Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

При этом «упреждающий удар» эклектически трансформировался в «ответный удар». Этот документ, уже являвшийся мертворожденным до его оглашения, ставил перед армиями всех фронтов задачу нанесения контрударов. В директиве, написанной Жуковым, указывалось:

«1. Противник, нанося главные удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский—Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит—Шяуляй и Седлец—Волковыск в течение 22.6, понеся большие потери, добился небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией и на всей границе с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.

2. Ближайшей задачей войск на 23—24.6 ставлю:

а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки ;

б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й А(рмий), окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин ».

Далее, в исполнительной части, состоявшей из пяти пунктов и восьми подпунктов, шла конкретизация этого приказа, подготовленного для директивы наркома Тимошенко начальником Генерального штаба.

В своих «сочинениях» маршал постарался отмежеваться от этой лично им подготовленной директивы, утверждая, что якобы получил ее, лишь прибыв в штаб Юго-Западного фронта. Жуков, как он делал это всегда в щепетильных случаях, беззастенчиво лгал.

Эта операция, от отцовства которой Жуков нахально отказывался, являлась не просто детищем начальника Генштаба. Она была его идеей фикс. Еще в конце 1940 года по указанию командующего округом Жукова начальник штаба КОВО подготовил план военных действий на случай войны. В соответствии с ним ближайшей стратегической задачей Юго-Западного фронта во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта был «разгром» вооруженных сил Германии на ее территории в районах Люблин , Тимашев, Кельце, Радом и Жешув, Ясло, Краков.

Запомним это магически манящее Жукова название Люблин . К нему, как в Рим, вели все дороги жуковской стратегии. Операция предусматривала три этапа. Первым шла «оборона на укрепленном рубеже по линии госграницы»; вторым – «наступление с утра 30-го дня мобилизации».

Третьим – был триумф! Разгром «главных сил противника восточнее р. Висла» и «преследование главных сил противника в направлении района Катовице – Краков».

Став начальником Генштаба, генерал армии развил эту победоносную идею. Нельзя не напомнить, что еще в середине мая в соображениях по плану стратегического развертывания Жуков предложил нанести упреждающий удар по германским войскам, находящимся в стадии развертывания.

Этот удар предусматривал задачей Западного фронта: силами 45 дивизий и 21 полка авиации «ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец – Радом разбить Варшавскую группировку и овладеть Варшавой…».

При этом основная мощь Юго-Западного фронта в составе 122 дивизий и 91 полка авиации имела ближайшими задачами:

«а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Вислы в районе Люблин ;

б) одновременно ударом с фронта Сенява—Перемышль—Лютовиска разбить силы противника на Краковском и Сандомирско-Келецком направлении и овладеть районом Краков—Катовице—Кельце…»

Повторим и то, что именно с целью проведения такой крупномасштабной операции постановлением Политбюро от 21 июня начальнику Генштаба поручалось общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место. И вот теперь, в первый день войны, в кабинете Сталина высшее военное командование утвердило директиву № 3, дававшую санкции на проведение операции, которая должна была украсить Жукова лаврами победителя.

Однако если Жукова можно образно назвать «отцом» идеи проведения с началом войны «операций вторжения», то их «дедушкой» являлся не кто иной, как расстрелянный четыре года назад Тухачевский. Именно «маршал-подпоручик» был действительным автором такой стратегии, а Жуков лишь заимствовал этот сценарий у своего предшественника.

Излагая в лубянских подвалах свою концепцию «плана поражения», позволявшего подставить Красную Армию под разгром противника, Тухачевский писал в показаниях 1937 года: «развертывание на наших западных границах большого числа механизированных, кавалерийских и стрелковых соединений в штатах, близких к штатам военного времени, а также размещение в БВО и УВО крупных авиационных сил. Эти мероприятия позволили нам… поставить вопрос о том, чтобы сразу после объявления войны вторгнуться в Западную Белоруссию и на Украину …».

