Собрание сочинений (Том 1) - Альберт Лиханов

- Ну а как же работа, - спросил я Ваську не без ехидства, - по счетоводной части?

Он усмехнулся:

- Словил тебя, значит, Макарыч? И что велел?

Я передал Ваське руководящее указание главбуха.

- Ну вот! - горестно сказал он вдруг. - Коня пахать запрягаю, а сам с этим дрыном ходи! - он кивнул на циркуль.

Из-за конюшни вышли спиной к нам две тетки. Они тащили что-то тяжелое. Васька подбежал к ним. Крякнув, они взвалили на телегу плуг, сверкнувший на солнце отточенным лезвием.

- Ну все, кажись, Матвеевна? - спросила одна.

Она была худая, с вытянутым, как у лошади, лицом и костлявыми руками. Юбка и кофта, серые, заношенные, висели на ней, будто занавески, складками.

- Все, - ответила вторая, тоже пожилая, но покруглее и почернявее. Спасибо тебе, Василей, подмог пахальницам, и на том ладно.

- Погодите, бабы, - сказал Васька, отнимая у меня циркуль и укладывая его на телегу. - Мы с вами! Макарыч велел ваш клин замерить.

- Чтоб его черти съели, этого Макарыча! - ругнулась Матвеевна. - Все ему вымерять надо, будто кто недопашет, будто кто недосеет!

Тетки уселись на телегу и тронули лошадь. Она не спеша развернулась и понуро побрела в гору.

Я беспокойно глядел, как телега обгоняет нас, но Васька не торопился садиться.

- Отстанем ведь, - сказал я.

- Да нет, - ответил Васька, - они нас у дома подождут. Мне еще корзину прихватить надо. Лошади в гору тяжело - ей пахать придется. С неделю, поди-ка, без передыху.

Действительно, телега ждала у Васькиного дома. Он побежал в ограду, вышел с корзиной, и мы отправились дальше. Только когда дорога шла под уклон, Васька вскакивал на телегу, помогая забраться и мне. Лошадь по такой дороге бежала прытко, но когда начинался подъем, мы слезали снова.

В одном месте шел длинный пологий спуск, и мы надолго подсели к теткам. Плуг сухо постукивал о телегу.

Всю дорогу мы не проронили ни слова - ни женщины, ни мы с Васькой, словно ехали на похороны. Даже лошадь никто не понукал, не кричал на нее, не чмокал. Она шла сама - когда быстрей, когда тише, и я подумал, что не один Васька, значит, жалеет лошадей, и не зря, выходит, жалеет.

- Вась, говорят, матерь-то твоя молока в городе много наторговала? опросила вдруг худая тетка.

- Наторговала, - ответил Васька сухо.

- А в район-то она все ездит? - спросила худая.

- Ездит, - ответил Васька.

Они помолчали.

- Все про отца спрашиват? - сказала Матвеевна.

- Аха, - ответил Васька, - про отца.

- Охо-хо! - вздохнула худая. - Нюре хоть спросить-то есть кого, а нам и этого нету.

Колеса постукивали по пыльной дороге.

- Вась, - сказала Матвеевна, - это тот инвалид-то в сапожной стучит?

- Он, - кивнул Васька.

- Без обеих вить ног, без обеих... - вздохнула худая и как-то странно поглядела на Ваську.

- Где их возьмешь теперь, - тоскливо сказала Матвеевна, - с руками-то чтоб да с ногами. - Она помолчала и опять вздохнула. - Ох, дождемся ли, старенька, когда мужики-то за плугом пойдут, а?

Они рассмеялись.

- Вась! - спросила худая, кивнув на Васькину пилотку. Он как надел ее вчера перед зеркалом, так, кажется, и не снимал. Даже рыбачил в ней. - А откель обнова-то?

Васька долго не отвечал, словно задумался, потом сказал:

- Вон его отца.

- Живой? - спросила меня Матвеевна.

- Живой, - ответил я. - Скоро приедет.

- Охо-хо! - вздохнула худая. - Все же есть хоть счастливые.

- И слава богу! - вскинулся вдруг Васька, словно защищая меня.

- Конешно, конешно, - ответила худая, оборачиваясь к Ваське. - А ты чо, соколик, думаешь, я позавидовала? - Она вздохнула. - А и то позавидовала... Только, дай бог, чтобы все отцы к вам вернулись.

Все опять надолго замолчали. Цокали копыта. Наконец Васька показал мне на белую каменную осыпь. Это и была Белая Грива.

Внизу, под осыпью, и справа и слева растекалось сжатое поле. Васька торопливо распряг коня, вместе с женщинами зацепил плуг.

- Ну чо, - сказала худая, - давай, Матвеевна, благословясь, я первая, опосля ты.

Худая ухватилась за ручки плуга. Матвеевна взяла лошадь под уздцы и, напрягаясь, все втроем - и лошадь, и женщины - отвалили жирный, блестящий на солнце пласт земли.

Васька хмуро глядел вслед теткам, а они уходили все дальше, вдоль длинного поля.

- Я обмерю, - сказал мне Васька, - а ты клевера в корзину набери. Вишь, цветочки?

- Кашку? - спросил я.

- Кашку, кашку, - ответил, не оборачиваясь, Васька.

