Иные мертвецы - Келли Мединг

еще истекали кровью, края были зазубренными и опухшими. Просто замечательно.

Я открыла дверь и выглянула наружу. Вайят прекратил нервно расхаживать. — Мне нужны твои руки, — сказала я. Встретив его испуганный взгляд, добавила: — Не для того. Иди сюда.

Он вошел в ванную и закрыл дверь. Я повернулась к нему спиной, и он зашипел. — Черт, Эви, твоя спина!

— А то я не знаю. Не мог бы ты наложить на раны марлю, чтобы кровь не испортила последнюю мою чистую одежду?

— Да… хорошо. — Вайят открыл аптечку. — Подними левую руку вверх.

Я так и сделала, прижав левую руку к правой груди. Сколько времени прошло с момента телефонного разговора с Тэкери, когда он дал нам двенадцать часов? Может, часов пять? Я давно потеряла счет времени и… — Дерьмо!

Вайят слишком сильно надавил на синяк на пояснице, и огненные шипы боли пронзили меня насквозь. Я вдохнула сквозь стиснутые зубы.

— Извини. Он разорвал полоски медицинской ленты и на всякий случай приклеил их к моему правому плечу.

В зеркале я видела, как он тянулся к бинтам и выбрасывал их обертки. Я ненавидела, что у него такой опыт в латании ран. Его пальцы были теплыми, иногда щекотали, иногда ощущались чересчур твердыми. Каждый раз, когда он отрывал полоску пластыря с моего плеча, моя кожа покалывала. Боль от первого прикосновения осела глубоко в моем животе, и при следующих что-то внутри меня корчилось.

Я просто закрыла глаза и попыталась игнорировать нежные прикосновения его пальцев, то, как они касались моей обнаженной кожи, когда он покрывал мои раны бинтами. Он прочертил линии по моим ребрам, проверяя, как пластырь держится. Мои плечи покрылись мурашками.

Его рука остановилась по середине моей спины, чуть ниже застежки лифчика, а затем он отдернул руку. — Я закончил, Эви.

Я опустила левую руку, и ощущения вернулись в покалывающие мышцы. Закрыв глаза, уперлась обеими руками в край раковины и наклонилась вперед, пытаясь сконцентрироваться. Моя левая рука покалывала, правая рука слегка болела. Затошнило от нерешительности и беспокойства.

— Ты хочешь, чтобы я ушел, Эви?

— Нет. Вайят, прости, что я вздрогнула тогда. — Слова вылетели невольно, и было уже слишком поздно забирать их обратно.

Я почувствовала, как он сдвинулся. О нет, я не дам ему уйти. Я повернулась и сделала широкий шаг в сторону, став перед дверью. Вайят резко остановился, сжав руки в кулаки. Его взгляд стал напряженным, а вокруг рта образовались тонкие морщинки. Его одежда была мокрой от дождя, в пятнах засохшей крови и грязи, глаза все еще покрасневшие. За его маской раздражения веяло тихим дыханием страха.

— Извини за то, что я вздрогнула тогда. Я сделала тебе больно, но не хотела этого.

Он удивленно распахнул глаза. — Этот сукин сын принял мою внешность, чтобы напасть на тебя. Он воспользовался твоим доверием ко мне, чтобы сблизиться с тобой, и ты извиняешься передо мной?

На этот раз я не позволю ему винить себя. Ни за что на свете. — Черт возьми, Трумэн, перестань винить себя. Я знаю тебя, ты никогда не причинишь мне боль.

Он не двигался, просто молчал. Смотрел на меня с расстояния вытянутой руки, эмоции боролись в его черных глазах.

— Иди сюда, — твердо сказала я. Он помедлил, затем придвинулся на полшага ближе. Я молча глядела на него. Он снова шагнул, пока между нами не осталось тонкой полоски воздуха. Я чувствовала тепло его тела, нежное дуновение его дыхания на моих щеках. Мое сердце дрогнуло. — А теперь держись.

Я прижалась лбом к его, нос к носу. Его дыхание опалило мои губы. Я вдохнула. Не было ни кислого запаха, ни ощущения чуждости. Просто Вайят — пьянящая мужественность, с едва уловимым оттенком корицы и томатного супа. — Я чувствую твой запах, — прошептала я, кончиками пальцев скользя по его груди. — Я чувствую тебя. Не трикстера. Тебя, Вайят Трумэн.

Он вздрогнул, и у него перехватило дыхание. Он закрыл глаза.

— Ты не можешь винить себя каждый раз, когда кто-то пытается причинить мне боль. Ты просто человек. У меня есть враги и всегда будут. Ты не можешь всегда быть рядом, чтобы спасти меня от них. Черт, ты не всегда сможешь спасти меня от самой себя.

Он задохнулся от смеха. Нет, не смеха. Что-то другое, печальное. Более отчаянное.

Я обняла его за плечи и прижалась лицом к его шее. Он притянул меня к себе, крепко притиснув к своей дрожащей груди, и я просто обнимала его, остро осознавая свою почти наготу и то, как прекрасно наши тела соприкоснулись. Я прикоснулась губами к пульсу на его горле, затем кончиком языка, пробуя его вкус. Вайят вздрогнул, его кожа покрылась мурашками.

— Не знаю, чем я заслужил тебя, Эви.

— При других обстоятельствах это может быть истолковано как оскорбление.

— Это определенно комплимент. Ты была моей жизнью в течение четырех лет.

Я провела кончиком пальца вниз по его горлу к ключице. — Знаешь, я не отказалась от нашего счастливого конца. Просто кажется, что у нас больше драконов, чем у большинства.

— Драконы? — он улыбнулся.

— Это метафора. Если драконы когда-нибудь начнут пролазить через Разлом, я перееду в Антарктиду, клянусь Богом.

Он усмехнулся. — Я с тобой.

Мы встретились ртами со стуком зубов, наши языки начали свою борьбу. Вкус Вайята наполнил мои чувства, такой знакомый и чудесный, как и он сам. Его щеки покрывала двухдневная щетина, которая восхитительно колола мою кожу. Я сомкнула руки на его затылке. Полотенце вокруг моих волос упало, и влажные пряди рассыпались по плечам. Вайят прижался ко мне во всех нужных местах, придавив меня к двери ванной.

Моя раненая спина болела, но мне было все равно. Я чувствовала только его — человека, который отдал все ради меня. Он пойдет за мной куда угодно и, как надеялась, останется на месте, и позволит мне идти вперед, когда я попрошу. И с приближением крайнего срока Тэкери, знала, что буду подвергать эту преданность испытанию. Вайяту придется отпустить меня одну.

Он отстранился и с любопытством приподнял брови. — Ты напряглась.

Когда-нибудь я научусь немного лучше контролировать реакции своего тела. Вместо того, чтобы сказать ему правду и поделиться своими мыслями, я солгала: — Болит спина.

Это сработало лучше ведра ледяной воды. Он отступил и потянулся за моей одеждой. Я смыла несколько мазков крови, которые перетекли с его рубашки на мою грудь — прекрасное напоминание о том, насколько испорченной была наша жизнь, поскольку его окровавленная одежда даже не смутила меня. Он помог мне надеть джинсы,