Путешествие на север - Любовь Федорова

– Доброе утро, любезный хозяин, – приветствовал его Май. – Нам бы поесть и раздобыть какую-нибудь одежду для вон того, – он кивнул на Максимилиана, – беглого покорителя женских сердец, чтоб ему можно было не стыдясь дойти до дома.

Максимилиан до корней волос залился краской и скосолапил ноги.

Суровый корчмарь кивнул и сделал Маю знак наклониться поближе. Май с вниманием обратился к нему.

– Полфлара, – громко сказал корчмарь ему прямо в ухо, – будет завтрак и все, что можно за деньги. Но деньги вперед.

Май выложил на стойку серебряную монету, которая немедленно исчезла у корчмаря за поясом.

И вскоре на столе появилось большое блюдо с мясным рагу, две деревянные ложки и кувшин с почти свежим пивом, а на скамью были брошены холщовые штаны, веревка для подпояски и плетеные сандалии.

Май остановил корчмаря, когда тот хотел опять уйти.

– Скажите, уважаемый, – спросил Май, – как называется эта местность?

– Корчма «Три дуба», – буркнул тот в ответ.

– Это я понимаю, – сказал Май. – А как называются окрестности? – Для большей понятности он сделал широкий жест рукой.

– Окрестности? – переспросил корчмарь и задумался, шевеля кустистыми бровями и многочисленными морщинами на лбу.

Натянувший уже штаны Максимилиан оборвал его тяжкие раздумья новым вопросом:

– Что за замок лежит в пяти милях к северу отсюда?

– Замок? – опять спросил корчмарь, на этот раз с удивлением. – Ни к северу, ни к югу тут нет никаких замков.

– Но как же?..

– Водит, – объяснил своему юному спутнику Май. – А ты как думал? Она нас водит. Чтобы мы обратной дороги к замку не нашли. – Он вновь обратился к корчмарю: – Уважаемый, сообщите нам в таком случае, чьи земли мы имеем честь топтать?

Вот тут корчмарю раздумывать над ответом было не нужно.

– Чьи? Земли благородного герцога граагского Зуммеля фон Хаузаля.

Май прикусил черенок ложки. Герцогство Граагское. Среди приморских городов, да и в великоимперских землях оно пользовалось славой не то чтобы дурной. Скорее странной. Говорили, будто с суши оно больше, чем если плыть вдоль берегов полуострова морем. Говорили, будто это колдовской край и будто сам герцог – колдун. Говорили и другие чудные вещи, которым Май раньше не верил – мало ли что наплетут да придумают. Верил ли он в них теперь? Пожалуй. Но все еще не полностью. А другие путешественники, побывавшие здесь, возвращались с известием, что ничего необычного в Грааге не видели. Конечно, они не видели. Для того чтобы видеть, нужно с этой способностью родиться. Или же уметь так соврать, чтоб самому уверовать в собственные сказки.

Корчмарь еще повертелся пару минут, сказал:

– Сдачу сейчас принесу, – и исчез.

– А кто это – она? – спросил Максимилиан.

Май только посмотрел на него. Рот у него был занят, чтобы отвечать.

– Тот, из замка? Который был в маске?

– Вот-вот, – кивнул Май.

Больше они на эту тему не разговаривали, пока блюдо перед ними не опустело.

– А что мы будем делать дальше? – спросил его Максимилиан потом, подбирая куском хлеба остатки подливы.

– Если здесь все спокойно, останемся до завтра и отдохнем, – сказал Май. – Я устал, я запылился, я хочу спать.

– А я хочу обратно в замок, – опустив взгляд на пустое блюдо, сообщил Максимилиан.

– Ты должен потерпеть, – сказал Май, который, к слову, совершенно и не был уверен в том, что здесь все будет спокойно: уж слишком редко сбываются мечты. Но он себе позволил помечтать еще: – Доберемся до гавани, сядем на корабль, и через неделю ты будешь дома.

– А как же деньги? – опять спросил херувимчик.

– Денег я тебе дам. Разумеется, в долг.

– А Маддалена?

Май покачал головой.

– Ничем не могу помочь.

– Тогда я лучше вернусь.

Май поставил на стол локти.

– Ты не сможешь вернуться, – сказал он.

– Почему?

– Спроси хозяина. Он не знает, где тот замок. И никто не знает. Дорога заколдована, никто не сумеет сказать тебе, откуда она нас сюда привела.

– Но почему?..

– Да потому что. И хватит разговоров об этом.

Колоколец при двери на этот раз смолчал.

– Серебром платишь? – спросил от порога молодец с подобным хозяйскому носом-туфлей. – Ну, давай посмотрим на твое серебро.

– И бирюльку с пояса тоже отдай, – добавил корчмарь, топтавшийся в дверях кухни с пистолетом в руке. Смотрел он при этом на золотые часы Мая и целился примерно туда же.

