Немного о себе - Редьярд Киплинг

Я чувствовал себя больным и несчастным; он поклялся, что мой сплин — результат «взгляда на жизнь с точки зрения Симлы», просил не отправляться в путешествие столь предубежденным и пригласил пройтись с ним в местный парк, который называется «Сады Эдема»…

Вы, кто остался трудиться на этой земле, только вообразите: в надлежащее время я сел на пароход и, хотя мне некуда было торопиться, улизнул из Калькутты, воспользовавшись услугами так называемой Бараньей Почтовой компании, которая занимается доставкой овец и почты в Рангун[267]. Казалось, половина Пенджаба ехала с нами, чтобы послужить королеве в Бирманской военной полиции. И снова грубоватый, резкий говор внутренней Индии ласкал слух среди невнятного бормотания бирманцев или бенгальцев. Итак, в Рангун на борту «Мадуры». Дорогие читатели, отправимся-ка вместе со мной вниз по Хуг-ли и попытаемся вникнуть в жизнь лоцманов, этих странных людей, которые знают о существовании суши только потому, что им приходится видеть ее с середины реки.

— Вот и застряли ниже северной подводной гряды. Под килем шесть дюймов. И это при юго-западном муссоне! Наверное, только на небесах знали, куда я иду… — гудел чей-то бас.

— Чего вы хотите? — вторил другой.

— Затмевающиеся огни там не годятся. Дайте мне красный с двумя проблесками, хотя бы на внешней отмели. В мире нет реки хуже, чем Хугли.

— Подумать только, как обращается с вами правительство!..

В конце концов лоцман с Хугли всего-навсего человек. При исполнении служебных обязанностей он волен говорить хоть по-гречески, но когда дело доходит до критики правительства, ругает его так основательно, словно он гражданское лицо, не связанное контрактом. У лоцмана нелегкая жизнь, зато он знает много занимательных историй и, коли с ним обращаются уважительно, может поделиться некоторыми из них.

Если лоцман прослужил на реке «щенком» лет шесть, остался в живых и не износился, то, полагаю, он зарабатывает до пятидесяти рупий, гоняя по речным плесам двухтысячетонные суда с сотнями пассажиров. Но вот он перелезает через борт, унося ваши последние любовные послания, и бродит на своем буксирчике в устье, пока не встретит другой пароход, чтобы ввести его в реку. Для утешения лоцману требуется не слишком много.

Где-то в открытом море несколько дней спустя.

Я решил не писать. Не могу, оттого что меня неумолимо клонит ко сну. Меня обуяла великолепная лень. Журналистика — плутовство. То же самое — литература и искусство. Индия скрылась из виду еще вчера, и двухмачтовое лоцманское суденышко, качавшееся у Сэндхе-да, уносило мое прощальное письмо в тюрьму, которую я покинул. Мы достигли границы синей воды (растопленные сапфиры), и легкий бриз колышет парусину тента. Утром заметили трех летающих рыбок. Чай на чотахазри[268] не слишком хорош, зато капитан превосходен. Устраивает вас такой бюджет новостей или же сообщить вам по секрету о профессоре и компасе? Позже вы еще не раз услышите о нем, если, конечно, я вновь возьмусь за перо. В Индии профессор работал по девять часов в сутки, а сегодня в полдень проявил интерес к циклонам и прочему. Он даже подумывал спуститься в каюту, чтобы принести компас и некую книгу по метеорологии, двинулся было с места, но, вспомнив о выпивке, заколебался.

— Компас лежит в ящике, — сказал он сонным голосом, — и все дело в том, что придется вытаскивать ящик из-под койки. Если хорошенько подумать — овчинка выделки не стоит.

Затем он принялся слоняться по палубе, а сейчас, полагаю, крепко спит. В его голосе не слышалось ни малейших угрызений совести. Я хотел упрекнуть его, но язык не повиновался мне. Я чувствовал себя еще более виноватым.

— Профессор, — молвил я, — в Аллахабаде выходит глупая газетенка под названием «Пионер». Мне нужно написать туда статью… Написать собственными руками! Вы когда-нибудь слышали что-ни-будь более нелепое?..

— Интересно, пойдет ли ангостурская горькая[269] с виски? — откликнулся профессор, поигрывая бутылкой.

Индии и дневной газеты «Пионер» не существовало. Это был дурной сон. Единственно реальные вещи в мире — кристально чистое море, добела вымытая палуба, мягкие ковры, жгучее солнце, соленый воздух и безмерная, тягучая лень.

Глава 2

Река Заблудших душ и «золотая тайна», покоящаяся на ее берегу; глава рассказывает, как можно пойти в пагоду Шуэ-Дагоун и ничего не увидеть, а затем отправиться в клуб «Пегу» и чего только не наслышаться; диссертация на тему о смешанных напитках

Я — часть всего, что встретил на пути,

Но опыт наш — лишь призрачная арка

Над миром неизведанных дорог,

Что отступает вдаль по мере приближенья.

Вот река, бар, лоцман и невероятно сложное искусство навигации. Капитан сказал, что плавание подходит к концу и через несколько часов мы будем в Рангуне. Сама река ничем не примечательна. Ее низкие берега покрыты зарослями и затянуты илом. Когда мы оставили за кормой несколько лодчонок, которые прыгали на волнах, мне пришло в голову, что передо мной расстилается река Заблудших душ — дорога, которой за последние три года прошли многие знакомые мне люди, прошли, чтобы никогда не вернуться. Один прошел, чтобы открыть Верхнюю Бирму, где в безжалостных джунглях под Минлой его подстерегла смерть; другой — чтобы править этой землей именем королевы, а сам не сумел справиться с лошадью и был унесен вместе с ней горным потоком. Третьего застрелил слуга, а еще одного за обедом настигла пуля бандита. Ужасающе длинный список людей, которые нашли в малярийных джунглях смерть — единственную награду за «тяготы и лишения, неизбежно связанные с исполнением воинской службы», как гласит устав Бенгальской армии. Я припомнил с полдюжины имен: полицейских чинов, младших офицеров, молодых штатских, служащих крупных торговых фирм и авантюристов. Все они отправились вверх по реке и погибли.

Рядом со мной на палубе стоял один из рабочих Новой Бирмы, который возвращался к месту службы в Рангун. Он рассказал о бесконечных погонях за неуловимыми бандитами, о маршах и переходах, которые кончились ничем, о благородной, равно как и печальной, смерти в дикой глуши.

Затем над горизонтом возникла «золотая тайна» — великолепное мерцающее чудо, горящее на солнце. Сооружение возвышалось над зеленым холмом и не походило ни на мусульманский купол, ни на индуистский шпиль. Ниже тянулись склады, сараи и мельницы. «Под каким новым богом ходим сейчас мы, неукротимые англичане?» — подумал я.

«Вот и старая знакомая — пагода Шуэ-Дагоун[270]! — воскликнул мой новый знакомый. — Будь она неладна!» Однако эта пагода не заслужила таких нелестных слов. Во-первых, ради обладания ею мы взяли Рангун. Во-вторых, благодаря ей мы захотели узнать, какие еще редкости и богатства скрывает эта земля, и стали продвигаться вперед. До тех пор, пока я не увидел пагоду своими глазами, мне было непонятно, чем эта страна отличается от Сундербунда, но золотой купол словно шептал: «Здесь Бирма, и она не похожа на другие земли».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});