Новая реальность (СИ) - "shellina"

— Филиппа, — я быстро вошел в грот, но он был пуст. — Филиппа!

Тут, словно в ответ на мой призыв, невдалеке раздался женский крик. Бросив книгу и сумку с купленными восточными диковинками, я бросился в ту сторону. Кто бы знал, каким словами я ругал себя за то, что потерял в арабской лавке драгоценные минуты, потому что, в противном случае мог бы быть уже здесь, а не бегать кругами, с ужасом думая, что опоздал.

Раздавшийся совсем близко крик, привел меня к очередному пруду, скорее к большой луже, возле которой какой-то хрен пытался повалить на землю, отчаянно вырывающуюся Филиппу.

— Отпустите меня! — она махнула в очередной раз рукой, и мужик грязно выругался, невольно отшатнувшись, и схватившись за щеку.

— Ах ты, сука… — но этой секундной задержки хватило мне, чтобы одним прыжком оказаться возле Филиппы и встать перед ней.

— Вам же было ясно сказано, сударь, что девушка не жаждет вашего внимания, — я обратил внимание, что Филиппа замерла у меня за спиной, а мужик отнял руку от лица и ощерился. Он был хорошо одет, при шпаге, что являлось прямым доказательством того, что передо мною дворянин. На щеке у него было глубокая кровоточащая царапина, да, доказательства того, что Филиппа не слишком хотела очутиться в его объятьях, были, так сказать, на лицо, точнее на лице.

— Отойди, щенок, и не мешай мне. Я уже не первый вечер наблюдаю за этой мещаночкой, и поклялся себе, что буду у нее первым, — понятно, он ее не узнал, и не мог знать, что именно меня, согласно договору, который почти готов, назначили, чтобы быть для нее не просто первым, а единственным.

— Вы ошибаетесь, сударь… — он не дал мне его разочаровать, объявив, что за коронное преступление, а то, что он только что хотел сделать, считалось именно коронным преступлением, полагалась смерть и была эта смерть не особо приятной. Я не сумел всего этого ему объяснить по одной простой причине, он бросился на меня и сумел повалить на землю, точнее, мы упали в пруд. Филиппа завизжала. Ну что ты, маленькая, я с волками один на один выходил, с матерыми, вооруженный лишь кинжалом, так что и с этим весьма озабоченным господином, с божьей помощью, справлюсь.

Он был грузнее меня, и менее гибким, а в воде много не навоюешь, так что я весьма ловко вывернулся и вскочил, обнажив шпагу. Мужик, через секунду уже стоял напротив меня, с перекошенным от бешенства лицом.

— Защищайтесь, сударь! — и он бросился на меня со шпагой, как носорог.

Не зря мы с Петькой столько времени убили на бесконечных, практически ежедневных тренировках. Круговой батман, поймать равновесие, стойка и удар. Классический ку де коте а гош, от которого он почему-то не сумел защититься.

На самом деле шпага очень легко входит в тело человека, встречая препятствие только тогда, когда задевает кость. Вот и моя шпага вошла очень легко, затем пришло ощущение сопротивление, а потом траектория движения слегка изменилась, и шпага словно провалилась в пустоту. Сердце. Именно провалом в пустоту описывают попадание в сердце. Рывком выдернув шпагу, я смотрел как он медленно падает на колени, на его лице ярость сменяется изумлением, а затем он валится лицом прямо в ту самую лужу, в которой мы с ним до этого искупались.

— Государь! Петр Алексеевич! — на эту небольшую полянку вывалились два гвардейца, Румянцев, в одной руке сжимающий шпагу, а в другой мою холщовую сумку, Петька Шереметьев, тоже с обнаженным клинком… Я прислушался к ощущениям. С того момента как я услышал крик Филиппы, и выскочил сюда, прошло всего две минуты, именно на таком расстоянии от нас с Румянцевым «прогуливался» граф Шереметьев с парой гвардейцев.

Я подошел к Филиппе и очень осторожно вытащил у нее из руки короткий нож, которым она порезала морду своему несостоявшемуся насильнику. На меня девушка не смотрела, она не отрывала взгляда от тела, неподвижно лежащего неподалеку.