Все как всегда, с тоской подумал Май. В лесной глуши появляются двое неизвестных необычного вида. Оружия у них нет, денег мельче серебряного флара нет. Свидетелей, кстати, тоже нет. Никто их раньше здесь не видел. Что за беда, если никто никогда и не увидит их больше? Сказать спасибо, что поесть успел?

– Когда начнется, беги хоть в дверь, хоть в окно, – проговорил он сквозь зубы хлопавшему наивными голубыми глазами Максимилиану, – только быстро.

Молодец от двери подскочил к Маю и приставил тому к шее нож.

– Ох не терплю непорядочных трактирщиков, – проговорил Май вслух и полез за кошельком. Вообще-то, деньги он загодя переложил в башмак, где в каблуке была для этого специальная полость, и сделал это еще в каменном мешке, ожидая рано или поздно чего-то подобного. В кошельке он оставил четыре монеты. Но вот часы ему было жаль. Они стоили почти четыреста флар, и расставаться с ними Маю не хотелось. Однако, если не сложатся обстоятельства, он знал, что придется и их отдать. Жизнь дороже.

Он перевернул свой пустой кошель, и монетки с жидким звоном раскатились по столу в разные стороны.

Корчмарев родственник перебросил нож в другую руку и потянулся за крайней. Лезвие Май почувствовал у себя вместо горла уже чуть ли не на затылке. Тогда, стараясь ни на долю мгновения не упускать ощущение ножа, что удалось ему, к сожалению, не совсем, Май сколько было силы – а уж ее-то, к счастью, было много – ударил разбойника локтем в живот, одновременно ногой выбив из-под оцепеневшего Максимилиана стул и прошипев: «Дурак, кому сказано!»

Бандит отвалился назад. Корчмарь от неожиданности подпрыгнул, выпучил глаза и вытянул вперед трясущиеся руки с пистолетом. Грянул выстрел, разнеся в щепки ножку табурета в трех шагах от Мая. А Май еще всерьез сомневался, что пистолет у него заряжен. Фигуру корчмаря заволокло сизым пороховым дымом. Максимилиан крикнул: «Помогите!» – вскочил с пола и бросился наутек.

Сидевший на полу позади Мая грабитель сипел что-то в адрес способностей корчмаря стрелять, когда рядом родной сын, которого можно запросто укокошить вместо ограбляемого.

Май не стал выслушивать его словоизлияний по этому поводу, схватил со стола подвернувшуюся под руку монетку – не так он был богат, чтоб раздавать их направо и налево по первому требованию, и, прижав ладонь к порезанной шее, бегом кинулся прочь.

С улицы раздался заливистый разбойничий свист. На крыльце Май столкнулся с белым как полотно Максимилианом, который из корчмы выбежал, а куда деть себя дальше – не знал.

На большой ветке дуба обезьяной раскачивался какой-то мальчишка – наверное, он и свистел. А по дороге меж редевших ближе к развилке лесных деревьев к трем дубам летели, пригнувшись к шеям коней, с полдюжины всадников.

Получившему что-то вроде невидимого подзатыльника Маю не пришлось гадать, кто бы это мог быть. На секунду он растерялся. Он не знал, на что решиться. Что это за погоня? Чего еще от них хотят? И не сбежишь, не спрячешься, когда охоту ведет колдун. Делать было нечего.

– Ты как знаешь, а я умер, – бросил он Максимилиану, шагнул с последней ступеньки крыльца и повалился в дворовую пыль кровоточащей раной всем на обозрение.

Доверчивый Максимилиан ахнул и сел на землю рядом с ним.

«Умер» Май честно. На то, что вокруг происходит, он не смотрел. Только слушал.

Топот лошадей по двору. Позванивание шпор – спешились. Отрывистый приказ осмотреться и подобрать лежащего. Оправдания корчмаря: «Милостивый государь, сын у меня сумасшедший, голоса слышит. Как вступит ему в башку, так за нож хватается, на кого хотите кинуться может. Сколько раз нас с матерью порешить пытался, чудом спасались...»

Разговоры вокруг себя:

– Умер.

– Да нет же, дышит.

– Сажай на лошадь, довезем.

– А если не довезем?

– Госпожа Береника велела забрать, значит, надо забрать. Рана-то пустяковая.

– Много ты понимаешь в ранах! А если его насквозь проткнули?

– Ну, помрет, так помрет. Давай поднимай.

– Тяжелый, что ты будешь делать...

Потом, в приподнятом над землей состоянии, холодная ладонь на лице, на порезанной шее. Колдовство. За всю его жизнь никто не плел вокруг него столько колдовства, сколько в этот день.

* * *

Проснулся Май в замке. Стены его спальни были голы и унылы, потолок темен, камин нетоплен и паутинист, в воздухе сыро. Но простыни чистые и постель мягкая.

Он осторожно потрогал шею. Потом ощупал ее внимательно с одной стороны и с другой, думая, что позабыл, где у него был порез. Обнаружить ему удалось лишь то, что ему не мешало бы побриться. Волшебство, будь оно неладно.