Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл

завоеваний возрос как никогда. Аль-Хаттаб создал политическую структуру империи, принял новое летоисчисление, при нем началось массовое паломничество в Мекку. Но править ему довелось не очень долго: во время утреннего намаза на него напал персидский раб, исколовший халифа ножом в отместку за завоевание Персии. Перед смертью тот успел назначить преемника, третьего праведного халифа: им стал еще один известный, близкий и любимый Пророком соратник – Усман ибн Аффан, человек преклонных лет: тогда ему было уже около семидесяти.

В отличие от первых двух халифов, Усман не был воинственным по характеру. Еще до триумфа ислама он был богатым купцом, щедро помогал деньгами и верблюдами армиям Пророка, а в молодости отличался неотразимой красотой. Мухаммед отдал Усману в жены одну из своих дочерей, с которой у того была большая любовь, а после ее ранней смерти дал ему в жены и свою вторую дочь. Усман ибн Аффан был блестяще образован: говорили, что он читал почти каждую ночь до самого рассвета. При нем в империи впервые воцарилось относительное спокойствие. Главной миссией жизни третий халиф считал составление единого канонического текста Корана, который до сих пор существовал лишь в виде разрозненных глав (сур), в которые с годами стали понемногу примешиваться вставки, что для последователей истинной исламской веры было неприемлемо. Свою скромную для правителя такого масштаба резиденцию Усман перенес из Мекки в Медину, тоже священный для мусульман город, где, как ему казалось, было безопаснее. В отличие от предшественников, лично выезжавших проверять дела в завоеванных новых провинциях, он практически никогда не покидал Медину, управляя всеми делами в разросшемся государстве посредством административного аппарата.

С караваном из ста пятидесяти груженых товарами верблюдов мне пришлось проделать долгий путь: из Дамаска более чем тысячу километров на юг, вдоль побережий Средиземного и Красного морей, по выжженным бесплодным пустыням. Я был богатым купцом и вез товары из одного из самых важных городов мира в страну, которая еще недавно была столь отдаленной, бедной и труднодоступной, что мало кому доводилось о ней хотя бы слышать. Но теперь все изменилось. Десять лет назад арабская кавалерия неожиданно смяла войска Византии, отобрав у этой великой империи богатые сирийские территории на перекрестке главных торговых путей Азии. Теперь Медина, скромный город в глубине аравийских пустынь, стала столицей, а куда более населенные, богатые и развитые страны к северу от нее – зависимыми провинциями. Разумеется, тогда еще никто не знал, что в недалеком будущем Дамаск станет столицей Халифата.

Караван вез самые разные средиземноморские товары, в том числе весьма дорогие – греческие вина, ливанский кедр, зерно, оливковое масло, тонкие цветные ткани, оружие из сирийской стали. Торговцы из Медины и Мекки щедро платили за это черным деревом, слоновой костью, лошадьми, и, конечно, золотом, которое теперь стекалось сюда в виде налогов из множества новых провинций. Несмотря на то, что я не жалел денег на проводников, которые указывали мне тайные пути через барханы мимо живительных оазисов и колодцев, часть верблюдов пала в пути. Но самая большая беда приключилась в конце, у самой Медины. Банда разбойников, из тех, кто не признал нового Бога, и не подчинялся законам халифа, напала на караван ночью, перебив нескольких охранников и украв часть ценного груза. По закону, так как эта территория напрямую подчинялась халифу, я мог, помимо платы за оставшиеся товары, требовать у правителя города возмещения причиненных бандитами убытков. Для этого мне пришлось составить длинную опись похищенного на куске пергамента, который был вручен лично халифу Усману. Приход такого крупного каравана стал заметным событием: подобное даже в Медине случалось отнюдь не каждый день. Заполдень, в разгар переговоров с местными торговцами на рынке, ко мне явились гонцы от халифа, пригласившие меня на высокую аудиенцию к нему назавтра, сразу после утренней молитвы, которая совершается на восходе.

Утром, одетого в самую нарядную одежду, меня препроводили сперва к мечети, где я присутствовал при молитве, на которую собрались тысячи людей со всего города. И архитектура этой большой, изящной белокаменной мечети, и песнь муэдзина, и то, как проходила молитва, мало чем отличались от современных исламских молитв, хотя с тех пор прошло полторы тысячи лет. Как и сегодня, мужчины и женщины молились отдельно. Мужчины, предварительно омыв руки и ноги, во время богослужения время от времени совершали поклоны, становились на колени, опускали голову до земли. Небольшое отличие заключалось в том, что почти никто из женщин не был одет в черное: Коран предписывает лишь закрывать части тела, вызывающие мужское вожделение, а строгие традиции закрывать лицо паранджой и носить непроницаемые черные одежды сложились позже. Непривычно было также видеть вокруг мечети ряды привязанных, переминающихся лошадей вместо припаркованных машин и велосипедов, и то и дело наступать в кучки их навоза.

Резиденция правителя Халифата представляла собой не дворец, а просторный двухэтажный дом из светлого камня. Внутри она выглядела богаче, чем снаружи: полы были устланы коврами тончайшей работы с драгоценной вышивкой, а на стенах золотом и малахитом выведены цитаты из Корана. Разумеется, здесь не было никаких статуй, картин, гобеленов, столь любимых европейскими монархами средневековья: с самого начала в исламе категорически запрещались изображения людей. Усман пользовался бесконечным уважением со стороны прислуги и стражи. Ему кланялись, а любые слова, сказанные его тихим и спокойным голосом, исполнялись мгновенно и неукоснительно. Халиф был высоким, хорошо сложенным человеком, с густой седой бородой и выразительными черными глазами. Но его некогда красивое лицо теперь уже было иссечено глубокими старческими морщинами, в голосе слышалась одышка, в движениях сквозила усталость от долгой, непростой, насыщенной жизни. Перед тем как перейти к делам об ущербе, халиф внимательно, с интересом рассмотрел меня. Гости с далекого севера империи в этом сердце пустынь появлялись не так уж и часто. Халиф обратился ко мне на литературном арабском:

– Я заметил, что ты не молился со всеми утром, стоял в стороне. Ты не следуешь истинной вере?

– Великий халиф! Я родился и был воспитан в греческой семье с глубокими христианскими корнями во многих поколениях. Мой отец еще в детстве возил меня в Константинополь, где я своими глазами видел чудо храма Святой Софии. Я чту Господа моего Иисуса Христа. И я знаю, что в исламе он также почитается как один из главных пророков в истории.

– Что ж, ты ошибаешься в своей вере. Но Коран предписывает никого не обращать в истинную веру насильно. Как тебе известно, во всех наших провинциях мы управляем людьми сколь возможно терпимо. Единственное, чем мы наказываем тех, кто упорствует в своей религии – подушными налогами,