Трудно с уверенностью сказать, какие действительные цели преследовал расстрелянный маршал, когда опровергал мнение своего подельника. Он писал в показаниях: «Уборевич указывает на то, что вредительством являются (уже сами) операции вторжения , если они имеют разрыв во времени с окончанием сосредоточения главных сил. Это неправильное, ошибочное заключение.

Операции вторжения именно потому и предпринимаются, что запаздывает стратегическое сосредоточение и его надо обеспечить заблаговременным вторжением.

…Само собой понятно, что армии вторжения, выполняя свои операции, неизбежно понесут потери. Конница будет быстро таять… Гужевые парки, обозы и пр. будут нести еще большие потери, чем конница. Механизированные соединения будут напряженно расходовать свои моторесурсы».

Но, изложив пространно свои «про и контра», уже почти в конце показаний Тухачевский делал вывод: «Операции вторжения должны остаться в силе».

Таким образом, уже во второй половине первого дня войны в войска ушел приказ, обязывающий командующих фронтами приступить к операции, базирующейся на плане Жукова – Тухачевского. На «плане поражения».

Впрочем, Тухачевский тоже не являлся автором концепции вторжения. Он украл эту идею. Так, в частности, мысль о дислоцировании сил авиации в 150-километровой полосе вблизи границы являлась составной частью «доктрины воздушной войны итальянского дивизионного генерала Джулио Дуэ».

Можно ли упрекнуть Сталина, что он пошел на поводу у своих генералов? Да, он участвовал в обсуждении предвоенных планов, но прерогатива разработки стратегии принадлежала профессионалам. Поэтому поставим вопрос иначе: мог ли Сталин не доверять военным специалистам?

Но дело даже не в этом. Он знал, что Красная Армия имеет достаточно танков, самолетов, артиллерии и сил для того, чтобы осуществить план Генштаба. Решение о его воплощении в жизнь было принято еще вчера. Почти за девять часов до нападения Германии.

Теперь, с началом боевых действий, для координации этого наступления в штабы фронтов и направлялись представители Верховного командования. Маршал Шапошников и генерал Кулик отправлялись на Западный фронт. Жукову надлежало немедленно вылететь в Киев и оттуда вместе с Хрущевым выехать в штаб Юго-Западного фронта в Тернополь.

Но вернемся в кабинет Сталина. К 15.20 на совещание был приглашен нарком ВМФ Кузнецов, а через пять минут кабинет покинул Вышинский. В 15.30 к Сталину вошел начальник Главного артиллерийского управления Кулик. Получив оперативные распоряжения, Кузнецов вышел из кабинета через двадцать пять минут, в 15.45. В 16.00 совещание закончилось. У Сталина задержался только Молотов. В 16.25 вернулся нарком внутренних дел Берия, а в 16.45 кабинет Вождя покинули все.

Феликс Чуев пишет: «Знаменитый полярный летчик Герой Советского Союза М.В. Водопьянов поведал мне, что 22 июня 1941 года, узнав о начале войны, он прилетел на гидросамолете с Севера в Москву, приводнился в Химках и сразу же поехал в Кремль. Его принял Сталин. Водопьянов предложил осуществить налет наших бомбардировщиков на фашистскую Германию.

– Как вы себе это представляете? – спросил Сталин и подошел к карте.

Водопьянов провел линию от Москвы до Берлина.

– А не лучше ли отсюда? – сказал Сталин и показал на остров в Балтийском море».

Бомбовые удары по Берлину и промышленным центрам Германии советская авиация нанесла с островов Сааремаа (Эзель) и Хирума (Даго). Это было в первые дни войны, и немцы решили, что их бомбили англичане.

Первый день войны в кремлевских кабинетах волнения не вызвал. «В течение 22 июня, – пишет управляющий делами СНК Чадаев, – после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они еще не испытывали тогда больших тревог и волнений. Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина, я шел позади К.Е. Ворошилова и Г.М. Маленкова. Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия кратковременной авантюрой немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и Молотов».