Он шагал по сжатому полю, и ветер пузырем надувал его зеленую рубашку. Ту самую, в которой Васька приехал тогда в город.

Он шел размашистым шагом и всеми ухватками - тем, как он двигался, как ловко поворачивал циркуль, как говорил перед этим, - был похож на взрослого.

* * *

Жужжали полосатые шмели, трепетали крыльями стрекозы, то повисая на месте, то срываясь стремительно вбок. Я обрывал тонкие сиреневые цветочки от клеверной головки и сосал сладкий сок, развалясь в траве. Мне было хорошо и радостно, пока мой взгляд не нашел в бесконечном черно-желтом поле напряженную, понурую лошадь и двух женщин. Мне стало совестно, я вскочил, торопливо обрывая кашку.

Когда корзина наполнилась и я подошел к телеге, Васька уже вернулся и вбивал топором в землю какие-то палки.

- На нож, - сказал он мне, - срезай ветки подлиннее. - Лицо его было напряженным и хмурым. - Надо сделать шалаш. Им тут неделю ишачить.

Тетки проходили мимо нас. Теперь они поменялись местами, но уже совсем вымотались. А прошли всего рядов пять-шесть в бесконечном поле.

- Двенадцать га! - сказал зло Васька. - Эх, хухры-мухры, трактору бы тут на один день! - Он плюнул и яростно заколотил топором.

Васькина злость передалась мне. Срезая ветки, я с силой, зло нажимал ножом, будто дрался с противником. Пот полз мне в глаза, но я даже не вытирал его, а только сдувал.

Шалаш получился на славу! Васька напихал туда сена, кинул два одеяла с телеги и вздохнул, посмотрев на теток: они сделали еще три хода вдоль поля.

Напротив нас тетки остановились.

- Васька! - крикнула одна. - Водицы подтащи-ка!

Васька схватил ведро, исчез за кустами, а когда появился, через край ведра переплескивалась вода.

"Тут, значит, и ручей есть", - подумал я и подошел вслед за Васькой к женщинам.

- Матвеевна, - сказал Васька, поднимая ведро, - вы ну-ка отдохните, а мы с Кольчей попашем.

Я думал, Матвеевна скажет: "Ну куда вам!", - откажет просто-напросто, но она молча кивнула головой. Пот струился с нее ручьями, а худая посерела от натуги, и большие глаза ее, кажется, стали еще больше.

Тетки полили и пошли к шалашу. Васька поил лошадь.

- Но, но, - ласково приговаривал он, то поднося ей ведро, то отнимая. - Не торопись, зайдешься! Погоди, золотко! - Прямо как с человеком разговаривал.

Потом я вел лошадь под уздцы, как показал мне Васька, а сам он держал плуг. Напившись и передохнув, лошадь шла веселее, бойко пофыркивала, и наш ряд получался ничем не хуже соседних. Мне не терпелось обернуться, поглядеть на Ваську, а еще больше не терпелось попросить его дать попахать мне. Но лошадь шагала, я должен был внимательно смотреть вперед.

Наконец Васька пробасил: "Тпрр-ру!" - и лошадь послушно стала, натруженно дыша.

- Васька! - потребовал я. - Теперь моя очередь!

Он усмехнулся, недоверчиво поглядел на меня, но кивнул.

Я взялся за скользкие ручки плуга, Васька чмокнул, и лошадь двинулась.

Лошадь сама тащила плуг, а я только должен был ровнять ряд, но это получалось нелегко.

- Налегай! - крикнул мне Васька. - Глубже паши!

Я послушно налег, прошел несколько метров и вдруг почувствовал, как налились тяжестью руки. Когда я вел лошадь под узду, идти было легко по твердому полю, теперь же я шел по паханой мягкой земле, ноги проваливались и деревенели. Пот застилал мне глаза, я уже не наваливался, чтобы борозда выходила глубже, я просто держался за плуг, а лошадь и Васька и эта железная штуковина с острым ножом тащили меня за собой, как на прицепе.

- Ну вот, - сказал Васька, останавливая коня.

Я с трудом разжал онемевшие руки и отшатнулся от плуга. В голове гулко стучала кровь, пот капал с подбородка. Я утерся рукавом, едва дыша.

Мне было стыдно за свою немощь. Я думал, Васька меня крепко обругает, но он неожиданно похвалил:

- Молодец, Кольча!

Мы поменялись местами и пошли дальше. Васькина похвала меня успокоила, приободрила. "Да нет, - подумал я, - не так уж и плохо для первого раза. Вот кабы я все время в деревне жил, выходило бы не хуже Васькиного".

Я посмотрел вокруг себя еще раз, мысленно обмерил поле. Ему, казалось, не было конца и края.

Лошадь стала, тяжело поводя боками, тетки подошли к нам.

- Ну, мужики, - сказала, посмеиваясь, худая, - уважили, спасибо. А теперь идите.

- Макарыч-то тебе задаст, - сказала Матвеевна, глядя на Ваську.

- Ну его! - пробубнил он, утирая пот.

Матвеевна чмокнула на лошадь, та нехотя двинулась вперед, а мы с Васькой пошли в деревню.

Дорога вела в гору, и понурая лошадь да две фигурки возле нее долго были видны нам.