Экспедиция в Лунные Горы - Марк Ходдер

— Сосредоточься! — прошептал он.

Он заметил человека, стоявшего на другой стороне улицы в небрежной, но высокомерной позе, который глядел прямо на него и усмехался. Худой, с круглым лицом и огромными усами.

«Неужели он понимает, что я не принадлежу этому миру?» спросил себя Оксфорд.

Приветственные крики толпы. Королевская карета только что выехала из ворот дворца, ее лошадьми правил форейтор. Двое верховых ехали перед каретой, две сзади.

Где же его предок? Где стрелок?

Стоявший прямо перед ним мужчина в цилиндре, синем сюртуке и белых бриджах, выпрямился, сунул руку под пальто и стал протискиваться ближе к дороге.

Королевская карета медленно приближалась.

— Неужели это он? — пробормотал Оксфорд, уставившись в затылок человека.

Через несколько мгновений передние всадники проскакали мимо.

Человек в синем сюртуке перешагнул через изгородь и, когда королева и ее муж проезжали мимо, в три прыжка добежал до кареты, выхватил кремниевый пистолет и выстрелил в них. Потом отбросил дымящееся оружие и вытащил второе.

— Нет, Эдвард, — закричал Оксфорд и бросился вперед.

Сначала они почувствовали Занзибар ноздрями — задолго до того, как остров вырос на горизонте, знойный ветер принес запах гвоздики. Потом на краю сапфирового моря задрожала длинная полоса, жестокое раскаленное солнце превратило ее кораллово песчаные берега в сверкающее золото.

— Клянусь Юпитером! — прошептал Уильям Траунс. — Какое слово подходит здесь? Спящий?

— Спокойный, — предположил Кришнамёрти.

— Вяло наслаждающийся чувственным покоем, — поправил Суинбёрн.

— Что бы это ни было, — сказал Траунс, — это великолепно. Я чувствую себя так, как будто оказался внутри одной из арабских сказок капитана Бёртона.

— Даже больше, чем тогда, когда мы были в арабской пустыне? — поинтересовался поэт.

— Великие небеса, конечно! Там был только песок, песок и еще раз песок. А это... это романтично!

— Семь недель! — буркнул Кришнамёрти. — Семь недель на проклятом верблюде! Моя задница никогда не придет в себя.

Земля перед ними соблазнительно повышалась, под ее зеленой вуалью появились красно-коричневые полоски, дрожавшие и трепетавшие за тяжелым занавесом горячего воздуха.

— Что ты думаешь, Алджи? — спросил Траунс. Члены британской экспедиции путешествовали в каютах первого класса — разительный контраст с их ужасной дорогой через пустыни Аравийского полуострова. Все они загорели дочерна, за исключением Суинбёрна, чья кожа стала почти малиновой, зато волосы, выгоревшие под безжалостным солнцем, побледнели до цвета соломы.

Поэт поглядел на детектива, потом перевел взгляд на нос корабля — индийского военного шлюпа Элфинстон — где сэр Ричард Фрэнсис Бёртон стоял с Изабель Арунделл.

— Если ты спрашиваешь меня, Пружинка, заразен ли роман в Занзибаре, то, значит, ты не читал отчет Ричарда о его первой экспедиции.

— Парень, если ты работаешь в Скотланд-Ярде, у тебя не остается времени на чтение. И, в тысячный раз, не называй меня Пружинкой.

Суинбёрн нахально оскалился.

— Вероятно в этих островных инфекциях действительно нет ничего хорошего. Кроме того я полагаю, что отношения между Ричардом и Изабель совсем не такие, какими кажутся отсюда.

Он был прав. На самом деле, если бы Суинбёрн смог подслушать их разговор, то смог бы сказать Траунсу, что Изабель «задает Бёртону перцу».

— Ты — упрямый самовлюблённый осел, — сказала она. — Ты всегда недооценивал меня и переоценивал себя.

Бёртон выудил из кармана сигару.

— Ты не против, если я закурю? — спросил он.

— Табачный дым, не заставит меня уйти отсюда.

Он зажег манилу, вдохнул ароматный дым, и уставился на воду, журчавшую и искрящуюся вокруг корпуса корабля. В нескольких ярдах от них из моря выпрыгнула стайка летающих рыбок, пролетела достаточно далеко в воздухе и нырнула обратно.

Изабель вынула из мешочка, висевшего у нее на поясе, маленький цилиндр цвета соломы, поднесла к губам, чиркнула спичкой и зажгла кончик.

Бёртон вдохнул терпкий дым латакии и, подняв брови, взглянул на свою бывшую невесту.

— Клянусь шляпой! Это не сигарета, конечно?

— Писк моды, после Крыма, — прошептала она. — Ты ничего не имеешь против курящей женщины?

— Я... ну... то есть...

— Дик, перестань мямлить, как идиот. Мы можем поговорить начистоту, а? Ты не одобряешь мой стиль жизни.

— Глупости! Я просто спросил, почему ты решила жить как бедуинка, хотя принадлежишь семейству Уордор, одному из самых богатых в Британии?

— Что ты имеешь в виду?

— Что ты могла бы иметь общество у твоих ног, могла бы наслаждаться комфортом и всеми благами аристократического образа жизни. Ты не Джейн Дигби, Изабель. Она бросила Англию после ряда скандальных поступков — она уже не могла оставаться в ней. У тебя все не так. Тогда почему ты выбрала трудности и опасности жизни кочевника?

— Лицемер!

— Что?

— Сколько раз ты негодовал против ограничений и запретов Общества, которое сейчас одобряешь? Сколько раз за обеденным столом ты намеренно провоцировал возмущение и бросал вызов приличиям своими скандальными рассказами? Сколько раз ты называл себя чужаком, человеком, стоящим вне Общества, благородным дикарем в цивилизованной одежде. Именно этим ты прославился, и, тем не менее, осуждаешь мисс Дигби! На самом деле! Тебя называют Головорез Дик. Я назову тебя Позёр Дик!

— Ох, перестань, и лучше скажи, почему ты выбрала такой экстраординарный способ жизни?

— Потому что я женщина.

— Без сомнения. А ответ?

— Он и есть: я согласилась выйти за тебя замуж не потому, что любила тебя, но потому, что видела в тебе решение своих проблем, а во мне — твоих.

— Моих?

— Во время нашей первой встречи ты не знал, чем заняться, плыл по течению. Я смогла дать тебе чувство сопричастности.

Дыхание ветра коснулось их лиц, унесло запах гвоздики и заменило его вонью гниющей рыбы. Бёртон сморщился, затянулся сигарой и посмотрел на приближающийся остров.

— В тебе, — продолжала Изабель, — я надеялась найти освобождение от душных корсетов, стискивающих английских аристократок. Я говорю метафорически, конечно. — Она искоса посмотрела на него. — Ну, не совсем метафорически.

Бёртон дико оскалился и опять посмотрел на нее.

— Вот что я имела в виду, — продолжала Изабель. — Мне нужно то, что Империя не желает дать женщине.

— Ты имеешь в виду свободу?

— И равенство. Я не собираюсь всю жизнь ходить застегнутой на все пуговицы и сидеть с вязанием в гостиной. Почему я должна вести себя так, как мне диктует общество, в котором у меня нет ни права голоса, ни представителей?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});