Измена (СИ) - Макарова Анна

— Так, только успокойся, — Эмма вытирает мои слезы, потоком стекающие по щекам, которые я даже не заметила. — Джеймс не получил никаких физических увечий, даже царапин нет. Это главное. Но он сильно испугался, что, к сожалению, тяжело отразилось на его психике. И, возможно, в будущем этот шок может проявиться, развив фобию. Это в худшем случае. Так мне сказал врач, осмотрев ребенка. С ним сейчас работает наш опытный психотерапевт. Доктор Коллинз. Он лучший ведущий специалист в области психиатрии в Бостоне, так что все будет хорошо, поверь мне на слово. Слышишь?

— Эмма, подожди, но как это расстройство сейчас проявилось? Ты так и не сказала.

— Джоз… — грустно смотрит на меня подруга, не решаясь сказать правду.

— Эмма… — трясу ее за плечи дрожащими от страха руками. — Да не молчи ты уже! Что с ним?

— У Джеймса внезапная потеря речи… после пережитого стресса, — чуть слышно шепчет. — Не только из-за аварии. Так считает мистер Коллинз, прости… — опустив голову, Эмма не решается заглянуть мне в глаза. Я бы и сама не смотрела на себя после всего произошедшего.

— Ты хочешь сказать… Из-за игры? — со сбившимся дыханием задаю слишком очевидный вопрос.

— Да игра-то здесь не при чем, милая, — прочистив горло, продолжает. — Он же ребенок. Думает, что его мама променяла на другое, а на… Ну… здесь тебе самой известно. Друг как-никак, — вновь бросает заинтересованный взгляд на Хьюго, продолжая начатую мысль. — Это не тот ли парень, которого мы видели в кафе с Хлоей? Хотя нет, не отвечай. Я до сих пор на тебя злюсь.

— Я понимаю. Эмма, что мне сделать? Что нужно? Я все сделаю. Все лекарства куплю сейчас же. Как теперь восстановить его речь? — подрагивающим голосом с мольбой обращаюсь к подруге.

— Ничего не нужно, успокойся, пожалуйста. Джеймс обязательно заговорит, но сейчас его общение может свестись лишь к одному человеку. То есть… Не смотри на меня таким щенячьим взглядом, сейчас объясню. Он может вновь использовать речь, но наедине с кем-то, кто будет его мотивировать или просто радовать. Все дело в положительных эмоциях. Не дави на него и не заставляй общаться насильно. Джоз…

— Что? — спрашиваю не своим голосом.

— Он, скорее всего, тебя сейчас и вовсе начнет игнорировать. На полное восстановление ему потребуется время. Джеймс еще маленький, хоть и очень смышленый ребенок, — обнимает меня, успокаивая теплом своего тела.

— Я могу его забрать? — страшась ответа, сжимаю крепко кулаки так, что белеет кожа.

— Как раз хотела тебе сказать. Вот, — протягивает мне какой-то лист бумаги из той самой папки, на которой знакомым корявым почерком написано:

«Я хочу к Ханне».

— Джоз, прошу тебя, разреши мне его взять к себе на пару или тройку дней, вдруг Ханна повлияет на Джеймса положительно, и он скажет хоть слово. Заодно его гнев немножечко поутихнет, и он сам соскучится по тебе. Сейчас у него жар, вызванный стрессом, но как только собьем температуру, то можно и выписываться.

— Это было бы благородно с твоей стороны, — нехотя киваю, понимая, что подруга во всем права. Я сама виновата, что все так вышло. — Я так благодарна тебе. Я все понимаю… — еще раз киваю. — Так будет правильно. Лучше, чем в больнице. Лучше, чем сейчас со мной…

Развернувшись к окну, смотрю сквозь пелену слез, застилающих глаза, на мимо проходящих людей, опустив обессилено руки. Уже стемнело, но все же немного видно небо, затянутое мрачными тучами. Такими же хмурыми, как и люди за окном, жизнь которых иногда кажется серой и однообразной массой, без единого согревающего просвета. В такие моменты, как сейчас, многие вещи, которые выступали во главе по степени важности, перестают приносить удовольствие и вовсе, рисуя в голове разные отрицательные мысли…

— Не говори ерунды, — немного погодя выдает Эмма. — Я хочу помочь вам. Я люблю вас, как свою семью. Дай ему время, прошу тебя. Все забудется, вот увидишь. Пойду посмотрю как у них там дела в палате.

