Александр Керенский. Демократ во главе России - Варлен Стронгин

Другое письмо насторожило Александра Федоровича: «Россия освобождена, но не очищена. Она уже не в муках родов – но она еще очень, очень больна. Не будем обманываться – опасно больна. Но первый крик младенца всегда радость, хотя бы и знали, что еще могут погибнуть и мать и дитя». По характеру, про слогу, по откровенности и истинной любви к родине Александр Федорович угадывал в авторе письма своего друга – Зинаиду Николаеву Гиппиус, сожалел, что давно не виделся с нею, не смог выбрать время для встречи. Он знал, что поэтесса, как и он, стоит за непреклонное продолжение войны. «Война должна изменить свой лик, должна стать войной за свободу. Мы будем защищать нашу Россию от Вильгельма, пока он идет на нее, как бы защищали от Романова, если бы шел он». Все надежды в твердой линии на победу в войне она связывала с Керенским: «Долг Керенского – пытаться осуществить эту линию. Но он один. Какое несчастие!»

Он иногда ощущал свое одиночество, но не считал себя несчастным, верил в силу своего слова, в поддержку друзей, таких, как Екатерина Брешко-Брешковская, один из организаторов партии эсеров. Он встретил ее на вокзале, по его распоряжению освобожденную из ссылки, ее, «бабушку русской революции», названную им бабушкой, но выглядевшую еще достаточно крепко. Она говорила, что ссылка закалила ее. И действительно, ей нельзя было дать старческих лет, угловатое лицо не было дряхлым, а глаза сверкали по-юношески задорно. При встрече они радостно расцеловались. Несколько иначе увидел эту встречу писатель Дон Аминадо: «Когда старая, убеленная сединами, возвратившаяся из сибирской каторги Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская взяла за руку и возвела на трибуну, и матерински облобызала, и на подвиг благословила молодого и напружиненного Александра Федоровича Керенского, – умилению, восторгу и энтузиазму не было границ.

– При мне крови не будет! – нервно и страстно выкрикнул Александр Федорович».

Надо отдать ему должное. Он всячески старался не допустить кровопролития на родине. Вступал в споры солдатами, угрожающими жизни офицеров. Прямо глядя в глаза озверевшим людям и не надеясь, что в случае неразрешенного конфликта, кто-нибудь защитит его. У него не было охранников, профессиональных телохранителей, никаких. Его иногда сопровождали два ординарца, но в их функции не входила защита жизни военного министра. Он вел себя свободно, открыто и уверенно, как бы говоря людям: «Мы можем о чем-то спорить, отстаивать свою точку зрения, но не убивать друг друга. Не забывайте, что мы – люди!»

Глава одиннадцатая

«Немецкий десант». Переход в наступление

Февральская революция застала Ленина в Швейцарии, где, как утверждают советские историки, он «томился», наверное, в ожидании свержения самодержавия. Его партия находилась в подполье, и только после амнистии всех без исключения политических заключенных, объявленной Временным правительством, большевики потянулись из ссылок и заграницы в наиболее жаркие точки революции – Петроград, Москву и другие крупные города. В самом начале революции манифест большевиков призвал к поддержке Временного правительства, хотя Ленин буквально через несколько дней после революции писал из Швейцарии своим соратникам: «Ни тени доверия и поддержки новому правительству (ни тени доверия Керенскому, Гвоздеву, Чхеидзе и К°) и вооруженное выжидание, вооруженная подготовка более широкой базы для более высокого этапа».

Вероятно, ситуация вынудила российских большевиков издать манифест, частично нарушавший ленинские указания, их проникновение в Советы шло со скрипом, там значительное большинство заполучили эсеры и меньшевики, поддерживаемые народом. Ленин решает, что необходимо его непосредственное участие в российских событиях. Большевики амнистированы. Даже явных «пораженцев» не арестовывают. Он ищет возможность вернуться на родину. Но сделать это не так просто. Англия и Франция, в руках которых находились все пути сообщения, не пропускали в Петроград большевиков. Обращение к Временному правительству с просьбой обменять его, Ленина, и ряд других эмигрантов на немецких военнопленных осталось без ответа. И вот тогда он и германские власти начинают разыгрывать небывалую по хитрости политическую авантюру, похожую на трагикомедию с далеко рассчитанным планом расшатывания России.

В самом начале этого спектакля более прозорливым, чем Керенский, оказался министр иностранных дел Милюков. Он разослал на имя всех русских посольств и миссий циркулярную телеграмму: «На случай возникновения каких-либо сомнений о личности политических эмигрантов, желающих возвратиться в Россию в силу акта амнистии, благоволите образовать при вверенном вам заграничном учреждении Министерства комитет из представителей политических эмигрантов для разъяснения всех могущих возникнуть сомнений по этому поводу… При выдаче паспортов эмигрантам можете руководствоваться засвидетельствованием их военной благонадежности другими достойными эмигрантами или комитетами…»

Ленин засуетился, задумались его германские покровители, их не устраивало раскрытие истинной причины переезда Ленина по Швейцарии в Россию, они боялись его немедленного ареста там. А терять столь умелого и смекалистого агента им не хотелось. Н. К. Крупская так рассказывала о планах мужа: «Ильич метался. Он попросил Вронского разузнать, нельзя ли как-нибудь через контрабандиста пробраться через Германию в Россию. Скоро выяснилось, что контрабандист может довести только до Берлина. Кроме того, контрабандист был как-то связан с Парвусом, а с Парвусом, нажившимся на войне и превратившимся в социал-шовиниста, Владимир Ильич никакого дела иметь не хотел (легального дела, могущего раскрыть их близкие отношения и цели. – В. С.). Надо искать другого пути. Ильич не спал ночи напролет. Раз ночью говорит: «Знаешь, я могу поехать с паспортом немого шведа». Я посмеялась: «Не выйдет, можно во сне проговориться. Приснятся ночью кадеты, будешь сквозь сон говорить: сволочь, сволочь. Вот и узнают, что не швед». Довольно любопытная характеристика, данная Ленину супругой. С Парвусом засветиться не решается, а с контрабандистом – пожалуйста. Прикинуться кем угодно тоже можно. И поражает дикая злоба по отношению к кадетам, имеющим большинство во Временном правительстве, людям достойным, уважаемым в народе, сделавшим немало для свержения самодержавия. Сами большевики в то время на подобное были не способны из-за своей малочисленности и слабого влияния на народ.

Большевистские историки утверждают, что план проезда Ленина через Германию придумал известный меньшевик Мартов. Не исключено, что так и было. Ленин называл Мартова «умницей» и позднее своеобразно отблагодарил его, принеся ему домой два билета в Швейцарию, для него и жены, и от души посоветовав быстрее покинуть Россию. А тогда он воспользовался его планом, принятым на совещании эмигрантских представителей партий эсеров, бундовцев и меньшевиков. Тогда Ленин не чурался взаимодействия с ними. Он всегда объяснял свои действия условиями политического момента.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});