— Я слышала, что больше всего он любит глумиться над девушками, не достигшими шестнадцати лет. Он ведь не просто их… он… — она закрыла глаза. — Я никогда не думала, что он зайдет так далеко, но в этом виде он меня не узнал, принял за мещанку, гуляющую в парке. Парк ведь открыт для посетителей, — ее ровный безэмоциональный тон мне очень не понравился. Чтобы привлечь внимание Филиппы к себе, я схватил ее за плечи и несильно встряхнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Филиппа, посмотрите на меня, — она перевела взгляд с тела на меня. — Теперь вы наконец-то поняли, что нельзя в этом парке гулять одной без охраны?

— У меня нет охраны…

— Есть, с этого дня есть, — я взглянул на Румянцева, который в этот момент вкладывал шпагу в ножны. Заметив мой взгляд, Александр Иванович утвердительно кивнул. Я снова посмотрел на мою принцессу. — Обещайте мне, что никуда больше не выйдите, пока не дождетесь сопровождения, которое выделит вам граф Румянцев?

— А зачем? — Филиппа все еще говорила спокойно. — Когда твоя родная сестра кричит прилюдно, что ты шлюха, что ты похищаешь чужих женихов, а тот, кого ты уже стала считать своей защитой и опорой ничего не делает, чтобы тебя защитить… Зачем? Если все во Франции и в Испании уверены, что Филиппа Елизавета — порченный товар, который сейчас важно продать кому-нибудь, кто не в курсе этих подробностей и как можно быстрее, пока он не узнал? Зато я впервые почувствовала свободу. Свободу делать и говорить все, что захочу, потому что испортить мою репутацию еще больше — просто невозможно!

— Пойми, дурочка, что сейчас речь идет не о твоей репутации, а твоей жизни! — я снова ее слегка встряхнул. — Да посмотри ты на меня! — Поймав взгляд карих глаз я тихо добавил. — Поверь, я способен тебя защитить. Обещай, что будешь во всем слушать графа Румянцева, поклянись.

— Кто ты? — она смотрела мне прямо в глаза. Сейчас, мне казалось, что кроме нас в этом маленьком тупичке, одном из многих в этом парке, никого больше нет. — Ты ведь не просто Петр Михайлов?

— Нет, не просто. Я император Петр, тот самый, кому тебя хотят побыстрее отдать.

— Я догадывалась. Просто не могла поверить, что мне может хоть раз в жизни повезти. Что тот Петр, который мне снился, и мой жених — это один и тот же Петр. Мне ведь никогда не везло, ни разу в жизни, так почему сейчас должно было быть иначе, — она говорила все тише и тише, под конец я уже с трудом мог расслышать, о чем она вообще говорит. И тут она уткнулась мне в плечо и всхлипнула раз, другой, а затем разревелась, судорожно стискивая в руках лацканы мокрого камзола. Я лишь растерянно оглянулся на Петьку, который пожал плечами и склонился над телом убитого мною мужика. Я прислушался к себе, пока осторожно гладил по голове Филиппу, которая со слезами выплескивала все, что так долго копилось на душе: все свое разочарование, всю безнадежность, в которую превратилась ее жизнь. Наверное, это странно, но я не чувствовал ни сожалений, ни раскаянья, только глухое удовлетворение — этот подонок заслужил, чтобы его прирезали как бешенную собаку. Наконец, слезы пошли на убыль, и Филиппа немного отступила от меня, опустив взгляд в землю. Ну что еще? — Мне нужно будет учить русский язык, а он мне показался очень сложным, и… мне же придется принять православную веру?

— Да, — я серьезно кивнул. — Ты сменишь веру? Ты приедешь ко мне?

— Когда? — она подняла глаза, и я вновь увидел в них тот самый блеск, как тогда, когда она с детской непосредственностью радовалась фейерверку.

— Через год.

— Да, я приеду, — и она повернулась к Румянцеву. — Граф, я прошу подобрать мне учителей русского языка, русских обычаев и пригласить православного священника, чтобы он подготовил меня, — эта девочка была предельно серьезна, и теперь никто не замечал ее растрепанного вида и порванной одежды, все видели в ней будущую императрицу, и Румянцев первый принял ее в этой роле, склонив голову.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Конечно, ваше высочество. Да, я просил бы вас послушать совета государя и не выходить из дома без надежного сопровождения, — теперь уже кивнула она, признавая его правоту.

Петька тем временем поднялся и кивнул на тело.