— Эм, — останавливаю подругу, обернувшись в ее сторону. — Что было на игре? — сердце так бешено колотится, что вот-вот и выпрыгнет из груди, сотрясая ритмичными ударами тело и разум.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Команда проиграла. Джеймса сбили с ног, когда… Впрочем, неважно.

— Когда что? — настойчиво требую ответа, приближаясь вплотную к шатенке. — Скажи мне.

— Когда он глазами изучал трибуны в поисках тебя. Прости… — жалостливо посмотрев в мои глаза и невесомо потрепав плечо, абсолютно раздавив морально, Эмма спешно развернулась и возвратилась обратно в палату.

Сажусь на корточки, тяжело дыша, закрываю ладонями мокрое лицо от горячих и обжигающих слез, сотрясаясь всем телом. Поднимаюсь и на ватных ногах все же врываюсь в палату к сыну. Ну не могу я просто так уйти.

От увиденного, чувство, как его еще называют… отчаяние. Да, именно оно. Отчаяние дает мне сейчас понять, что я ничего уже не верну вспять. На больничной койке спит мой маленький комочек, у которого большая часть лица закрыта носовым ингалятором, вероятно, помогая бороться сыну с температурой. Слишком высокая плата за мои проступки…

— Прости свою маму. Я тебя очень люблю. Ты мой победитель, Джеймс. Я скоро вернусь к тебе, — тихо произношу, абсолютно игнорируя воцарившуюся тишину в палате, и целую в лоб мальчишку со всей своей беззаветной материнской любовью.

В спешке выбегаю на улицу, не замечая ничего и никого вокруг, даже до сих пор льющиеся капли холодного дождя. Добираюсь словно в тумане до дома. Уже не спеша подхожу к двери, как меня кто-то резко разворачивает на все сто восемьдесят градусов. Знакомое до боли тело прижимает молниеносно к себе, обхватив своей медвежьей хваткой и обдавая горячим дыханием мое продрогшее тело.

— Я все слышал. Я хочу быть рядом, детка. Не прогоняй меня, прошу, — тихо шепчет на ухо, словно боясь услышать моей реакции, одаривая нежными поцелуями макушку и висок.

Пока я грелась под пледом в гостиной, Хьюго хозяйничал на кухне, взяв инициативу сварить мне успокаивающий чай по рецепту своей бабушки, которая поила его этим чудодейственным отваром, когда брюнета мучили приступы, связанные с аутофобией. На секунду наши взгляды пересеклись, заставляя все тело покрыться мурашками, а руки задрожать еще больше. Так… что я никак не могу унять эту дрожь. Грудь резко обдает жаром, точно таким же, какой я испытала, когда мы однажды лихо мчались по дороге на его двухколесном драндулете во время пугающих меня виражей.

Ухмыльнувшись, скорее всего, прочитав все мысли на моем волнующем безотрывном взгляде, Хьюго берет поднос с чаем и конфетами, сервируя по собственному стилю столик в гостиной.

— Он не говорит из-за меня. Что же делать…? — прячу лицо в ладонях, нервно вздыхая.

— Эй, — присаживается рядом со мной на корточки, убрав с лица руки. — Все непременно наладится. Он успокоится лишь тогда, когда ты сама сможешь ему подарить свое спокойствие. Поблагодари подругу, что она его временно приютила у себя, иначе все могло бы быть еще хуже, чем сейчас.

— Хочешь сказать, ему со мной было бы плохо? Я вообще-то мать… — осознавая горечь от своих же слов, опускаю взгляд книзу, устремив его на ноги.

— Конечно, мать. У тебя никто и не отбирает это призвание. Просто твоему сыну нужен отдых. Прости меня… — удивленно возвращаю свой взгляд на него. — Это из-за меня ты опоздала, то есть вообще не пришла на игру. Я после того как покувыркался на земле, протрезвел окончательно. Прости, детка, — не упуская возможности, Фолегар вновь завораживает меня, затягивая все больше и больше в свой магнетический омут изумрудных глаз.

— Я сама во всем виновата. Не ты. Просто я слишком слаба, чтобы устоять перед тобой… — делаю глоток чая, прикрывая глаза от наслаждения. Напиток, действительно, восхитительный.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Между нами повисла неловкая пауза. Тишина. Слышны сейчас лишь капли дождя, стекающие по окнам и нарушающие сложившийся неловкий момент.

— Посмотрим кино? — прервав затянувшуюся паузу, я киваю, включая свой любимый фильм. «Эта замечательная жизнь». Кино, которое я готова пересматривать сутками напролет, а не только на Рождество.