, у меня полкармана гороху. Но мы этот горох взяли из дому еще с утра.

Макарыч отступил и поддернул очки к глазам. Никак он не ждал такого. Да и я-то, честно сказать, не ждал.

Он ушел к своей конторке, сел и сказал оттуда:

- А мы это проверим.

- Проверяйте! - сказал я безразлично.

Вот за это-то я мог поручиться: никто нас с Васькой в колхозном горохе не видел.

* * *

- Вообще-то ты молодец, - сказал, вздохнув, Васька, когда пересчитав все, что требовал Макарыч, он освободился и мы вышли на улицу. - Только если ему вожжа под хвост попадет, худо будет. Дома-то мы нынче гороху не сеяли, вынюхает, под суд подведет, паразит.

- Да неужто, - возмутился я, - за два кармана гороху?..

- Вот тебе и "неужто"! Порядок такой есть: пригоршню возьмешь - и то посадить могут. По законам военного времени.

- Так война-то кончилась! - удивился я.

- Война-то кончилась, а законы остались.

Я вздохнул. Нет, что-то тут не так, несправедливость какая-то. Ладно, я здесь чужой, меня, может, и надо судить за карман гороху, но Васька-то, Васька - тутошний, колхозный. Он же не только считает, он и коней запрягает, и пахал сегодня, хотя его никто не просил. Неужто же ему за это кармана гороху жалко?

Мы сидели на завалинке. Васька, хмурясь, дымил цигаркой. Вдруг он напрягся, прислушался.

- Машина идет, - объявил Васька и, помолчав, прибавил: - Не эмтээсовская.

- Как это ты узнал? - спросил я, прислушиваясь к далекому тарахтению.

- По мотору, - ответил Васька. - К нам тут одна машина ходит, за молоком, а эта - другая.

Рокот мотора усилился, и через несколько минут, заслонив улицу пылью, прямо у конторы затормозила газогенераторка с фанерным фургоном вместо кузова.

Из кабинки выскочил щуплый старик шофер, за ним вышла большая, пухлая тетка.

- Примай подмогу! - крикнул весело старик и распахнул у фургона заднюю дверцу.

- Хе, подмога! - проворчал недовольно Васька. - Стрижем-бреем да гуталином торгуем.

Из черного нутра фургона, кряхтя, сползла короткая седая старуха, ростом меньше меня, затем втроем - старуха, старик шофер и пухлая тетка стали вытаскивать из фургона еще что-то, тяжелое и неудобное.

Когда они расступились, я опешил. На тележке с шарикоподшипниковыми колесиками сидел безногий дядька в офицерской фуражке. В одной руке он держал некрашеный фанерный чемоданчик.